Игорь Владимирович Тальков

И́горь Влади́мирович Талько́в (4 ноября 1956 — 6 октября 1991) — советский поэт, певец (автор песен и композитор), киноактёр.

Игорь Владимирович Тальков

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

Время не любит своих героев, оно их безвозмездно уступает будущему. — вариант распространённой мысли, приписываемый в Рунете с 2000-х

Живите, ничего не бойтесь. Чем мы больше боимся, тем мы дольше будем идти к нормальной человеческой жизни…

Однажды в 1983 году, когда Игорь с другими музыкантами летел в самолёте на очередные гастроли, кто-то из ребят с испугом говорил об авиакатастрофах. На что Игорь произнёс: «Не бойтесь со мной летать. В авиакатастрофе я никогда не погибну. Меня убьют чуть позже, при большом стечении народа, и убийцу не найдут».

Дневник

Больно смотреть, как довольны бездарности своей благоприятно сложившейся судьбой — сытые, безмозглые подражатели, слепые попугаи западных групп. В глазах полная отчуждённость. Какова цель таких выступлений? Ведь публика не понимает ни одного слова и совершенно не въезжает в смысл песен, хотя, конечно, многие из этих песен зачастую абсолютно лишены всякого смысла. Не хочу больше. Эстраду превратили во что-то холодное, грязное, коммерческое антиискусство, одним словом. — 8 мая 1982

Эх, сбить бы замок! Только один сильный толчок! И всё!!! Бурлящим, стремительным потоком хлынула бы жизнь из всех пор, захлестнула, закружила бы всё, окружающее меня… …И мир стал бы совсем другим — ярким, интересным, как во сне. — 20 апреля 1982

Петь одну и ту же песню в программе мне не доставляет никакого удовольствия. Обстановка в коллективе мерзкая, напряжённая. Народу много, а толку никакого. Программа неинтересная, безвкусная, скучная… Музыканты, как зажравшиеся, сытые коты на лежанке. С ними каши не сваришь. А шевелить, уговаривать и доказывать им что-либо так же бесполезно, как разжигать костёр в болоте. — 4 июля 82

Эстрада — большая помойная яма. — 4 октября 1984

Ельцин — предатель, предатель надежд и веры в него десятков миллионов людей. — 26 октября 1989

Крылатые, летайте себе, не опускайтесь на землю, какой бы подчас приветливой и доброй она вам ни казалась. Сначала вас бескрылые будут прощупывать, трогать ваши крылья, удивляться, восхищаться, ну а в глубинах своих чёрных душ завидовать чёрной завистью и тайно ненавидеть. Когда они вам выщиплют ваши крылья, будет поздно. Не опускайтесь на землю, летайте себе лучше. — 19 августа 1991

Песни и стихи

	И пусть даже внешне спокойный, Внутри я пылаю мечтой! Мечтою высокой, привольной, Зовущей, толкающей в бой. На бой с паразитами жизни, На бой из-под рамп и софит. Любой паразит только пискни Ты будешь со сцены убит.
	— «На светлую, долгую память…», 1974

	Дайте рупор мне гигантский — Во всё горло, во все связки Прокричу над миром, Завладев эфиром: «Граждане, внимание! Граждане, внимание! Планета в ожидании Душевного голодания!» Ну прозрейте, люди. Мы себя же губим.
	— «Облако над городом», 19 октября 1977

	Когда зажигаются звезды в небе ночном, Память непрошеным гостем входит в мой дом: Тихо войдёт, свечи зажжёт, музыку включит И беседу начнёт. <…> Я приглашу на танец Память, И мы закружимся вдвоём, И вместе с нами, вместе с нами Помолодеет старый дом.
	— «Память», 1977

1980-е

	Из письма твоего я сложу самолёт, Самолёт бумажный. Пусть отправится в полёт, <…> А куда — неважно. Пополам за строкой перегнётся строка — Это так несложно. Пустит вверх моя рука То, что стало ложью.
	— «Бумажный самолётик»

	20-й век, как хан Мамай, Пронёсся над землею, Но больше всех досталось нам От этого разбоя. На мир, где правит капитал, Он тоже покушался, Но, получивши по зубам, Затих и сразу сдался. <…> Ужасный варвар век-Мамай, Разрушив храмы наши, Свои настроил из дерьма Казённые параши.
	— «Век-Мамай», 8 апреля 1989

	Яблоки созревшие срывая, Осень ранняя идёт за ответом, И по семенам подводит она Итоги весны и лета. Раскололо нас на сердцевинки, Не осталось от любви ни кровинки.
	— «Всё позабудь»

Дед Егор себя по-странному повёл. <…> «Прилетят инопланетные товарищи И помогут всем нам сразу стать товарищами, Ну, а тех, кто называл себя товарищами, Ядовитые припрятав в сердце жалища, Те товарищи сумеют наказать». <…> Три солнца медленно вставали над планетой, Кипящим золотом струясь в вершинах гор. В зелёном небе показалася ракета, Внутри которой находился дед Егор. <…> А под крылом ракеты что-то копошилось. И космонавту показалось, что скала В туманном мареве враждебно притаилась И недвусмысленно шипела и ждала. Дед не ошибся — той скалой маскировался На протяжении порядка сотни лет И властью страшною своею упивался Как чёрт прожорливый и хитрый людоед. <…> Тут завязался между ними бой неравный. <…> страшный бой — Священный бой — не ради денег или славы, А ради жизни на планете, пусть чужой. Тут пригодилась деду бывшая сноровка, Натренированная в органах ЧК, И без нагана, без тачанки и винтовки Дед укокошил-таки лютого врага. И тут же с гор ликующей толпою Какие-то букашки вниз сползли И сразу же на месте поля боя Героя в короля произвели. <…> Он вспоминал <…> Несчастной родины своей усталый лик, Где проводами обожжённые берёзы Глядятся в муть плешивых рек. Но не до них Живущим в праздной суете дегенератам — Лжепокорителям природы и небес. У них проблемы поважней — им очень надо План выполнять и двигать атомный прогресс. <…> Посмотрел в окно и выругался матом, Поискал в аптечке аспирин, Зыркнул в небо безнадёжным взглядом И пошёл за водкой в магазин.

— «Дед Егор», 1980

	В пластилиновые мысли погружусь И лежу весь день, В состоянии скульптуры нахожусь — Шевелиться лень.
	— «Дождь», 1986

	Мне говорили то, что все мои стихи От совершенства бесконечно далеки. Мне говорили то, что мой вокальный дар Действует на головы, как солнечный удар. Ох уж эти мне друзья-товарищи, Все, все, все, все знающие, С камушком за пазухой И с фигой за спиной И с одной на всех извилиной. <…> Мне говорили то, что я не так дышу, <…> Мне говорили то, что я не то пишу…
	— «Друзья-товарищи», 1988

Мы родились в комендантский час Под «колпаком», будто смеха ради, А тот колпак искусно сшил для нас Один весёлый дядя. <…> Треснул дядин колпак. Треснул, только ветер подул <…>. Раздался клич: залатать колпак, Предпринимая необходимые меры, Но стало ясно: нет таких затрат, Чтоб залатать химеру. А слуги дяди себе верны: И колпаки охраняют спокойно, И затевают на последние штаны Большую пере-пере-кройку.

— «Дядя», 18 сентября 1989

	Мои друзья не пишут, не читают, И до общественных проблем им дела нет, И ходят с забинтованными лбами В расцвете лет, в расцвете лет. <…> Мои друзья <…> Билеты заказали на Тот свет И доживают с забинтованными лбами <…>. Мои друзья щедры теперь на слово, Да вот бинтов не думают снимать: Слух прокатился, будто скоро снова Придётся лбы забинтовать.
	— «Люди с забинтованными лбами», 1980, 1987 (последний куплет)

Слышал я, что в космос посланы сигналы, Дабы обнаружить «братьев по уму», <…> А быть может, в Энной солнечной системе На планете Модуль-В-13-6 (сикс) Ждёт таких сигналов агрессивный малый, Кровожадный, алчный некий мистер «X». И свою планету, в сущности, угробив, Истощив запасы нефти, газа, дров, Упиваясь властью и террор устроив, Стал небезопасным для других миров. И давай представим, ради интереса, Что сигналы наши примет эта мразь, Вмиг запеленгует и, как злой агрессор, С кровожадным войском бросится на нас. <…> И когда над нами страшною бедою, Общею бедою вспыхнут небеса, Вот тогда мы станем дружною семьёю И одной страною хоть на полчаса. Что Земля — пылинка в мириадах звёздных, Что судьба планеты — злых стихий каприз, Мы поймём, но поздно…

— «Мистер „X“», 10 апреля 1982

	Не завидуйте жёнам артистов, Не вводите себя в заблужденье; Их судьба — как берёза без листьев В апогее природы цветенья…
	— «Не завидуйте жёнам артистов…», 1985

	Ложь — железное бревно, Если тонешь в океане, Как в обмане, и оно Увлечёт тебя на дно. Это ржавое бревно Церемониться не станет.
	— «Никогда не надо лгать…», 1986

	Нужно бороться с собой. Борясь — побеждать. Победа — самоутверждение. Самоутверждение — сила, Помогающая отыскать единственно Верный путь к своему счастью.
	— «Нужно бороться с собой…», 1986

	С каждым днём всё больше убеждаюсь, Что этот мир устроен несерьёзно И всё в нём происходит слишком поздно. — вошла в альбом «Игорь Тальков», 1986
	— «Поздно», июнь 1982

	Не дари мне цветов покупных, Собери мне букет полевых, Чтобы верила я, чтобы чувствовал ты — Это наши цветы, только наши цветы. Ты пойди на нехоженый луг, Не жалей ни спины и ни рук <…>. Заросло васильками небо, А ромашки из солнца и снега…
	— «Полевые цветы»

	И пусть твердят ублюдки, Что истина опасна, — Она не проститутка, Чтоб быть всё время разной.
	— «Правда», 1985

	Можно, можно, можно, в общем, можно Плавать только по теченью, Огибая приключенья. Можно, можно, можно, в общем, можно Просидеть всю жизнь на месте, В тёплом доме, в мягком кресле, И твердить, что жизнь неинтересна. Но всем всегда дано право выбирать — Жить или прозябать. Тлеть, гореть, тонуть или взлетать — Право всем дано.
	— «Право всем дано», 1982

	Иду себе своей дорогой И, как за флаг, держусь за мысль, Что нет мудрее педагога, Чем наша собственная жизнь.
	— «Примерный мальчик», до 1987 [1990]

	Природа объявила нам войну, Смотреть на наше варварство устала. И первый залп был выпущен в страну, Страну, что больше всех её терзала. <…> Природа объявила нам войну, За то, что мы её, не слыша стонов, Держали, как заложницу, в плену И жили против всех её законов. <…> Природа объявила нам войну, Чтоб в нас проснулась совесть…
	— «Природа объявила нам войну…», 1989

	А если хочется молчать — Молчи, коли молчать приятно, Поскольку некому превратно Твоё молчание понять.
	— «С самим собой наедине», 1983

Тут монтёр Петрович встал <…>: — Перестрелка, перестройка — Нас ничем не испугать, Мы народ довольно стойкий, Но до срока, вашу мать. Ты вот выдал директиву, В «Волгу» сел — и будь здоров, А какая перспектива Нам от этих громких слов? <…> Я всю жизнь свою ишачу, А живу в такой норе, Что порой к иной собачьей Зависть прячу конуре. <…> Вы на деле докажите, Что заботитесь о нас, Ну а мы уж, извините, Перестроимся без вас.

— «Собрание в жэке», 1989

	Они не думают, не чувствуют, не слышат, Они не видят ни зги. Они не любят, не страдают, не ищут, Не напрягают мозги. У них руки — лопаты, глаза — пятаки, А вместо лиц — квадратные совки. Совки, не отдадим мы вам страну! Совки, мы объявляем вам войну! <…> Они в создании своём не виноваты. Их выпестовала власть, Которой выгодно плодить дегенератов, Чтоб ненароком не пасть.
	— «Совки», 1988

Штормит океан, накалившись от безумных страстей, Гонит ветер тучи смутных вестей над головой, над головой. Со дна поднялась и на гребне волн отправилась в путь Океана потаённая суть плотной стеной, плотной стеной. Спасательный круг, на тебя одна надежда, мой друг, <…> И, сжимая осторожно мне грудь, поднимаешь над волною. Спасательный круг, я вдыхал в тебя труды многих лет, Говорят, что я крамольный поэт, пусть говорят, Бог им судья. Придут времена, и подует освежающий бриз, и оценят наш сегодняшний риск наши друзья, наши друзья.

— «Спасательный круг», 1989

	Сцена, Я продирался к тебе сквозь дремучие джунгли закона, Что на службе у тех, кто не верит ни в чёрта, ни в Бога.
	— «Сцена», 1987

Товарищ Ленин, а как у Вас дела в аду? Вы там на сковородке иль на троне? Готовитесь ли к Страшному суду Или надеетесь, что дьявол выдаст бронь Вам? Нет, брони Вам, товарищ, не видать. Господь не допускает компромиссов. И мы хотим успеть Вам всё сказать, Пока Ваш дух не воплотился в крысу. Мы — подкидыши, стервы эпохи, Чудом выжившие под забором, Отсекавшим от Господа Бога Вакханалию лжи и террора. <…> Ладно, хватит! Мы встали с колен И расправили плечи Пусть вокруг запустенье и тлен, Но ещё и не вечер.

— «Товарищ Ленин, а как у Вас дела в аду?..», 1989-1990

	Знакомая картина — Шедевр застойных лет… Но кто вернёт нам силы, Что отнял худсовет? Каким счастливым раем Оправдан опыт проб — Полжизни выживаем, Полжизни смотрим в гроб. <…> «Не профессионально. Расформировать. Ваше образование? Нет? До свиданья. Спасибо за внимание!»
	— «Худсовет», 4 октября 1988

1990-е

Господин президент, почему Ваш оппонент — Преступник Горбачёв— от Вас по левое плечо на съезде?! Хватит! Старый волк КПСС в овечью шкуру влез, Чтоб вписаться в поворот, подсуетился, Поменяв «СС» на «Р», овца ДПКР Волчьей пастью попытается вцепиться в трон. Хватит! Господин президент, разгоните свой конвент. Не тошнит от речей в прошлом явных стукачей? <…> путч: Подставили дебилов и — в тень, а Горбачёв-то чист… <…> Верит в Вас, как в Бога, Измождённая страна, Коммунизмом поражённая, Очнувшаяся от сна.

— «Господин президент», 5 сентября 1991

	Обрядился в демократа Брежневский «пират», Комсомольская бригада Назвалась программой «Взгляд», Минздрав метнулся к Джуне, Атеисты хвалят Глоб, И бомбит жлобов с трибуны Самый главный в мире жлоб. <…> Перестроиться не сложно, Только вот ведь в чём беда: Перестроить можно рожу, Ну а душу — никогда.
	— «Метаморфоза-2», 10 апреля 1991

Обрядили тебя негодяи в наряд Арлекино И на место короны напялили красный колпак. И стоишь ты на паперти нищей И просишь подаяния у мира. Разве не так? Родина моя (или не моя) Скорбна и нема. <…> Моё имя — изгой. По земле родной Я хожу, как гость. Мне бросают кость Паразиты и дельцы, Проститутки и купцы, Тянут жилы, соки пьют И за мой же счёт живут. <…> Полыхает пожаром земля, И поэты сгорают, А тебя окружает зима.

— «Родина», 10 апреля 1991

	Она танцует в Сан-Франциско, Я пою в Москве. Вся наша жизнь похожа На пари. Я знаю лишь три слова На английском языке, Она на русском знает Только три: I love you! <…> А между нами океан, Борьба систем, На страже часовые пояса. Но разрывает телефон Пространство без проблем, И слышит космос только наши голоса: Love you! I love you! Я ей говорю. <…> Она мне отвечает: «Я тебя люблю!»
	— «Я тебя люблю», 1991

Статьи о произведениях

• Монолог (автобиография, 1991)
• Суд (музыкальный спектакль), 1991

О Талькове

	… меня до сих пор мучает недоумение: почему наша церковь в стороне от памяти поэта, столь преданного Господу?! <…> С ним нельзя было «договориться», подкупить златом и славой — он служил только Богу и своему несчастному русскому народу. И тогда они поняли, что проще всего — ускорить его конец. <…> Кому не нравятся все власти, тот не нравится всем властям.
	— Генрих Митин, «„Я воскресну и спою!“ (трагический путь Игоря Талькова)»

Незачем более выискивать и имя убийцы Талькова. <…> с молчаливого согласия большого количества вовлечённых в данный процесс лиц, довольно прозрачное дело постарались замять, растворить, как сахар в чае, облечь таким ореолом таинственности <…>. Что у нас подобное — редкость что ли? Апологеты тальковского творчества подозревают, что на всё более изнашивающихся и морально устаревающих шлягерах не протянуть широкой памяти об Игоре долго, не избежать запустения музею <…>. Загадку гибели надо хранить, а харизматичность образа (если даже он станет выглядеть всё брутальнее) крепить. — рецензия на

— Михаил Марголис, «Нельзя ли без Люцифера?»

Я смотрю на Игоря Талькова не как на поэта, хотя среди сотен его текстов есть и немало поэтических жемчужин, а как на один из немногих реальных символов попытки возрождения национальной России в конце XX века. <…> Игорь Тальков — это случайно взлетевшее чудо в отечественной эстраде. Таких не должно было быть там изначально, <…> не могло быть таких ярких и открыто социальных русских песен протеста. Русскость пугала всех менеджеров шоу-бизнеса. Но она же, энергетически заряженная до немыслимых пределов, притягивала к себе уже сотни тысяч подростков. Рождённый в самом низовом народе, да ещё с прошедшими тюрьмы и лагеря, со старшим братом, рождённым в тюрьме, не мог Игорь Тальков искренне стать певцом царской великосветскости. Кость не та, кровь не та <…>. И потому сквозь наивную царскую утопию Игоря Талькова благополучно прорывается русский национальный протест.

— Владимир Бондаренко, «Воскрешение поверженного в бою»

	Пока на дворе стоял совок и у нормальных команд были проблемы, он пел исключительно про Чистые пруды. А после перестройки, когда всё стало можно, вдруг таким смелым оказался…
	— Андрей Макаревич

Когда разрабатывали план по развалу СССР, отец был выгоден как антикоммунистический певец. Он готовил сознание людей. И сам того не ведая, помогал врагам. Отец пел, основываясь на тех знаниях, которые были ему доступны. Когда страна распалась, его предупреждали, в какую сторону идти дальше. Но он от исторических песен перешёл к актуальным <…>. Он дал понять, что молчать не собирается. Понял, что дело не в коммунистах. Осознал, что вывески сменились, а суть осталась, и народ по-прежнему дурят. В итоге, стал не выгоден. Он был на пике, собирал стадионы, просвещал людей. И его начали дискредитировать, а потом и уничтожили физически, чтобы не мешал.

— Игорь Тальков-младший