Леонид Алексеевич Лавров

Леони́д Алексе́евич Лавро́в (1906-1943) — русский поэт и переводчик (переводил стихи с языков народов СССР). Впервые начал публиковаться в 1926 году, с 1928 примыкал к поэтической группе конструктивистов. В марте 1935 года приговорён к трём годам лагерей «за участие в контрреволюционной группе» (по одному делу с Ярославом Смеляковым). В лагерях заболел туберкулёзом.

Леонид Лавров

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

До осуждения опубликовал два сборника: «Уплотнение жизни. Стихи 1927—1929» (1931) и «Золотое сечение» (1933). После возвращения по рекомендации Фадеева был подписан к печати третий сборник «Лето» (1941), однако книга так и осталась в гранках. Во время войны, как негодный к военной службе был в эвакуации, затем вернулся в Москву, умер в 1943 году от туберкулёза. В 1966 году был опубликован сборник «Из трёх книг».

Цитаты из стихотворений разных лет

	Но прошлое, прошлое, это же тут Я трогал забытые локоны, Но там вон смешные рыбы плывут, Ведь это как будто окуни. Тише! Сидели мы, кажется, здесь, Над рощей стояло безветрие, Легчайшим пунктиром дрожала в воде Кустов и луны геометрия.
	— «Радость», 1928

	Полночь, тишайшая полночь. Коричневый байковый сумрак Вписан в периметр окошка. Приняв одиночество ночи, Поджав по-татарски ноги, Я сижу у себя на постели.
	— «НОБУЖ» (поэма), июль 1929

	Словно неловкий клоун, Доктор садится в траву. И ветер, пролетая, кружит Кружево белой кашки, Дешевенький ситец колокольчиков, Пикейные воротнички ромашек И зеленое сукно тимофеевки.
	— «НОБУЖ» (поэма), июль 1929

	И доктор прищурит веки, Тронет пенсне и нос, И солнечный злой кузнечик Сверкнет, пролетая в стекла, И доктор скажет: ― Это ― Живёт прожигатель жизни, Местный чудак и лодырь, Хвастун, фантазёр и мечтатель, Который во что бы ни стало Желает из арбузных зерен Вырастить дерево жизни.
	— «НОБУЖ» (поэма), июль 1929

	Я только хотел ее адрес. Где она, ваша невеста, Что вы называли Нобуж? — Солнце играет. Сто тысяч Желтых безумных молекул Бродят по телу подушки, И я улыбаюсь. — О доктор, О замечательный доктор, НОБУЖ — это только Наука Об Уплотнении Жизни.
	— «НОБУЖ» (поэма), июль 1929

	О, по Платону, обитающая где-то в пятке И вовсе несуществующая, по Марксу, ― Благотворительная наклейка вместо марки на все псих-и-логические беспорядки. Вы говорите: не помнить, не помнить, забыть! Вы перегоняете память, вы спорите, Но как вы еще неловки, как вы слабы В этом букашечьем спорте.
	— «К истории одного проекта», 1932

	И берег по-весеннему раскис, размяк, И оживали на этой погоде они, Полыми телами торча торчмя, Травы еще прошлогодние. Ветер собачником сухим хруптел, Летели пушинки осота на́– Подобие душ, ушедших из тел, Если душа из пуха соткана.
	— «К истории одного проекта», 1932

	Мазня, под которой подпись: «Поленов». Грошовые эскизы цветущих магнолий, Уже до бесплотия протлевшие гобелены, Обнаглевшая сырость раздолие моли…
	— «К истории одного проекта», 1932

	И только «тогда» начальник бригады Не уяснил, ― как паровоз перехожие калики, ― Как мог человек за четыре декады Выстроить город на кальке. А сам архитектор? Более уверенный, меткий, Он входил в преддверие второй пятилетки.
	— «К истории одного проекта», 1932

А вечерами всё млеет. Травы изнемогают от мёда. Лесные поляны наполнены пчелиным гуденьем, Бормотанием листьев, смутными снами деревьев, Поляны. Зелёные, широко открытые лона… И вдруг тело девушки, заломленное, опрокинутое назад, В травы, в иван-да-марью, в мышиный горошек… Горячка рук. Нарочитая грубость объятий. Через все сновиденья природы проходят два тела. И лишь позже, потом, просыпаются понемногу ресницы И вот осторожная мягкость уже затянувшейся ласки. «Отныне ты знаешь и эти слепые широты. И я тебя ласкаю, чтобы ты была в силах принять их». Что снится деревьям? Восковым рябиновым гроздьям? Облетающим макам, георгинам и тучам ― что снится?! <...> Ещё янтарно прозрачны гроздья рябин, Но в их гранях всё гуще запекаются отсветы солнца. Всё ниже склоняют подсолнухи медные шляпы. Все чопорней георгины на клумбах стоят визави. В последний раз отдаются воздушным теченьям левкои, И, сбрасывая атласные юбки, раздеваются маки! Август, поселяющий в каждое тело весомость...

— «По краскам августа», 1942

	Чулки, белье ― все спит вокруг, И, позабытый на столе, Спит электрический утюг. Но вот мелеет ночь… рассвет… А ты все спишь. Все сон да сон… И куклы спят… все не резон. Вон одеяло, как назло, С постели на пол уползло, Часы проснулись, и утюг Готов для прачешных услуг.
	— «Среди зимы», 1942

	Барабаны, гряньте В Горьком и Коканде, Гневом бушуя, Улицы оденьте В Ленинграде, в Шуе, В Луге и Дербенте. Клин, греми трубою К бою! К бою! К бою!
	— Леонид Лавров, «Песня Отечественной войны», 1942

Но дальше. Каменные сгущения городов. Москва. Соцветие площадей и улиц. Корнями труб и кабелей вросшее в землю. Автомобили с вафельными носами радиаторов, Напоминающих увеличенный глаз мухи. Наполеоновские треуголки ламп на воротах, Списки жильцов, повешенные, как меню, Родники электричества, залпы мотоциклеток, Запутанный, блуждающий в переулках ветер, Часовые и ели застывшие у мавзолея… Любимая, моя неведомая любимая, Где-то между Красной площадью и Арбатом Ты спишь. Ты вкушаешь язычество сновидений, Ты всеми ресницами удерживаешь мироздание. Тем временем мелеет бездна неба, Встречным сном запылают созвездья, Опущенный в проявитель город светлеет. Но т<ы>сс! Спокойствие! Я возвращаюсь. Берег. Серебряная слюна лопнувшего пузыря. Слепые моргающие по-детски травинки. Они кивают: примите, придите! Я принимаю ваше приглашение, травы. Станцуем. Сложим простейший гимн, Гимн моей родине, моему времени, Гимн многообразию и разноединству мира. Лейтесь, лепеча и заикаясь, воды! Плывите в лиловеющих глубинах, рыбы! Отливая платиной и латунью, плывите! Кивайте голубыми вершинами, сосны, Каждому рожденью в знак почитанья кивайте!

— «Вступление», 1942

Цитаты о Леониде Лаврове

Л. Лавров — поэт, несомненно, одаренный, со своим индивидуальным видением мира. Книгу его следует издать. Не все в ней, однако, достойно издания, кое-что надо выбросить. Прежде всего, следует убрать претенциозный эпиграф ко всей книге. Ни в коем случае — в интересах автора и читателя — не стоит печатать поэму «Вступление». Она слишком физиологична, автор видит только вещи и физиологические проявления жизни. И, несмотря на претензии автора связать все это в общее и цельное представление о нашей стране и о нашем времени, получается обратное: такое восприятие могло иметь место в любое время и в любой стране, и восприятие это ограниченное. Не надо издавать прозаической поэмы «Лето». Это тоже слишком рафинированно, дробно (не обобщено) и производит в сборнике странное впечатление. (С другой стороны, я сохранил бы в сборнике прозаический отрывок «Зимней почтой». Это очень поэтично, прозрачно, целомудренно и насквозь пронизано чувством). Есть у Лаврова несколько «городских» стихов, сделанных под влиянием Заболоцкого и (как всякие «городские» стихи) заставляющих предполагать издевку и двусмысленность. Это «Пейзаж», «Природа» и особенно «Хитрость» и «Куда глаза глядят». Эти стихи надо безусловно выбросить. Надо изъять бессмысленное, претенциозное, плохо написанное стихотворение «Воздух каждую из гланд сковал». Безусловно портит сборник отрывок из пьесы «Станция счастья». В нем нет цельности, и он назойливо сделан «под Сельвинского». Наконец, некоторые стихи нуждаются в частичной правке (отдельных строф или выражений), — все это отмечено мною в тексте. При всем том, после этих изъятий и исправлений, останется цельный сборник стихов, разнообразных по теме, очень индивидуальных и в то же время общезначимых. Снова повторяю: сборник заслуживает издания, — это талантливый поэт.

— Александр Фадеев, цензурная рецензия на книгу «Лето», 1941

Постхлебниковское увлечение свободным стихом, близким подчас к ритмической прозе, составляло тогда целую полосу; специалисты называют имена Леонида Лаврова и Ивана Пулькина, чьи опыты в том же роде сближались с оболдуевскими, — но нынешние апологеты русского верлибра как-то проходят мимо этого большого пласта. <...> При этом для меня остается загадкой, почему его <Георгия Оболдуева> своеобразные, однако — на фоне времени, когда до торжества нормативной цензуры было еще далековато, — не такие уж “оскорбительные” стихи 20-х годов не попадали в печать. Как бы злобно ни были встречены “Столбцы” соответствующей критикой, они ведь вышли-таки в свет и не закрыли Заболоцкому дорогу в печать еще на несколько лет. Прорыв гения? Но Леонид Лавров, с кем сопоставляют Оболдуева, сумел выпустить в начале 30-х две поэтические книжки.

— Ирина Роднянская, «На натянутом канате» (о поэзии Георгия Оболдуева), 2006

Ссылки

• Ранние стихи на сайте «Поэзия Московского университета»
• «Нобуж», «Спокойствие», «К истории одного проекта»