Куколь (облачение)

монашеский головной убор

Ку́ко́ль, реже кукуль (от церковно-слав. коуколь, через греч. κουκούλλι(ον), κουκούλα, от лат. cuculla, cucullus, капюшон, а также колокол или колокольчик) — монашеский головной убор, верхнее облачение в виде остроконечного капюшона с двумя длинными, закрывающими спину и грудь полосами материи.

Куколь (облачение)
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе

Куколь был очень распространённым среди римлян головным убором. В чине крещения сохранилась фраза, указывающая на общее употребление куколя, «одевается раб Божий в кукуль незлобия». Специальным монашеским головным убором куколь становится примерно в конце IV века; первое письменное упоминание о таком назначении куколя встречается в сочинении Кассиана «De habitu monachi».

Куколь в афоризмах и кратких цитатах

править
  •  

...Захария снял куколь с головы, положил его под ноги, и, истоптав, сказал: если человек не будет попран таким образом, то он не может сделаться монахом.

  епископ Игнатий (Брянчанинов), «Отечник», 1863
  •  

Куколь, который носим, есть образ невинности; клобук на голове и плечах есть знак креста...

  епископ Игнатий (Брянчанинов), «Отечник», 1863
  •  

Всё это и исполнил над усопшим сам отец Паисий. <...> На голову надел ему куколь с осьмиконечным крестом. Куколь оставлен был открытым, лик же усопшего закрыли черным возду́хом.

  Фёдор Достоевский, «Братья Карамазовы» (книга Седьмая), 1880
  •  

...вдруг почувствовал, что в келье кто-то есть, — обернулся и увидел, что под черным Распятием кто-то сидит на постели фра Бенедетто, в длинной до земли, темной, точно монашеской, одежде с остроконечным куколем, как у братьев «баттути», закрывающим лицо. <...> Куколь откинулся. И Джованни увидел лицо, недвижное, белое, как мрамор изваяний...[1]

  Дмитрий Мережковский, «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи», 1901
  •  

...публицист в куколе есть самое свободомыслящее явление, может быть за всё существование русской литературы...[2]

  Василий Розанов, «Неузнанный феномен...», 1903
  •  

Из-под карандаша выходила странная фигура монаха в лодке. Монашеское смиренное одеяние, куколь на голове, и из него выглядывает волчья морда, хищная морда с жадным и хитрым выражением глаз.[3]

  Ал. Алтаев (М. В. Ямщикова), «Леонардо да Винчи», 1910
  •  

Леп и лёгок. Весь лучился! Даже — куколь...

  Любовь Столица, «Благодатный богомаз» (Иконописец Андрей Рублев), 1929
  •  

Куколем крытый вождь куколем крытого народа — часто бывает так в отношении туникуносящих — наложил молчание на уста такого учителя.

  Ольга Добиаш-Рождественская, «Коллизии во французском обществе XII-XIII вв...», 1931
  •  

вот ещё полминуты, и куколем угольным
покрывается всё, что глядело наверх.

  Евгений Рейн, «Ночь в Комарове», 1990
  •  

Лишь возле Калача сидели несколько рыбаков, прячась в жесткие брезентовые плащи с куколем да целлофановые мешки.[4]

  Борис Екимов, «Возле стылой воды», 1996

Куколь в философии, психологии и религиозной литературе

править
  •  

И представилось чудное зрелище! они пали ниц и лежали на песчаной равнине, ожидая, подобно лику Ангелов, старца, чтоб принять его, как Христа. Одни подстилали под ноги его одежды свои, другие подстилали свои куколи, и видны были из очей их потоки слез.

  епископ Игнатий (Брянчанинов), «Отечник», 1863
  •  

Старец сказал ему: поверь, сын мой, Захария, что я видел Святого Духа сошедшим на тебя, и нахожу нужным для себя вопросить тебя.
Тогда Захария снял куколь с головы, положил его под ноги, и, истоптав, сказал: если человек не будет попран таким образом, то он не может сделаться монахом.

  епископ Игнатий (Брянчанинов), «Отечник», 1863
  •  

Старец вышел из келлии, покрыв куколем лице свое, так чтоб видеть только стопы ног своих. В это время посетил его некоторый брат, и увидев его издали, наблюдал, что он делает, потом, подошедши к нему, сказал: отец! для чего ты, занимаясь напоением сада, покрыл лицо твое куколем? Старец отвечал ему: чтоб не видеть деревьев, и чтоб это не отвлекло ум мой от его делания.

  епископ Игнатий (Брянчанинов), «Отечник», 1863
  •  

Говорил старец: Куколь, который носим, есть образ невинности; клобук на голове и плечах есть знак креста; пояс, которым опоясываемся, есть знак мужества. Итак будем проводить жительство, соответственно значению одеяния нашего: мы никогда не впадем в расслабление, если будем ревностно исполнять требуемое одеянием нашим.

  епископ Игнатий (Брянчанинов), «Отечник», 1863

Куколь в публицистике, критике и документальной прозе

править
 
Свенская икона (XI век)
  •  

Но вот эстетическая, его радовавшая, ленточка кончалась: на фоне появлялся либерал-земец, либерал-адвокат, либерал-журналист. Алкивиад совершенно исчезал: мы имели перед собой черного-черного монаха, в куколе до облаков, с посохом в версту, который дико и свирепо, «интеллигентно» -убежденно начинал дубасить этим посохом по голове либерала... <...>
Либералам-докладчикам (или доносчикам) и в голову не приходило, что публицист в куколе есть самое свободомыслящее явление, может быть за всё существование русской литературы...[2]

  Василий Розанов, «Неузнанный феномен...», 1903
  •  

Митра, юный бог по фригийском колпаке, с которого совершенную копию представляет теперешний монашеский остроконечный куколь (остроконечная шапочка), умерщвляет могучего быка. <...>
Убит бык, уснул лев — «вот когда мир успокоится». Позади, «прощаясь», стоит юноша, тоже в монашеском куколе (фригийском колпаке), с опущенным вниз погасшим факелом. «Всё кончено! Прошла слава мира, суета его». Впереди же стоит такой же юноша, все в том же куколе, но факел его поднят и горит. «Отныне будете как ангелы на небесах, с небесными радостями»…[5]

  Василий Розанов, «В военном лагере римлян», 1910
  •  

Событие имело место, когда «куколем крытый», cucullatus (монах) Бернард Клервоский восстал против самого яркого и мятежного гения средневековой Франции, Rhinoceros indomitus, Петра Абеляра и применил к нему, возобновляя старую терминологию Августина, Беды и Валафрида, имя Голии (так имеют свои судьбы слова) и когда возмущенные ученики обреченного на скитание учителя с гордым вызовом приняли это имя, смешивая его нечувствительно для себя с ходячим «голиард». «И возопило философом взращенное юное племя: „Куколем крытый вождь куколем крытого народа — часто бывает так в отношении туникуносящих (т. е. философов. — О. Д.-Р.) — наложил молчание на уста такого учителя“».

  Ольга Добиаш-Рождественская, «Коллизии во французском обществе XII-XIII вв...», 1931
  •  

Конфликты были очень резкими в XIII в., когда университет и профессура в школах все более захватываются людьми «в куколе». Война не менее яростна в приходах, где исповедники и собиратели из новых орденов оспаривают жатву у «серпа» приходского кюре.

  Ольга Добиаш-Рождественская, «Коллизии во французском обществе XII-XIII вв...», 1931

Куколь в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

править
  •  

Куда-то ехал или шел вместе с Петром за город. Там неожиданно встретил меня о. Парфений и, показывая особенным образом исписанный им лист бумаги, утверждал, что по силе писанного тут меня надобно постричь в схиму. Я принял это с великою горестию и неохотою и отказывался от того. Но он, немного думая, снял с себя клобук или куколь и надел на меня, прибавив: будь ты Пимен многоболезненный! Мне жаль стало прежнего имени и прежнего положения. Я горько заплакал, но потом скрепился сердцем и сказал сам себе: разве я не человек? — Когда так или иначе стал схимником, то так тому и быть, надобно и жить по-схимнически![6]

  — архимандрит Антонин (Капустин), из дневника, 1850
  •  

Под черными ярами правого берега было тихо, на левом, луговом, ― вьюжило; по льду замерзшей широкой реки дуло, словно в трубе, несло старый крупитчатый снег. По стеклам машины скребло, шуршало. На воле лицо сразу начинало гореть, и глазам было больно от снежного чичера. И, конечно, людей на льду не было. Лишь возле Калача сидели несколько рыбаков, прячась в жесткие брезентовые плащи с куколем да целлофановые мешки.[4]

  Борис Екимов, «Возле стылой воды», 1996

Куколь в беллетристике и художественной прозе

править
  •  

Всё это и исполнил над усопшим сам отец Паисий. После отирания одел его в монашеское одеяние и обвил мантиею; для чего, по правилу, несколько разрезал ее, чтоб обвить крестообразно. На голову надел ему куколь с осьмиконечным крестом. Куколь оставлен был открытым, лик же усопшего закрыли черным возду́хом. В руки ему положили икону Спасителя. В таком виде к утру переложили его во гроб...

  Фёдор Достоевский, «Братья Карамазовы» (книга Седьмая), 1880
  •  

В портике, отделенном от главной залы ковровой завесой, за которой император любил подслушивать то, что происходило на соборе, подошел к нему монах с крестообразным гуменцом на голове, в тунике с куколем, из грубой темной ткани. То был Юлиан.[7]

  Дмитрий Мережковский, «Смерть богов. Юлиан Отступник», 1895
  •  

Встал, держась рукой за стену, дотащился, выпил несколько глотков, помочил голову и уже хотел вернуться на постель, как вдруг почувствовал, что в келье кто-то есть, — обернулся и увидел, что под черным Распятием кто-то сидит на постели фра Бенедетто, в длинной до земли, темной, точно монашеской, одежде с остроконечным куколем, как у братьев «баттути», закрывающим лицо. Джованни удивился, потому что знал, что дверь заперта на ключ, — но не испугался. Испытывал скорее облегчение, как будто только теперь, после долгих усилий, проснулся. Голова сразу перестала болеть.
Подошел к сидевшему и начал всматриваться. Тот встал. Куколь откинулся. И Джованни увидел лицо, недвижное, белое, как мрамор изваяний, с губами алыми, как кровь, глазами желтыми, как янтарь, окруженное ореолом черных волос, живых, живее самого лица, словно обладавших отдельною жизнью, как змеи Медузы.[1]

  Дмитрий Мережковский, «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи», 1901
  •  

Так молча прошли они несколько улиц и вошли в калитку монастыря. Привратник впустил их в длинный коридор. Они прошли мимо кельи Савонаролы, где все убранство было в точности сохранено, оберегаемое монахами. Боттичелли не ошибся: Лоренцо Креди сидел в тесной келье Баччо делла Порта, который теперь назывался фра Бартоломео. В своем непривычном для Леонардо доминиканском белом куколе фра Бартоломео казался необычайно строгим. Келья носила явные следы почитания памяти казненного пророка — всюду были его вещи: старый куколь, вериги, обрывок рукописи, ладанка с пеплом от страшного костра, а на одной из стен висел портрет Савонаролы, резкий профиль которого должен был постоянно напоминать фра Бартоломео о его монашеском обете.[3]

  Ал. Алтаев (М. В. Ямщикова), «Леонардо да Винчи», 1910
  •  

Рука Леонардо в раздумье водила карандашом по листу бумаги. Из-под карандаша выходила странная фигура монаха в лодке. Монашеское смиренное одеяние, куколь на голове, и из него выглядывает волчья морда, хищная морда с жадным и хитрым выражением глаз. Куда плывет этот волк-монах? Для чего?[3]

  Ал. Алтаев (М. В. Ямщикова), «Леонардо да Винчи», 1910
  •  

Монна Стрига ведет Данте и Форезе по крутой, зловонной лестнице, в верхнее жилье, где ждут их, на площадке, две монахини в черных рясах и низко на лица надвинутых куколях. В дверь направо входит, с одной из них, Форезе, а с другой, налево, Данте.
Низкая каморка на чердаке, где пахнет мышами и затхлою сыростью. В темной глубине комнаты — такая же двуспальная постель, похожая на катафалк, как в доме Алигьери. Скинув черную рясу и куколь, печальная монахиня превращается в веселую девочку, как темная куколка в светлую бабочку. Голое тело сквозит сквозь прозрачную ткань так же, как тело Беатриче, в видении Пожираемого Сердца.[8]

  Дмитрий Мережковский, «Данте», 1935
  •  

Данте идет по улицам Вероны, в величественно-простой, Флорентийской тоге-лукке с прямыми, длинными складками, напоминающими древнеримскую тогу, из ткани такого же красно-черного цвета, как воздух Ада. Сгорбившись, как всегда, «под бременем тяжелых дум согбенный», и надвинув на лицо куколь так низко, что видны под ним только выдающаяся вперед нижняя челюсть, горбатый нос — орлиный клюв, да два глаза — два раскаленных угля, он проходит мимо ворот одного дома...[8]

  Дмитрий Мережковский, «Данте», 1935
  •  

...им удалось пробраться сквозь толпу к самому амвону, когда там появился тщедушный, низкорослый монах в черном одеянии доминиканца. Из-под приспущенного куколя был виден ястребиный нос и большие синие, горящие гневом глаза. Взгляд монаха приковывал. Казалось, он обладает какой-то необычайной силой.[3]

  Ал. Алтаев (М. В. Ямщикова), «Микельанджело», 1955
  •  

Микельанджело с трудом протолкался поближе, чтобы взглянуть на покойника, и сердце его сжалось болью: в гробу в облачении доминиканца лежал Полициано, его друг и учитель... Куколь, надвинутый на лоб, оставлял открытой часть лица.[3]

  Ал. Алтаев (М. В. Ямщикова), «Микельанджело», 1955
  •  

Огромная рыхлая женщина, укутанная с ног до головы в грубый байковый халат, зашевелилась, повернулась к огню боком, старик с мрачным лицом протянул руки, вывернув ладони наружу. Высокая старуха в черном куколе, закрывавшем лицо, жалась к огню... От костра шло, кроме тепла, еще и иное излучение, очень приятное...[9]

  Людмила Улицкая, «Казус Кукоцкого», 2000
  •  

Цесаревич Алексей в форме Егерского полка куринно-рулетно едет на сдобной спине своего учителя генерала Воейкова. Учителя Жильяр и Петров картофельно стреляют в них из игрушечных ружей, каплунно спрятавшись за дядькой-матросом Деревенько. Учитель Гиббс яично изображает разрыв шрапнели. <…>
— За провозвестие, за кулачные бои, за Шота и Варравку, за мамин куколь — пли! — Цесаревич шпикачно вонзает шпоры в бурдючные бока генерала Воейкова.

  Владимир Сорокин, «Сахарное воскресенье», 2000
  •  

Однажды в углу, под самым потолком, Королев заметил пепельный обвисший колпак, мушиный куколь. Он стал следить за ним. Под вечер неясный предмет начинал шевелиться — и вдруг вспархивал, неистово кружил, маялся, опахивая плоскости лабораторных столов, беспорядочными волнами ощупывая стометровый цилиндр ускорителя, стопки свинцовых плит, обстоявших вокруг камеры с мишенью, по которой когда-то бил пучок частиц.[10]

  Александр Иличевский, «Матисс», 2006
  •  

Он мечтал закатиться с ней куда-нибудь на целый день — хотя бы и в Парк импрессионистов, с вензелистым золотом его чугунных ворот, с тихим озером и грустным замком, с картинным пазлом его цветников и кружевных партеров, с его матерыми дубами и каштанами, с плюшевыми куколями выстриженных кипарисов.[11]

  Дина Рубина, «Русская канарейка», 2014

Куколь в поэзии

править
 
патриарх Тихон
  •  

Грозит нам Витольд?.. Разве до сих пор
Без немцев мы не выходили в поле?
Разросся впрямь раздор, — но до того ли,
Что куколя семейных наших ссор
Не вырвут руки дружеской приязни,
Меч сохранив для справедливой казни?»

  Адам Мицкевич, «Гражина», 1823
  •  

В цепях, в унынии глубоком,
О светских радостях стараясь не жалеть,
Еще надеясь жить, готовясь умереть,
Безмолвен он сидел, и с ним в плаще широком
Под черным куколем с распятием в руках
Согбенный старостью беседовал монах.[12]

  Александр Пушкин, «Анджело», 1833
  •  

Но потом, когда ступал он по подмосткам
В храме троицком, соборе ли московском,
Как бы все его менялось естество:
Леп и лёгок. Весь лучился! Даже — куколь...
И — ты мыслишь — сверху голубь реял-гукал?
Нет, сам Дух Святой спускался на него!

  Любовь Столица, «Благодатный богомаз» (Иконописец Андрей Рублев), 1929
  •  

Три могилы ― Илюши, Володи и Анны Андреевны
обошел и отправился вниз по шоссе на залив.
Постоял у торосов, последним, растерянным,
предзакатным лучом старину осветив.
Над заливом на сером, лиловом и клюквенном
проступает лишь серпика узкий ущерб;
вот еще полминуты, и куколем угольным
покрывается всё, что глядело наверх.

  Евгений Рейн, «Ночь в Комарове», 1990

Источники

править
  1. 1 2 Д. С. Мережковский. Собрание сочинений в 4 томах. Том I. — М.: «Правда», 1990 г.
  2. 1 2 Розанов В. В. Народная душа и сила национальности. — М.; Институт русской цивилизации, 2012 г.
  3. 1 2 3 4 5 Ал. Алтаев (М. В. Ямщикова). Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэль: Повести. — Минск: Бел. СЭ, 1988 г.
  4. 1 2 Борис Екимов. «Пиночет». — Москва, «Вагриус», 2001 г.
  5. Розанов В. В. Сочинения: Иная земля, иное небо… Полное собрание путевых очерков, 1899—1913 гг. — М.; Танаис, 1994 г.
  6. Антонин архимандрит. Дневник. Год 1850. — М.: Индрик, 20131 г.
  7. Мережковский Д. С. «Смерть богов. Юлиан Отступник». — М.: «Художественная литература», 1993 г.
  8. 1 2 Д. С. Мережковский. Драматургия. — Томск: Издательство «Водолей», 2000 г.
  9. Людмила Улицкая «Казус Кукоцкого» (Путешествие в седьмую сторону света), Новый Мир, 2000 г., № 8-9
  10. Александр Иличевский, «Матисс»; — Москва, «Новый Мир», №2-3, 2007 г.
  11. Рубина Д. И. Русская канарейка. Блудный сын. — М.: Эксмо, 2015 г.
  12. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений, 1837-1937: в шестнадцати томах, Том 2.

См. также

править