Виктор Гюго

Виктор Мари Гюго (фр. Victor Marie Hugo; 26 февраля 1802 — 22 мая 1885) — французский поэт, романист, драматург, политик, один из главных представителей французского романтизма. Многие публицистические произведения составили трилогию «Дела и речи» (Actes et paroles): «До изгнания» (Avant l'exil, 1841–1851), «Во время изгнания» (Pendant l'exil, 1852–1870), «После изгнания» (Depuis l'exil, 1870–1885).

Виктор Гюго

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

	Я хочу быть Шатобрианом или никем. — 1816
	Je veux être Chateaubriand ou rien.

	После живописного, но прозаического романа Вальтера Скотта предстоит создать ещё другой роман, по нашему мнению, ещё более прекрасный и совершенный. Именно этот роман, который должен быть одновременно и драмой и эпопеей, живописным, но и поэтическим, полным реализма, но вместе с тем идеальным, правдивым, но и возвышенным, который заключит Вальтера Скотта в оправу Гомера. — перевод: Н. Я. Рыкова
	Après le roman pittoresque, mais prosaïque, de Walter Scott, il restera un autre roman à créer, plus beau et plus complet encore selon nous. C’est le roman à la fois drame et épopée, pittoresque mais poétique, réel mais idéal, vrai mais grand, qui enchâssera Walter Scott dans Homère.
	— «О Вальтере Скотте, по поводу „Квентина Дорварда“» (Sur Walter Scott, à propos de Quentin Durward), июнь 1823

Французская драматургия переживала серьёзнейший кризис, и Франсуа Тальма пожаловался Гюго во время их встречи в 1826 году на то, что ему нечего играть. Развивая свою точку зрения на трагедию, Тальма услышал в ответ: «Именно то, что вы хотите сыграть, я хочу написать».

Старая Европа рушится, <…> завтрашний день окутан тьмой, а существование богачей поставлено под вопрос этим веком как существование знати веком прошедшим. — сентябрь 1847

	Однажды двое бандитов ворвались в Летний дворец. Один разграбил его, другой поджёг. <…> Перед судом истории один из бандитов будет называться Францией, другой — Англией. <…> преступления властителей нельзя вменять в вину тем, над кем они властвуют; правительства подчас бывают бандитами, народы же — никогда. Французская империя захватила половину этих сокровищ и теперь с наивным бесстыдством собственника выставляет напоказ великолепные древности Летнего дворца. Я верю, что придёт день, когда освобожденная и очищенная Франция вернёт свою добычу разграбленному Китаю. — перевод: Т. Хмельницкая
	Un jour, deux bandits sont entrés dans le Palais d’été. L’un a pillé, l’autre a incendié. <…> Devant l’histoire, l’un des deux bandits s’appellera la France, l’autre s’appellera l’Angleterre. <…> les crimes de ceux qui mènent ne sont pas la faute de ceux qui sont menés ; les gouvernements sont quelquefois des bandits, les peuples jamais. L’empire français a empoché la moitié de cette victoire, et il étale aujourd’hui, avec une sorte de naïveté de propriétaire, le splendide bric-à-brac du Palais d’été. J’espère qu’un jour viendra où la France, délivrée et nettoyée, renverra ce butin à la Chine spoliée.
	— «Военная экспедиция в Китай» (L’Expédition de Chine), 25 ноября 1861

Величие народа вовсе не измеряется его численностью, подобно тому как величие человека не измеряется его ростом. Ум и доблесть — единственное мерило. Велик тот, кто подаёт великий пример. Малые нации станут великими нациями, когда рядом с многочисленными, обладающими обширными территориями странами, которые упорствуют в фанатизме и предрассудках, в ненависти и войнах, в рабстве и убийствах, они будут кротко и гордо проводить идею братства, отвергнут меч, уничтожат эшафот, прославят прогресс и будут жить с ясной, как небо, улыбкой на устах. — перевод: Л. Щетинина

— «Женева и смертная казнь», 17 ноября 1862

	Рабле, Мольер и Вольтер, эта троица разума, <…> Рабле — Отец, Мольер — Сын, Вольтер — Дух Святой, этот тройной взрыв смеха, галльского — в шестнадцатом веке, человеческого — в семнадцатом, всемирного — в восемнадцатом, — это и есть Париж. — перевод: Ю. Красовский
	— «Париж» (IV), май 1867

	Тот, кто мечтает, — предтеча того, кто мыслит. <…> Сгустите все мечтания — и вы получите действительность.
	— там же (V)

Бессонница — это насилие ночи над человеком.

В «Гане Исландце» только любовь молодого человека прочувствована, а вытекает из наблюдений только любовь девушки.

В каждой деревне есть светоч — учитель и огнетушитель — священник.

[В Республике начала 1800-х] из-под Бонапарта уже проглядывал Наполеон.

Вырвать человека у смерти — почти то же, что произвести его на свет.

… литературная свобода — дочь свободы политической.

Правда искусства не совпадает с правдой действительности.

Пусть всеобщее голосование имеет свои тёмные стороны, но всё-таки это единственный способ разумного правления, ибо представляет собою мощь, превосходящую грубую силу. — вероятно, трюизм

Сорок лет — это старость молодости, пятьдесят — это молодость старости.

	Шарль Бодлер изобрёл неведомую дрожь.
	Charles Baudelaire a inventé un frisson nouveau.

Я в своих книгах, драмах, прозе и стихах заступался за малых и несчастных, умолял могучих и неумолимых. Я восстановил в правах человека шута, лакея, каторжника и проститутку.

Предисловия

	Не говоря уж о цивилизующем его влиянии, именно поэту надлежит возвышать, когда они того заслуживают, политические события до степени событий исторических. — перевод: С. Брахман
	Sans parler même ici de son influence civilisatrice, c’est à lui qu’il appartient d’élever, lorsqu’ils le méritent, les événements politiques à la dignité d’événements historiques.
	— к «Внутренним голосам», 1837

	Разум человеческий владеет тремя ключами, открывающими все: цифрой, буквой, нотой. Знать, думать, мечтать. Всё в этом. — перевод: С. Брахман
	L’esprit de l’homme a trois clefs qui ouvrent tout : le chiffre, la lettre, la note. Savoir, penser, rêver. Tout est là.
	— к «Лучам и теням», 1840

	Никогда не предлагать массам зрелища, которое не было бы идеей. <…> Театр должен превращать мысль в хлеб толпы.
	— к «Бургграфам», 1843

	Из всех лестниц, ведущих из мрака к свету, самая достойнейшая и самая трудная для восхождения — эта следующая: родиться аристократом и роялистом и стать демократом. Подняться из лавочки во дворец — это редко и прекрасно; подняться от заблуждений к истине — это ещё реже и ещё прекрасней. — о себе
	— к переизданию «Од и баллад», 1853

«Уильям Шекспир»

William Shakespeare — трактат 1864 года. Перевод: А. Н. Тетеревникова (неполный).

«Он сдержан и скромен. Можете на него положиться, он ничем не злоупотребляет. Кроме того, у него есть весьма редкое качество — он отличается трезвостью». Что это такое? Рекомендация для слуги? Нет. Это похвала писателю. Некая школа, называемая «серьёзной», провозгласила в наши дни такую программу для поэзии: трезвость. Можно подумать, что всё дело в том, чтобы уберечь литературу от несварения желудка. Прежде говорили: плодовитость и мощь; теперь говорят: лечебная настойка. Представьте себе, что вы в роскошном саду муз, где на всех ветвях беспорядочной толпой расцветают божественные проявления разума, которых греки называли тропами; повсюду образы-идеи, повсюду мысли-цветы, повсюду плоды, поэтические фигуры, золотые яблоки, ароматы, краски, лучи, строфы, чудеса, — не трогайте ничего, будьте скромны. Истинный поэт тот, кто ничего здесь не срывает. Вступайте в общество трезвости. Хорошая критическая книга — это трактат о вреде пьянства. Вы хотите написать «Илиаду»? Садитесь на диету. Так-то! И нечего тебе таращить глаза, старина Рабле! Лиризм опьяняет, прекрасное одурманивает, великое бросается в голову, идеальное ослепляет; кто упивался всем этим, тот сам не свой; после того как вы шагали по звёздам, вы, чего доброго, откажетесь от должности супрефекта; вы теряете здравый смысл, и даже если предложить вам место в сенате Домициана, вы, пожалуй, не захотите занять его; вы перестали воздавать кесарево кесарю, вы до того сбились с толку, что даже не приветствуете высокорожденного Инцитата, коня, назначенного консулом. Вот до чего вы дошли, пьянствуя в этом вертепе, что зовётся Эмпиреями. Вы становитесь гордым, тщеславным, бескорыстным. Во избежание всего этого будьте трезвы. Ходить в кабачок божественного воспрещается. Свобода — это распутство. Воздержание — хорошо, ещё лучше — оскопление. — часть вторая, книга первая, IV

Да, искусство — это лазурь; но с высоты этой лазури надают лучи, от которых зреет рожь, желтеет кукуруза, округляется яблоко, золотится апельсин, наливается сладкий виноград. Повторяю: одной услугой больше — и прекрасное становится ещё прекраснее. Да и как может оно унизиться? От того, что небо помогает зреть свекле, поливает картофель, взращивает люцерну, клевер и траву, сотрудничает с землепашцем, виноградарем и огородником, у него не пропадает ни одной звезды. О! Безграничность не презирает полезное, — а разве оно теряет что-нибудь от этого? Разве молнии, зажигаемые в тучах широким животворным потоком, который мы называем магнитным или электрическим, становятся менее ослепительными оттого, что он соглашается указывать путь судну и неизменно обращает к северу маленькую стрелку, вверенную ему, этому бескрайнему водителю? Разве заря становится беднее, разве у неё меньше пурпура и изумрудов, разве она уже не так чарует, не так величава и ослепительна оттого, что она заботливо прячет на дно цветка ту каплю росы, которой пчела утолит свою жажду? Нам возражают: служить социальной поэзии, поэзии гуманной, поэзии для народа, ворчать на зло, защищая добро, громко говорить о гневе народном, оскорблять деспотов, приводить в отчаяние негодяев, освобождать бесправного человека, толкать вперёд души и отталкивать тьму назад, помнить, что есть воры и тираны, чистить тюремные камеры, опорожнять лохани с общественными нечистотами — чтобы Полигимния, засучив рукава, занималась этой грязной работой? Фу! Как можно! — А почему бы и нет? — часть вторая, книга шестая, I

Поэзия

	Живые — борются! А живы только те, Чье сердце предано возвышенной мечте, Кто, цель прекрасную поставив пред собою, К вершинам доблести идут крутой тропою И, точно факел свой, в грядущее несут Великую любовь или священный труд! — сборник «Возмездие»; перевод: Г. А. Шенгели, 1956
	— IX. «Живые — борются!..», 31 декабря 1848

	Прогресс, без устали вертя колёс сцепленье, То движет что-нибудь, то давит под собой. — сборник «Созерцания»; перевод: В. А. Рождественский, 1956
	— «Путешествие в ночи», октябрь 1855

Письма

Прогресс встречает на своём пути много препятствий. Несмотря на это, он идёт вперёд, но очень медленно, почти ползком. Он должен считаться решительно со всем: с религией, которую он не должен оскорблять, и с разной температурой: в Сибири ему слишком холодно, а в Африке слишком жарко. Он должен считаться с караваном в пустыне, с жандармом, с караульным, с желтой лихорадкой, с чумой, с дипломатией и договорами. Он должен бороться с рутиной, должен сдаваться и входить в переговоры. Он подвигается, прихрамывая, и всё-таки способствует эволюции. После всякого благодеяния, оказанного им, он просит дать ему передышку, но не всегда просьба его бывает уважена. Одним словом, на каждом шагу остановки, поверка, запрет, уступки, потеря времени, борьба с ненавистью, проверочный экзамен перед лицом невежд, необходимость обратить в свою веру толпу людей с предвзятыми идеями, преграждающими путь… Таков прогресс. С одной стороны он вынужден опираться на науку, официально признанную, с другой стороны — на философию. Благодаря этим двум костылям он, хромая, идёт вперёд. Но вот явилось нечто новое. Что это такое? Это машина. Машина-освободительница — дорогу ей!..

— Надару, начало 1864

	Я никогда не писал ни исторических драм, ни исторических романов. <…> Моя манера состоит в том, чтобы писать о подлинном через вымышленные персонажи. — т.к. не раскрывают сущности исторических процессов
	— А. Лакруа декабря 1868

	В наш век никто не пользовался такой популярностью, как Александр Дюма; его успех — больше чем успех, это — триумф <…>. Имя Александра Дюма — <…> мировое. Его пьесы идут во всём мире, его романы переведены на все языки. Александр Дюма — один из тех людей, которых можно было бы назвать сеятелями цивилизации. Он оздоровляет и облагораживает умы каким-то радостным и бодрящим светом <…>. И сеет он французскую идею. Французская идея настолько гуманна, что повсюду, куда она проникает, она порождает прогресс. <…> В изумительном здании, сооружённом этим искусным и многогранным зодчим, мы находим самые возвышенные эмоции драмы, полную глубины иронию комедии, величайшую проникновенность романа, тончайшую интуицию истории. — перевод: Д. Лившиц
	Aucune popularité, en ce siècle, n’a dépassé celle d’Alexandre Dumas ; ses succès sont mieux que des succès, ce sont des triomphes <…>. Le nom d’Alexandre Dumas est <…> universel. Son théâtre a été affiché dans le monde entier ; ses romans ont été traduits dans toutes les langues. Alexandre Dumas est un de ces hommes qu’on pourrait appeler les semeurs de civilisation ; il assainit et améliore les esprits par on ne sait quelle clarté gaie et forte <…>. Ce qu’il sème, c’est l’idée française. L’idée française contient une quantité d’humanité telle, que partout où elle pénètre, elle produit le progrès. <…> Toutes les émotions les plus pathétiques du drame, toutes les ironies et toutes les profondeurs de la comédie, toutes les analyses du roman, toutes les intuitions de l’histoire, sont dans l’œuvre surprenante construite par ce vaste et agile architecte.
	— А. Дюма-сыну, 15 апреля 1872

Речи

	В наши времена мнимого величия не существует. Взоры теперь прикованы уже не к тем, кто царствует, а к тем, кто мыслит, и когда кто-нибудь из мыслителей уходит от нас, его смерть волнует всю страну. В наши дни об утрате талантливого человека скорбят широкие круги общества, об утрате гения скорбит вся нация.
	Dans les temps où nous sommes, toutes les fictions sont évanouies. Les regards se fixent désormais non sur les têtes qui règnent, mais sur les têtes qui pensent, et le pays tout entier tressaille lorsqu’une de ces têtes disparaît. Aujourd’hui, le deuil populaire, c’est la mort de l’homme de talent ; le deuil national, c’est la mort de l’homme de génie.
	— на похоронах Оноре Бальзака, 20 августа 1850

Настанет день, когда мы воочию увидим два гигантских союза государств — Соединённые Штаты Америки и Соединённые Штаты Европы, которые, став лицом друг к другу и скрепив свою дружбу рукопожатием через океан, будут обмениваться своими произведениями, изделиями своей промышленности, творениями искусства, гениальными дарованиями; увидим, как они поднимают новь на всём земном шаре, заселяют пустыни, под оком создателя совершенствуют всё созданное им и ради всеобщего благоденствия сочетают воедино две необъятные силы — братство людей и могущество Бога! И этого дня не придётся ждать четыреста лет, ибо мы живём в эпоху, когда время движется быстро, когда бурный поток идей и событий увлекает народы с небывалой стремительностью, когда один год нередко выполняет задачу целого столетия. Что же все мы — французы, англичане, бельгийцы, немцы, русские, славяне, европейцы, американцы, — что же мы должны сделать, дабы этот великий день настал как можно скорее? Любить друг друга!

— при открытии Конгресса друзей мира в Париже, 21 августа 1849

	И вы, вы хотите распоряжаться просвещением? А ведь нет ни одного поэта, ни одного писателя, ни одного философа, ни одного мыслителя, которого вы признавали бы! Всё то, что написали, доказали, открыли, создали <…> гении, все сокровища цивилизации, всё многовековое наследие бесчисленных поколений, общее достояние всех мыслящих людей, — всё это вы отвергаете! Если бы разум всего человечества оказался перед вашими глазами, в полном вашем распоряжении, наподобие раскрытой книги, — вы бы изуродовали её подчистками. — в Законодательном собрании против закона Фаллу и клерикалов
	Et vous voulez être les maîtres de l’enseignement ! Et il n’y a pas un poëte, pas un écrivain, pas un philosophe, pas un penseur, que vous acceptiez ! Et tout ce qui a été écrit, trouvé, rêvé, déduit <…> par les génies, le trésor de la civilisation, l’héritage séculaire des générations, le patrimoine commun des intelligences, vous le rejetez ! Si le cerveau de l’humanité était là devant vos yeux, à votre discrétion, ouvert comme la page d’un livre, vous y feriez des ratures !
	— «Свобода преподавания» (La liberté de l’enseignement), 15 января 1850

В декабре 1851 года Гюго говорил с трибуны Палаты депутатов: «Монархия славы, говорите вы? Так, так! Покажите-ка её! Мне весьма любопытно поглядеть на славу этого правительства… Как! Оттого, что один выиграл [[w:Битва при Маренго (1800)]битву при Маренго]], вы требуете славы, выиграв битву при Сатори? Как! После Августа — Августёнок? Как! Оттого, что у нас был Наполеон Великий, требуется Наполеон Маленький?» Один из депутатов завопил: «Мы больше не хотим слушать! Плохая литература делает плохую политику. <…>» Гюго: «Вы знаете моё имя, а я не знаю вашего. Назовите себя». Услыхав ответ: «Бурбусон», Гюго воскликнул: «Это сверх моих ожиданий», чем вызвал дружный смех.

{Q|Рану, нанесённую родине, каждый из нас ощущает в глубине своего сердца.|Оригинал=|Комментарий=перевод: Н. Надеждина|Автор=«Отставка депутатов Эльзаса и Лотарингии» (на собрании леворадикальной группы Национального собрания), 3 марта 1871}}

Мы добьёмся создания великих Соединённых Штатов Европы, которые увенчают Старый Свет так же, как Соединённые Штаты Америки венчают Новый Свет. Мы добьёмся того, что дух завоеваний преобразуется в дух открытий; мы добьёмся того, что на смену свирепому братству императоров придёт великодушное братство народов; мы добьёмся родины без границ, бюджета без паразитизма, торговли без таможен, передвижения без преград, образования без дурмана, юности без казармы, храбрости без сражений, справедливости без эшафота, жизни без убийств, лесов без тигров, плуга без меча, слова без кляпа, совести без ярма, истины без догм, бога без священника, неба без ада, любви без ненависти. С цивилизации будут сорваны отвратительные путы; страшный перешеек, разделяющий два моря — Человечество и Счастье, будет перерезан. На мир польются потоки света. А что такое весь этот свет? Свобода. А что такое вся эта свобода? Мир. — перевод: Д. П. Прицкер

— «Будущее Европы», участникам конгресса мира в Лугано, 20 сентября 1872

	1870 год — ужасная война-ловушка — был делом рук Пруссии; 1878 год — победа мира — будет ответом Франции. Всемирная выставка 1878 года будет жесточайшим поражением, которое мир нанесёт войне. Это будет примирение с Парижем, необходимое всему земному шару. Мир — это голос будущего, <…> имя, которым будет наречён двадцатый век при его рождении.
	— «Лионские рабочие», 25 марта 1877

По воспоминаниям современников

… есть два Гюго. Есть нынешний Гюго — старый дурак, готовый всё пустить на волю волн. Но кроме него, есть прежний Гюго — человек молодой и властный. — слова Ларошелю, 15 августа 1873

… уверял меня, будто никогда ничем не болел, не знал никаких недомоганий, никакой боли, кроме как от карбункула — язвы, которая открылась у него на спине и заставила его просидеть дома семнадцать дней. Это, по его выражению, послужило для него как бы прижиганием, и с тех пор всё ему нипочём: жарко ли, холодно ли, промокнет ли он до костей под проливным дождём. Ему кажется, что теперь он неуязвим. Chez Hugo, ce soir. Il dit qu’il n’a jamais été malade, qu’il n’a jamais eu rien, qu’il n’a jamais souffert de quoi que ce soit, sauf un anthrax, un charbon dans le dos, qui l’a empêché de sortir dix-sept jours. Après quoi, selon son expression, il a été cautérisé. Et rien ne peut lui faire : le chaud, le froid, les averses qui le trempent jusqu’aux os. Il lui semble qu’il est invulnérable.

— Эдмон Гонкур, «Дневник», 12 февраля 1877

Без источника

• Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя. Эта черта свойственна мелким людям. Великий человек, наоборот, внушает вам чувство, что и вы сможете стать великим!
• Англичане! Вы великий народ, скажу больше — вы великая чернь. Удары ваших кулаков красивее ударов ваших шпаг. У вас есть аппетит. Вы — нация, пожирающая других.
• Аристократия гордится тем, что женщины считают обидным, — старостью; но и женщины и аристократия питают одну и ту же иллюзию — сохраниться.
• Аскетизм — это предельный эгоизм, искупаемый предельным самоотречением.
• Быть добрым совсем нетрудно: трудно быть справедливым.
• Быть полезным — это только быть полезным, быть прекрасным — это только быть прекрасным, но быть полезным и прекрасным — значит быть великим.
• В чужой стране путешественник — мешок с деньгами, который все норовят поскорее опорожнить.
• Всякая идея, будь то идея религиозная или философская, стремится увековечить себя; иначе говоря, всколыхнув одно поколение, она хочет всколыхнуть и другие и оставить по себе след.
• Вы созерцаете звезду по двум причинам: потому, что она сверкает, и потому, что она непостижима. Но рядом с вами — сияние более нежное и тайна более глубокая: женщина.
• Грубые проявления прогресса называются революциями. Когда они кончаются, можно заметить, что человечество получило хорошую встряску, но зато подвинулось вперед.
• Дай дозреть мысли, но не перезреть: перезрелые мысли, как и плоды, впрок не идут.
• Долг — начало рабства, даже хуже рабства, потому что кредитор неумолимее рабовладельца: он владеет не только вашим телом, но и вашим достоинством и может при случае нанести ему тяжкие оскорбления.
• Есть два способа живо заинтересовать публику в театре: при помощи великого или правдивого. Великое захватывает массы, правдивое подкупает отдельных лиц.
• Засыпьте пропасть невежества, и вы уничтожите притон преступлений.
• Идеи — редкая дичь в лесу слов.
• Иллюзия — главное основание грёз; отнимите у любви иллюзию, и вы отнимете у неё пищу.
• Иные владеют библиотекой, как евнухи владеют гаремом.
• Лень — это мать, у неё сын — воровство и дочь — голод.
• Любви всего мало. Она обладает счастьем, а хочет рая, обладает раем — хочет неба. О любящие! Все это есть в вашей любви. Сумейте только найти.
• Мысль есть труд ума, мечта — это наслаждение. Заменить мысль мечтой означает смешать яд с пищей.
• Мышление — работа ума, мечтательность — его сладострастие.
• Начала, заложенные в детстве человека, похожи на вырезанные на коре молодого дерева буквы, растущие вместе с ним, составляющие неотъемлемую часть его.
• Невежество побуждает нас к попытке. Невежество открыто для мечтаний, а пытливое мечтание — сила… Знай Колумб получше космографию, он не открыл бы Америки.
• Ничто так не способствует созданию будущего, как смелые мечты. Сегодня утопия, завтра — плоть и кровь.
• Популярность — слава, размененная на медяки.
• Поэзия не в форме мыслей, а в самих мыслях.
• Природа, как добрая улыбчивая мать, отдаёт себя нашим мечтам и лелеет наши фантазии.
• Продвигаясь вперёд, наука непрестанно перечёркивает сама себя.
• Пусть всеобщее голосование имеет свои тёмные стороны, но все-таки это единственный способ разумного правления, ибо представляет собой мощь, превосходящую грубую силу.
• Революция — это волны, в которых не подобает быть ни пеной, ни грязью.
• Самое большое счастье в жизни — это уверенность, что тебя любят.
• Смех — это солнце: оно прогоняет зиму с человеческого лица.
• У каждого человека три характера: тот, который ему приписывают, тот, который он сам себе приписывает, и, наконец, тот, который есть в действительности.
• Умереть — это ничего, ужасно — не жить.
• Я люблю быть популярным: это счастье; но я хочу быть полезным: это долг.

Статьи о произведениях

• См. Категория:Произведения Виктора Гюго

О Гюго

• См. отдельную статью и категорию

О произведениях

	… Диссертаци[я] великого защитника воров, г. Виктора Гюго: зри «Claude Gueux».
	— Осип Сенковский, «Висящий гость», 1834

Эта пьеса по-французски называется «Les Burggrafs», а по-русски её следовало бы назвать «Крикуны, или Много шума из пустяков». Гений г. Гюго, столько шумевшего в европейско-литературном мире назад тому лет десять с небольшим, теперь так низко упал, что даже наши доморощенные «драматические представители» — если б у них было хоть крошечку побольше ума, вкуса и образования — могли бы писать драмы <…> даже лучше «Бургграфов». <…> Он вышел на литературное поприще с девизом: «le laid c'est le beau», и целый ряд чудовищных романов и драм потянулся для оправдания чудовищной идеи. <…> Гюго писал драму за драмой, и последняя всегда выходила у него хуже предыдущей. Наконец, «Бургграфы» превзошли в ничтожности и пошлости всё написанное доселе их автором. Это — сцепление самых избитых эффектов, повторение самых истёртых общих мест.

— Виссарион Белинский, «Русская драматическая литература. Предок и потомки», январь 1844