Отцеубийство

Отцеуби́йство или патрици́д (лат. parricidium, patricidium, от «pater» «отец» + «caedere» «убивать») — убийство собственного отца; во многих культурах и религиях отцеубийство считается одним из самых страшных грехов или преступлений. По свидетельствам Цицерона, в Римской республике отцеубийство было единственным преступлением, за которое гражданина приговаривали к смертной казни.

Отцеубийство

Статья в Википедии

Самые известные случаи отцеубийства — царь Эдип и во многом автобиографичная для автора фабула романа «Братья Карамазовы».

Отцеубийство в афоризмах и кратких высказываниях

	Божественный законодатель о отцеубийце ничего и не помянул; как будто не надеялся он, чтоб такое могло быть чудовище, которое бы против давших ему жизнь вооружилося.
	— архиепископ Платон (Левшин), «Слово о содеявших в 1754 году убийствоа», 1772

	Это слово — Отцеубийство — до сих пор меня Пугает, словно выходец могильный, Но я решился твёрдо.
	— Перси Биши Шелли, «Ченчи» (Перевод К. Бальмонта), 1819

	...отцеубийство Теперь совсем не редкость, — и, наверно, Коль не сегодня, завтра молодежь, — Конечно, по какой-нибудь причине, Разумной, уважительной, — задушит Нас всех, когда дремать мы будем в креслах.
	— Перси Биши Шелли, «Ченчи» (Перевод К. Бальмонта), 1819

	Эдип, убивший своего отца, не ведая этого, не подлежит обвинению в отцеубийстве...
	— Георг Вильгельм Фридрих Гегель, «Философия права», 1820

	Отцеубийство наказывается лишением жены, детей и всего имущества. А если отец убьет сына, то лишается только всего имения.
	— Никита Бичурин (Иакинф), «Историческое обозрение ойратов или калмыков...», до 1839

	За отцеубийство казнить их велено. Да отец-то где ж, вы скажите мне? Разве тот отец, кто казнить велит, Кто казнить велит, а не миловать?
	— Николай Огарёв, «С того берега», 1858

	Чтоб поесть ― жену убьёт он, умертвит отца.
	— Константин Бальмонт, «Человечки» (из сборника «Литургия красоты»), 1904

	Выучить, например, хоть весь репертуар художественно-литературного театра, — разве это не достаточное наказание даже за отцеубийство?
	— Влас Дорошевич, Театр преступления, до 1905

	Меч справедливости ― карающий и мстящий ― Отдам во власть толпе… И он в руках слепца Сверкнет стремительный, как молния разящий, Им сын заколет мать, им дочь убьёт отца.
	— Максимилиан Волошин, «Ангел Мщенья» (из сборника «Неопалимая купина»), 1906

	Аскетизм, убиение плоти — в христианстве равносильно отцеубийству Эдипа. Вот почему отцеубийство, как трагическая коллизия, лежит неизбежно в основе христианской трагедии.
	— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

	...загадка о судьбе Алёши Карамазова есть основная загадка русского духа. До сих пор отцеубийственного во всех своих порывах и революционных устремлениях.
	— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

	...сочинение на тему: «Миф об Эдипе: отцеубийство или законная самозащита?»
	— Игорь Ефимов, «Суд да дело», 2001

	Отцеубийство — это воздаяние добром за зло.
	— Михаил Гаспаров, «Записи и выписки», 2001

	В Китае <...> за все уголовные преступления можно от смертной казни отплатиться деньгами, кроме трех: отцеубийства, матереубийства и не по форме вложенного в конверт казённого письма.
	— Михаил Гаспаров, «Записи и выписки», 2001

Отцеубийство в публицистике и документальной литературе

Был ли он убийцей несчастного Рема — вопрос нерешенный. Большая часть писателей обвиняет в этом других; все же он спас, как всем известно, от смерти свою мать, своего деда — от позорного, бесславного рабства и посадил его на престол Энея. Много добра сделал он добровольно и никому не повредил даже невольно. Но забывчивость Тесея и его небрежность относительно условия перемены паруса едва ли найдут, на мой взгляд, горячего защитника, и даже снисходительные судьи едва ли оправдают его от обвинения в отцеубийстве. Этого не мог не понять один аттический писатель, который, видя, как трудно оправдать в этом Тесея его защитникам, сочинил, будто Эгей, желая увидеть скорей приближавшийся корабль, быстро побежал в Акрополь, но поскользнулся и упал. Как будто у царя не было провожатых или, когда он спешил к морю, с ним не было рабов!

— Плутарх, «Сравнительные жизнеописания. Тесей и Ромул», II век н.э.

...что можем мы сказать о отцеубийстве? какую заслуживает оно казнь? Божественный законодатель о отцеубийце ничего и не помянул; как будто не надеялся он, чтоб такое могло быть чудовище, которое бы против давших ему жизнь вооружилося. Ибо в законе гласит тако: иже злословит отца своего, или матерь свою, смертию да умрет, и иже биет отца своего или матерь свою, смертию да умрет. Видите, что закон тому, кто злословит или биет родителей, определяет смерть: а о тех, которые родителей убивают, ничего не упоминает: не для того, аки бы они недостойны были всякия казни, но для того, что будто не вероятно казалось быть такой ехидне, котораяб утробу своея матери растерзала.

— архиепископ Платон (Левшин), «Слово о содеявших в 1754 году убийствоа», 1772

	Современники пишут, что Иоанн будто бы принудил юного Федора Басманова убить отца своего, тогда же или прежде заставив князя Никиту Прозоровского умертвить брата, князя Василия! По крайней мере сын-изверг не спас себя отцеубийством: он был казнён вместе с другими.
	— Николай Карамзин, «История государства Российского» (том девятый), 1810

...я есмь только то, что находится в отношении к моей свободе, и деяние есть вина моей воли лишь постольку, поскольку я о нем ведаю. Эдип, убивший своего отца, не ведая этого, не подлежит обвинению в отцеубийстве; но в древних законодательствах не придавали такого значения субъ­ективному вменению, как в наше время. Поэтому у древних народов были созданы убежища, чтобы убегающий от мести нашел приют и защиту.

— Георг Вильгельм Фридрих Гегель, «Философия права», 1820

Наказание по военной части и по воровству тяжелее против прочих, потому что кочевые, обитая рассеянно и в малых обществах, не имеют ни пограничных укреплений для содержания военной стражи, ни оград для охранения юрт и скота, что представляет большую удобность и неприятелям к нападению, и ворам к похищению. Отцеубийство наказывается лишением жены, детей и всего имущества. А если отец убьет сына, то лишается только всего имения.

— Никита Бичурин (Иакинф), «Историческое обозрение ойратов или калмыков...», до 1839

...хотя по степному уложению 1640 <года> монгольский владелец был абсолютным господином своих подданных, но ни он, ни один монгол-отец не был, как отец римской эпохи, полным господином своих детей и не мог распоряжаться ими по своему произволу — ни убивать, ни даже бить безвинно. Если, на наш взгляд, отцеубийство наказывалось не довольно строго, то, с другой стороны, видим, что монгольские законодатели более старались об охранении женщины от безнравственных поступков, а тем самым о возвышении народной нравственности, полагая такими проводниками ослабить самую возможность преступлений против родителей, чего, по большей части, достигли; по крайней мере, ни один калмык Большедербетского улуса не подвергался, по русским законам, наказанию за отцеубийство. — Следовательно, их юридический взгляд был не по времени верен.

— Иосиф Бентковский, « Женщина-калмычка Большедербетского улуса в физиологическом, религиозном и социальном отношениях», 1869

Так, мужеубийство <по литовскому статуту> карается самой страшной казнью — зарытием живой в землю, а женоубийство вовсе не отмечается как особый вид (из тогдашней практики видно, что оно наказывалось иногда мягче, чем убийство постороннего человека). Отцеубийство карается смертью «безо всякой пощады», детоубийство — тюремным заключением на один год (но «детоубийство» в тесном смысле, т.е. убиение матерью незаконнорожденного ребенка карается смертью). Убийство господина слугой еще в Судебниках отмечается как тягчайшее деяние, наравне с государственной изменой; по Уложению, даже покушение на такое убийство наказывается отсечением руки (XXII, 8-9). Из этого видно, что такое возвышение и понижение тяжести одного и того же преступления основано не на субъективных мотивах, а на стремлении закона поддержать установленный гражданский порядок (власть родительскую, власть мужа и власть господина). На этом основании соучастие в отцеубийстве и мужеубийстве сторонних лиц карается наравне с главным виновничеством: в 1682 г. в Москве были закопаны две женщины за убийство мужа одной из них...

— Михаил Владимирский-Буданов, «Обзор истории русского права», 1888

...в Греции и в Риме, как и в Индии, на сыне лежал долг совершать возлияния и приносить жертвы манам своего отца и всех своих предков. Пренебречь этим долгом считалось наибольшим и самым тяжким нечестием, какое только мог совершить человек, так как перерыв этого культа вредил целому ряду умерших предков и уничтожал их блаженство. Такое нерадение было настоящим отцеубийством, повторенным столько раз, сколько было в семье предков.

— Нюма-Дени Фюстель де Куланж, «Гражданская община древнего мира», 1892

	Выучить, например, хоть весь репертуар художественно-литературного театра, — разве это не достаточное наказание даже за отцеубийство? Таким образом, и преступление будет примерно наказано, и преступники будут приносить пользу, и современная драматическая литература хоть на что-нибудь да пригодится.
	— Влас Дорошевич, Театр преступления, до 1905

Трагедия Карамазовых — это трагедия отцеубийства. И Дмитрий Карамазов, и Иван — оба убивают своего отца — один чувством, другой мыслью. Ни один из них не поднял руки для убийства, но старик отец Феодор Павлович Карамазов лежит мертвый в своем кабинете с проломленным черепом. Ненависть Дмитрия и брезгливое равнодушие Ивана нашли незваного, но призванного исполнителя своих воль — лакея Смердякова. Собственное исчадие (потому что ведь и Смердяков — сын Феодора Павловича) подымается против отца и казнит его. Ни Дмитрий, ни Иван фактически не виновны, но несут на себе; весь ужас вины отцеубийства, потому что убили в духе.

— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

	Когда Эдип-царь, мудрый, справедливый, надменный и милосердный к страданиям фиванского народа, гибнущего от моровой язвы, стоя на крыльце своего царского дворца, клянется сделать все, чтобы очистить город и спасти его от казни богов, <...> он так же ничего не знает о свершенном им самим преступлении, как; Дмитрий в Мокром и Иван при первых разговорах со Смердяковым не знают о своём отцеубийстве.
	— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

Наша конечная цель вовсе не в том, чтобы найти сходство Эдипа с Карамазовыми, которых, конечно, немного[45] во внешнем движении, а в том, чтобы выяснить на этих примерах разницу понимания трагического в мире античном и в мире христианском. Сопоставить то символическое значение, которое имело отцеубийство Эдипа для древних эллинов, и тот христианский символ, который разоблачается отцеубийством в «Братьях Карамазовых».

— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

...обе истории начинают сплетаться и отождествляться. Вестник из Коринфа приносит весть, что царь Полиб, которого Эдип считает своим отцом, умер своей смертью. Эдип страшится осуществления предсказания относительно матери своей Мэропы. Вестник, чтобы утешить его, сообщает, что он не сын Полиба и Мэропы, а найдёныш: он сам его нашел в горах с пронзёнными и связанными ногами. Пастух, которому Иокаста и Лайос поручили убить ребёнка, замыкает последнее звено цепи: Эдип, вопреки всем своим усилиям обмануть прорицания Дельфийского Аполлона, оказывается и отцеубийцей, и мужем своей матери. <...> В отцеубийстве и кровосмесительстве Эдипа, предназначенном судьбою, не было бы ничего трагического, это был бы «несчастный случай», если бы предназначенность Эдипа не была обоснована символически. Древний Рок — это не простая случайность, в его путях есть разоблачение таинственной воли, руководящей людьми.

— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

По представлениям древних, в крови человека скрыто было тайное древнее Знание. Женщина-мать является охранительницей тайн крови, потому что она — то звено, которое фактически, кровью связывает сменяющиеся поколения. В кровосмесительстве древние видели нарушение тайн крови. Поэтому Эдип, поднявшийся отцеубийством до разгадки вопроса о конечных судьбах человека, вступает в брак со своею матерью. Тот же самый миф повторен и об Иуде, в тех манихейских учениях, которые считали его самым высоким и самым посвященным из учеников Христа.

— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

В основе учения Христа лежит именно то, что в истории Эдипа, символически, является его отцеубийством. «Не мир пришел Я принести, но меч. Ибо Я пришел разделить человека с отцом его и дочь с матерью ее. И враги человеку домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня. И кто не берет креста своего и не следует за Мною, тот не достоин Меня». На место сыновней преемственности плоти Христос ставит преемственность и сыновность в Духе. Это символическое отцеубийство в христианстве ведет к познанию тех же тайн, что открылись для Эдипа.

— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

...сознание «Я», непосредственно исходящего от Бога, приносит на землю меч; это «Я» должно разделить человека с отцом и с матерью его, родившими его во плоти, но не в духе. Вот та глубочайшая перемена человеческого сознания о своем месте на земле, которая легла между отцеубийством Эдипа и отцеубийством «Братьев Карамазовых». Отцеубийство в «Эдипе» бессознательно и конкретно, отцеубийство в «Карамазовых» сознательно и совершено только в сознании и в чувстве.

— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

	Каждый страстный и безоглядный порыв человека к духу связан неизбежно с отречением от плоти. А отрицание плоти — отцеубийство. Аскетизм, убиение плоти — в христианстве равносильно отцеубийству Эдипа. Вот почему отцеубийство, как трагическая коллизия, лежит неизбежно в основе христианской трагедии.
	— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

Если перед Дмитрием и Иваном Карамазовыми Достоевский ставит безвыходность отцеубийства, то Алеше он раскрывает последний, святой выход, которого Христос требует от человека. «Братья Карамазовы» являют все элементы трагического действа в духе: Дмитрий всею страстью пожелал смерти отца, проклиная в нем свою карамазовскую плоть, Иван разумом осудил отца и карамазовщину; ни один не убил физически. Но страсть одного и логика другого, не чудесно, а совершенно естественными путями создали убийцу Смердякова, и оба они несут трагические последствия своей вины, как если бы они были фактическими отцеубийцами. Все, что лишь помыслено, все, что лишь почувствовано, — уже становится конкретным фактом жизни — вот закон христианского трагического действа.

— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

	Для Дмитрия и для Ивана на всех путях жизни, ведущих от плоти к духу, стоит отцеубийство. У них трагическая безвыходность: или самим духовно погибнуть, или отца убить. А убийство мыслью или желанием, в той атмосфере, в какой развивается действие романа, становится реальным убийством.
	— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

Трагедия Ивана <Карамазова> начинается только тогда, когда трагедия Дмитрия окончена. Первая часть шла к убийству, вторая развивается от убийства. Нарастание ужаса в трагедии Ивана именно то же самое, что в «Эдипе-царе»: он обвиняет в отцеубийстве брата и вдруг начинает узнавать, что отцеубийца — он сам. Это постепенное разоблачение его виновности совершается так же постепенно, неизбежно и страшно, как у Софокла. <...> Чёрт говорит мысли Ивана, но говорит их тоном, ужимками и оборотами Смердякова. В его лике встает перед Иваном та логика вещества, против которой он боролся путем отцеубийственным, но отцеубийство не уничтожило, а только освободило грозящие ему силы.

— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

	Достоевский раскрывает тот путь, которым карамазовщина может быть преодолена без отцеубийства; тот путь, на котором требование: «оставь отца и мать и иди за Мною», не нарушает, а утверждает заповедь: «чти отца своего и матерь свою».
	— Максимилиан Волошин, «Отцеубийство в античной и христианской трагедии» (Братья Карамазовы и Эдип-царь), 1910

	Александр I не любил Кутузова не только из-за Аустерлица, но и потому, что накануне 14 марта Кутузов с женой тоже были на ужине Павла I.
	— Михаил Гаспаров, «Записи и выписки», 2001

	«Отцеубийство — это воздаяние добром за зло» (записи Хаусмена).
	— Михаил Гаспаров, «Записи и выписки», 2001

	Я вспомнил начало рассказа Бирса: «Однажды я убил моего отца, и по молодости лет это произвело на меня сильное впечатление. Я пошел посоветоваться к полицейскому начальнику. Он меня понял: он и сам был отцеубийцей с большим стажем…»
	— Михаил Гаспаров, «Записи и выписки», 2001

	В Китае, писал Марко Поло, за все уголовные преступления можно от смертной казни отплатиться деньгами, кроме трех: отцеубийства, матереубийства и не по форме вложенного в конверт казенного письма.
	— Михаил Гаспаров, «Записи и выписки», 2001

Отцеубийство в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

Вступление на престол императора Александра было самое благодатное: он прекратил царство ужаса, уничтожил Тайную канцелярию; восстановил права Сената, дворянства и — человечества, отменил строгую и, разумеется, нелепую и бестолковую цензуру. Россия отдохнула. Но образ вступления на престол оставил в душе Александра невыносимую тяжесть, с которой он пошел в могилу. Он был кроток и нежен душой, чтил и уважал все права, все связи семейные и гражданские, а на него пало подозрение в ужаснейшем преступлении — отцеубийстве. Всем известно, что он был совершенно чист в этом отношении.

— Николай Греч, «Записки о моей жизни», до 1856

Мне было поручено посадить его в арестантскую, а затем обратно отправить в рудники. Вид этого несчастного, истомленного беглеца произвел на меня удручающее впечатление, и я, узнав, что он 6-ой день без пищи, приказал его накормить. Но еще сильнее подействовал на меня его рассказ. Лахтин попал на каторгу за отцеубийство, которое было совершено им в припадке ревности: возвратившись в избу из лесу, где он рубил дрова, Лахтин наткнулся на возмутительную сцену, жертвой которой была горячо любимая им жена; не отдавая себе отчета в своих действиях, он тем топором, который был у него за поясом, убил отца — виновника своего позора. Теперь за побег его ожидало наказание плетьми и новое водворение на Карийских рудниках, начальство которых славилось своею жестокостью. Под влиянием этого рассказа я пришел в квартиру генерал-губернатора (было уже обеденное время) в самом угнетенном состоянии духа, которое не скрылось от Муравьёва. Сообщив ему печальную повесть, я спросил, нельзя ли спасти Лахтина. «Ну, что же? Если хотите помочь ему, запишите его переселенцем на остров Сахалин; там теперь предполагается устроить колонии для ссыльнокаторжных, и ваш протеже будет первым колонистом». Помню, с какою радостью поспешил я сделать распоряжение об отправке Лахтина с первым транспортом на Сахалин.

— Бронислав Кукель, «Из эпохи присоединения Приамурского края», 1896

— Поселенец, что ли? — Никак нет-с. В поселенцы я выйти не могу. Я бессрочный. Меня по-настоящему и из испытуемой не должны выпускать. Такое наказание полагается только за одно преступление. — Да за что же ты? — За родителя. Отцеубийство совершил. — А давно на каторге? — Пятнадцатый год. — Да сколько же тебе лет? — Шестьдесят один. — Так что, когда ты это сделал, тебе было… — Да уж под пятьдесят было. — А отцу сколько было? — Родителю за семьдесят. Почти пятидесятилетний старик, убивающий семидесятилетнего отца. Что за необыкновенная стариковская трагедия? — Как же так? За что же? Старик потупился, помолчал, вздохнул и тихо сказал: — И говорить-то срам. Да перед вами, Николай Степанович, молчать не стану. Издалека это пошло, — ещё с молодых годов. Вон откуда. Озорник был родитель мой. Грех мой великий, а не каюсь. Как хотите, так меня и судите! И он говорил это так степенно, кротко: что убил отца и не кается.

— Влас Дорошевич, «Сахалин (Каторга)», 1903

	— Ну, а сын твой никакого участия в этом не принимал? — В этом, что я сделал? Нет-с. Видеть — видел, а убивал я один. Мне таить нечего. Теперь уж всё одно. Сказал бы, если б это было. Всё равно. Они уж померли. Вскоре, как меня засудили, Николушка помер, а за ним и Настасья… Все своё отмаялись и померли, один только я остался и маюсь!.. — улыбнулся старик своей грустной и виноватой улыбкой.
	— Влас Дорошевич, «Сахалин (Каторга)»: «Отцеубийца», 1903

Отцеубийство в художественной прозе и беллетристике

	Да и как может жить порядочный разбойник, лишившись руки, что одна и режет, и грабит? За счастье почёл бы он пасть добровольно от товарищеской руки. Не будучи в состоянии никого из наших уговорами своими побудить к добровольному отцеубийству, обнажил он оставшейся рукою свой меч, долго его целовал и сильным ударом вонзил себе в самую середину груди.
	— Апулей, «Метаморфозы или Золотой осёл», 160-е годы н.э.

...сейчас же вслед за этою сценой разразилась и другая: с Катериной Ивановной сделалась истерика. Она, громко взвизгивая, зарыдала, но не хотела уйти, рвалась, молила, чтоб ее не уводили, и вдруг закричала председателю: — Я должна сообщить ещё одно показание, немедленно… немедленно!.. Вот бумага, письмо… возьмите, прочтите скорее, скорее! Это письмо этого изверга, вот этого, этого! — она указывала на Митю. — Это он убил отца, вы увидите сейчас, он мне пишет, как он убьёт отца! А тот больной, больной, тот в белой горячке! Я уже три дня вижу, что он в горячке!

— Фёдор Достоевский, «Братья Карамазовы», 1880

Это был аффект безумства и помешательства, но и аффект природы, мстящей за свои вечные законы безудержно и бессознательно, как и всё в природе. Но убийца и тут не убил — я утверждаю это, я кричу про это — нет, он лишь махнул пестом в омерзительном негодовании, не желая убить, не зная, что убьёт. Не будь этого рокового песта в руках его, и он бы только избил отца, может быть, но не убил бы его. Убежав, он не знал, убит ли поверженный им старик. Такое убийство не есть убийство. Такое убийство не есть и отцеубийство. Нет, убийство такого отца не может быть названо отцеубийством. Такое убийство может быть причтено к отцеубийству лишь по предрассудку! Но было ли, было ли это убийство в самом деле, взываю я к вам снова и снова из глубины души моей!

— Фёдор Достоевский, «Братья Карамазовы», 1880

Слабоумный идиот Смердяков, преображенный в какого-то байроновского героя, мстящего обществу за свою незаконнорожденность, — разве это не поэма в байроновском вкусе? А сын, вломившийся к отцу, убивший его, но в то же время и не убивший, это уж даже и не роман, не поэма, это сфинкс, задающий загадки, которые и сам, уж конечно, не разрешит. Коль убил, так убил, а как же это, коли убил, так не убил — кто поймет это? Затем возвещают нам, что наша трибуна есть трибуна истины и здравых понятий, и вот с этой трибуны „здравых понятий“ раздается, с клятвою, аксиома, что называть убийство отца отцеубийством есть только один предрассудок! Но если отцеубийство есть предрассудок и если каждый ребенок будет допрашивать своего отца: „Отец, зачем я должен любить тебя?“ — то что станется с нами, что станется с основами общества, куда денется семья? Отцеубийство — это, видите ли, только „жупел“ московской купчихи. Самые драгоценные, самые священные заветы в назначении и в будущности русского суда представляются извращенно и легкомысленно, чтобы только добиться цели, добиться оправдания того, что нельзя оправдать. „О, подавите его милосердием“, — восклицает защитник, а преступнику только того и надо, и завтра же все увидят, как он будет подавлен! Да и не слишком ли скромен защитник, требуя лишь оправдания подсудимого? Отчего бы не потребовать учреждения стипендии имени отцеубийцы, для увековечения его подвига в потомстве и в молодом поколении?

— Фёдор Достоевский, «Братья Карамазовы», 1880

— Палка! Палка! — кричал мандарин, ругавший подсудимого. — Не в палке дело, почтенные мандарины, а в том, зачем он её взял. Это негодяй! Завзятый негодяй! Он на всё способен! Он взял палку затем, чтобы убить своего отца и мать! Вот зачем! И я надеюсь, справедливые мандарины, что вы накажете его не за кражу, а по всей справедливости за отцеубийство. То есть, прикажете его разрезать на одну тысячу кусочков! — Кража! Кража! — кричал мандарин, восхвалявший подсудимого. — Тут кражи нет, а есть доброе дело. У кого взял этот человек палку? У соседа. А кто сосед? Негодяй, известный курильщик опия, безумный. Этот безумный негодяй, накурившись опия, исколотил бы палкой насмерть свою жену и детей. Жалея несчастных, этот человек и взял потихоньку палку у негодяя. Не казнить его надо, добродетельного человека, а поблагодарить. И я уверен, справедливые мандарины, что этот добрый человек не уйдёт от вас без похвалы и награды. А что касается до отцеубийства, то, справедливые судьи, у него и отец и мать давно уже умерли. Кого же убивать-то?! <...> — Зачем они говорят всё это? — удивился Юн-Хо-Зан, обращаясь к знающему, по-видимому, все эти дела человеку. — Человек украл палку, ну, и суди его за кражу палки. А зачем же один обвиняет его в отцеубийстве, а другой говорит о добродетели. — А таков порядок, — отвечал знающий в делах толк человек, — один тянет истину к себе, другой — к себе, а, в конце концов, она и остановится прямо перед судьями! Один будет непомерно запрашивать, а другой — невероятно сбавлять. Мандаринам-судьям настоящая цена и выяснится.

— Влас Дорошевич, «Приключения Юн-Хо-Зана», 1900

Не так давно было, например, такое: пятнадцатилетняя школьница через окно в сад застрелила отца, которого, кстати, очень любила. Застрелила она его ночью, когда он сидел за письменным столом, отослав спать всех домашних и нетерпеливо ожидая жену, отлучившуюся неизвестно куда и к кому, ― впрочем, он и дочка отлично знали, куда и к кому, ― выстрел был произведён именно из пистолета любовника матери, офицера криминальной полиции. После убийства девочка подбросила две неиспользованные гильзы в корзину с грязным бельём, разделась, легла спать и была разбужена только полицией, уводившей её мать.

— Юрий Домбровский, «Обезьяна приходит за своим черепом» (пролог), 1958

	Он покрутил пальцем у виска и отправился наверх. Дописывать сочинение на тему: «Миф об Эдипе: отцеубийство или законная самозащита?»
	— Игорь Ефимов, «Суд да дело», 2001

Отцеубийство в стихах

Туллия переезжает на колеснице своего отца (1735)

	Отцеубийца — да, несчастье быть Отцеубийцей; знаю — да — но, Боже! Его отец был не такой, как мой. Нет, никогда! — О Боже, что со мною?
	— Перси Биши Шелли, «Ченчи» (Перевод К. Бальмонта), 1819

	Ведь ты мой друг! Не ты ли намекал мне На тот жестокий выбор, пред которым Теперь я, как над пропастью, стою. Ты помнишь, мы об этом говорили, Тогда страдал я меньше. Это слово — Отцеубийство — до сих пор меня Пугает, словно выходец могильный, Но я решился твёрдо.
	— Перси Биши Шелли, «Ченчи» (Перевод К. Бальмонта), 1819

	Виновны? Кто же смеет Сказать, что мы виновны? Монсиньор, В отцеубийстве так же я виновна, Как без отца родившийся ребенок; Ещё, быть может, меньше. <...> Я снова повторяю, это ложь, Что будто я грешна в отцеубийстве, Хоть я по справедливости должна Прийти в восторг, узнав об этой смерти, Узнав, что чья-то чуждая рука Послала дух его молить у Бога Того, в чем отказал он мне: пощады.
	— Перси Биши Шелли, «Ченчи» (Перевод К. Бальмонта), 1819

	Скорей Дыханье испущу средь пыток страшных, Как, бегством обвинив самих себя, Мы сложим всю вину на Беатриче? Меж тем как в этом деле богохульном Она одна — как светлый Ангел Бога, Прислужников нашедший в духах тьмы И мстящий за обиду без названья, Пред ужасом которой черный грех Отцеубийства стал святым деяньем...
	— Перси Биши Шелли, «Ченчи» (Перевод К. Бальмонта), 1819

	Прекрасно, монсиньор, но, если вы Ее подвергнуть пыткам не хотите, Пусть грех ее падет на вас. Его Святейшества прямое повеленье — Преследовать чудовищный поступок По всей суровой строгости закона, Его усилить даже в примененье К преступникам. Они обвинены В грехе отцеубийства, и улики Настолько очевидны, что вполне Оправдывают пытку!
	— Перси Биши Шелли, «Ченчи» (Перевод К. Бальмонта), 1819

	Паоло Санта Кроче Вчера убил свою родную мать И спасся бегством. Да, отцеубийство Теперь совсем не редкость, — и, наверно, Коль не сегодня, завтра молодежь, — Конечно, по какой-нибудь причине, Разумной, уважительной, — задушит Нас всех, когда дремать мы будем в креслах.
	— Перси Биши Шелли, «Ченчи» (Перевод К. Бальмонта), 1819

И пришли они, два колодника, По морозцу пришли босоногие; Два попа им лгали милость божию. И пришли они, два колодника, А затылки у них острижены, Топору чтоб помехи не было. И надели на них, на колодников, Покрывало чёрное на каждого: За отцеубийство казнить их велено. Да отец-то где ж, вы скажите мне? Разве тот отец, кто казнить велит, Кто казнить велит, а не миловать? Ах, лжецы вы, лжецы окаянные! Погляжу на вас да послушаю,— Так с отчаянья индо смех берет.

— Николай Огарёв, «С того берега», 1858

	Монотонный, односложный, как напевы людоеда: Тот упорно две-три ноты тянет-тянет без конца, Зверь несчастный существует от обеда до обеда, Чтоб поесть ― жену убьёт он, умертвит отца.
	— Константин Бальмонт, «Человечки» (из сборника «Литургия красоты»), 1904

	Я напишу: «Завет мой ― Справедливость!» И враг прочтет: «Пощады больше нет»… Убийству я придам манящую красивость, И в душу мстителя вольется страстный бред. Меч справедливости ― карающий и мстящий ― Отдам во власть толпе… И он в руках слепца Сверкнет стремительный, как молния разящий, Им сын заколет мать, им дочь убьёт отца.
	— Максимилиан Волошин, «Ангел Мщенья» или «Пути России» (из сборника «Неопалимая купина»), 1906

	Тут были воры и злодеи В цепях, с верёвкою на шее. При них орудья грабежа: Пять топоров и три ножа, Одна подвязка, чьё объятье Прервало краткий век дитяти. Один кинжал, хранивший след Отцеубийства древних лет: Навеки к острию кинжала Седая прядь волос пристала… Но тайну остальных улик Не в силах рассказать язык.
	— Самуил Маршак, «Тэм О’Шентер» (Повесть в стихах), 1950

	Или они в сибирях опали смертью цепей о бульдике-Павле, ― отцеубийства? Ревом гусарским в пустыне синайской мухи махали снегом Сенатской, ― пять в Петербурге?
	— Виктор Соснора, «Мухи», 1972

См. также

• Убийство
• Отец
• Суицид
• Преступление
• Преступник
• Смерть
• Яд
• Кинжал