Зал поющих кариатид

«Зал поющих кариатид» — сатирическая повесть-притча Виктора Пелевина из авторского сборника «П5: прощальные песни политических пигмеев Пиндостана» 2008 года.

Цитаты

Несмотря на свежевыбритость, он выглядел небритым: его полуседая щетина была так непобедимо густа, что казалось, будто он только что посыпал голову пеплом сигары, а для полноты покаяния втер некоторое количество ещё и в щёки. Одет он был как ребёнок — в мятые белые шорты и футболку с радужной надписью: TALIBAN ICHKERIA

— Увидишь там человека с табличкой «Семиотические знаки». Подойдёшь к нему.

— Геополитическое противостояние между цивилизациями, основанными на служении духу и материи, обострилось до последнего предела. За этим скрыто такое же напряжение сил, как в зоревые утренние часы перед Куликовской битвой, когда православная рать ждала своего звёздно-крестного часа… Молодой человек обвёл строгим взглядом девушек, как бы давая понять, кто теперь будет православной ратью <…>. Неясно было, что такое «звёздно-крестный». Она решила, что это калька с американизма «звёздно-полосатый» — эдакий ответ диктатуре «Макдональдса», за неимением нормального креатива слизанный с самого «Макдональдса», но заквашенный на правильном духовном начале. — Особую остроту ситуации придает тот факт, — продолжал молодой человек, — что богатства нашей страны достались во время грабительской и преступной приватизации кучке олигархов, специально отобранных агентами мировой закулисы по принципу духовного убожества. Не то чтобы это были неисправимо дурные люди, нет, не следует так думать <…>. Они, скорее, похожи на маленьких детей, не способных стремиться ни к чему, кроме удовлетворения своих постоянно меняющихся желаний.

— В последнее время спецслужбы Запада развернули настоящую охоту на наших богачей-недотеп. <…> Вы слышали, конечно, про громкие скандалы и аресты <…>. Кампания тщательно спланирована и преследует две основные цели — во-первых, дискредитировать российскую цивилизацию, во-вторых — установить контроль над её ресурсами посредством сбора компромата на владельцев её основных активов. Наша элита стала мишенью, а объективная реальность текущей точки пространства-времени такова, что вместе с ней стали мишенью мы все. <…> Мы должны удержать ситуацию под контролем. Что для этого нужно? В первую очередь, создать условия, при которых эти инфантильные охламоны больше не будут позорить страну за рубежом. Мы должны, так сказать, воспроизвести тот дурманящий мираж, которым их привлекает Запад, по нашу сторону границы. Тогда мы обезопасим стратегические ресурсы отчизны и заодно сохраним в России те огромные средства, которые олигархия тратит на свои безобразия. Это, если хотите, один из приоритетнейших национальных проектов сегодняшнего дня — хоть по телевизору, по понятным причинам, вы об этом не услышите ни слова. <…> Стране нужен щит нового типа, способный защитить наши рубежи изнутри, — и держать его будете вы, девчата! К вам переходит сегодня дело Александра Невского. Это огромная ответственность, но и великая честь. И пусть на этом пути ваши сердца озарит то прекрасное и невыразимое, что Боря Гребенщиков называет делом мастера Бо, а простые люди вроде меня — трансцендентально-экстралингвистическим императивом.

На его чёрной водолазке в районе живота оказался рисунок — изогнутый найковской загогулиной сперматозоид с подписью: JUST DID IT

… майор каких-то пятнистых войск <…> — его лицо, похожее на кирпич, которым разбили не один десяток черепов, не обещало ничего.

… Лена подумала, что добродушный вид доктора имеет такое же функциональное назначение, как сходство богомола с сухой веточкой.

— Знаешь, — ответила Вера, — я за такие деньги не то что кариатидой, я домкратом работать пойду.

Лимузин казался разведывательным кораблём, спустившимся из счастливых заоблачных пространств на низкую орбиту, под тучи, в серый мир экономической целесообразности, эффективности и зубовного скрежета. Было понятно, что скоро разведка кончится, и корабль вернётся туда, откуда прилетел Но его вид не просто намекал на чужое преуспеяние и счастье, а ещё и внушал робкую надежду: крышу украшали два скрещённых золотых кольца, похожих на локатор..

Она взяла у шофёра зачитанный журнал «Женихи России». В него был вставлен другой журнал, совсем истрёпанный и тонкий, под названием «Контркультура» — непонятно было, то ли это отдельное издание, то ли просто вкладка. «Контркультура», напечатанная на плохой газетной бумаге, выглядела очень несолидно и даже убого, но Вера объяснила, что так сделано специально. — Контркультура же. <…> Это когда с неприличными словами и на дешёвой бумаге, — объяснила Вера, — чтобы можно было обсирать глянец. Сегодня самая писечка. Ася нахмурилась. — Неправильно, — сказала она, — не обязательно на дешёвой бумаге, бывает и на дорогой. Контркультура — это… — Она на секунду запнулась, словно вспоминая услышанную где-то фразу. — Это эстетика антибуржуазного бунта, экспроприированная правящей элитой, вот. — А как можно экспроприировать эстетику? — спросила Вера. — Да запросто, — ответила Ася. — Теперь все бунтари, у кого пиар-менеджер грамотный. Любая свинья из телевизора говорит, что за ней ФСБ охотится, только найти никак не могут… — <…> контркультура — это другое. <…> Просто рыночная ниша, — пожала плечами Кима. — И не только у нас, а во всём мире. По-английски пишется «counterculture». «Counter» — прилавок. Контркультура — это любой товар, который собираются круто продать и кладут на прилавок у самой кассы. <…> — Непонятно, почему у них мат через многоточия, если они бунтуют. — А чтоб аудитория шире была.

… полистала статью о шансонье Шнуркове, <…> затем интервью с самим Шнурковым („автор песен „На…ри в П…ду“ и „Х…й в Г…не“ размышляет о тенденциях и метаморфозах новейшего российского кинематографа“), а потом — наверно, от утомительного контркультурного мата — почувствовала тоску и одиночество, закрыла мятежную вкладку и погрузилась в спокойный глянцевый омут «Женихов России». <…> [Статья] была посвящена олигарху Ботвинику, которого в ней называли «женихом России № 1». Лена ввинтилась взглядом в фотографию круглого крепыша с неестественным румянцем во все щеки — словно пытаясь просверлить в глянце прорубь и выудить из-под неё какой-то секретный код. В статье обнаружилось много интересного. <…> Вспоминали старый-престарый слух о том, что Ботвиник в девяностых набил морду Жан-Клоду Ван Дамму у дискотеки в Монте-Карло — и якобы ему долго нельзя было за границу, потому что его искал Интерпол. В это не особо верилось: старшая сестра Лены в те годы крутила любовь с ореховским бандитом, и Лена с детства знала, как трудно найти среди ореховских быков такого, который в своё время не набил морду Жан-Клоду Ван Дамму у дискотеки в Монте-Карло (многие с похабной ухмылкой давали понять, что этим дело не ограничилось). Если Интерпол и искал когда-то Ботвиника, то, конечно, за другое — но широкая растиражированность слуха, который не поленились откомментировать все серьёзные политобозреватели («Запад получил ещё один повод бессильно скрежетать зубами»), указывала на такие мощные бюджеты, что это было гораздо круче, чем действительно набить морду Жан-Клоду Ван Дамму.

— В любом человеке можно найти что-то хорошее. А когда у человека несколько миллиардов долларов, этого хорошего можно найти очень много. Надо только поискать.

«… финансовая интеграция элит является одним из тех скрытых балансиров, которые не дают миру скатиться в окончательный хаос: никакая ПРО не защитит от ржавой ядерной бомбы лучше, чем принятый порядок вещей. <…> В современной России место идеологий заняли технологии, а это значит, что Ботвиник, стоявший у истока нового поколения техник нейролингвистического контроля, может быть с полным правом назван не только главным технологом всех идеологов, но и главным идеологом всех технологов…»

… весёлой маечке с надписью: <…> HUGO BO — Это потому, — шепнула Кима, — что Хуго Босс разработал эсэсовскую форму.

— А теперь на коленки, девчата, — сказал майор, и в его руке появился знакомый шприц-пистолет. — Поиграем в Катынь. Не бойтесь, хе-хе, это не больно.

На фресках были изображены длинноволосые левитирующие ангелы, одетые в одинаковые белые ризы с какими-то мистическими водяными знаками. <…> Религиозная тема, однако, вовсе не давила на сознание. Во-первых, ангелы были снисходительными — это делалось ясно по их улыбкам. Во-вторых, их глаза закрывали чёрные повязки. Такая же повязка на глазах была и у бородатого Бога-Отца, в животе которого размещалась неприметная дверь служебного входа, через которую Лена с подругами проходили на рабочее место. Бог-Отец воздевал руки, но со стороны казалось, что он по-свойски ими разводит, будто говоря: «Ребят, больше не просите, всё, что мог, уже отдал». Видимо, имелось в виду, что Бог — это всё-таки не совсем то, что говорят простому человеку, и его не особо напрягают шалости элиты, которую он сам же и вознёс на вершины могущества.

… возвращаться в секстинскую капеллу (так Кима обозвала малахитовый зал после первой вахты) было грустно.

Стены были украшены весёлой анимешной графикой и текстовками, выдержанными в двух тонах — красном и синем. Красным были написаны различные жизненные афоризмы, а синим — определения красоты (это, наверно, было придумано, чтобы персонал не расслаблялся и постоянно сверял себя с высоким эталоном). Красные плакаты выглядели так: «ВЫСШИЙ СМЫСЛ РУССКОГО БЫТИЯ ЕСТЬ НЕСУЕТЛИВОЕ ЗОЛОЧЕНИЕ БЕЗМЕРНОГО ИКОНОСТАСА» «В БУДУЩЕМ КАЖДАЯ УЛИТКА ПОПАДЁТ НА ВЕРШИНУ ФУДЗИ НА ПЯТНАДЦАТЬ СЕКУНД» «СУВЕРЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ — ЭТО БУРЖУАЗНАЯ ЭЛЕКТОРАЛЬНАЯ ДЕМОКРАТИЯ НА ТОЙ СТАДИИ РАЗВИТИЯ, КОГДА ДЕМОКРАТИЯ ОНА ДЕМОКРАТИЯ, А ЕСЛИ НАДО, В Ж…ПУ ВЫ…БУТ ЛЕГКО» Синие сентенции о красоте были большей частью цитатами из ньюсмейкеров прошлых лет: «КРАСОТА СПАСЁТ МИР. ФЁДОР ДОСТОЕВСКИЙ» «КРАСОТА СОСЕТ Х…Й. ЛАРРИ ФЛИНТ» «КРАСОТА ЕСТЬ ТО НЕУЛОВИМОЕ И ПОЧТИ НЕВЫРАЗИМОЕ В СЛОВАХ СВОЙСТВО, КОТОРОЕ ПОЗВОЛЯЕТ ЖЕНЩИНЕ НЕМНОГО ПОБЫТЬ СУКОЙ ПЕРЕД ТЕМ, КАК ЕЁ ВЫВЕЗУТ НА ПОМОЙКУ. КЕЙТ МОСС» Увидев, что слово «хуй» написано через многоточие, Лена хотела спросить Киму, не контркультура ли это, но постеснялась. Кима же высказала сомнение, что Ларри Флинт и Кейт Мосс действительно говорили подобное…

«Главное качество, которое развивает в себе к двадцати годам современная московская девушка, — это доверчивая готовность к элитному сверхпотреблению (в современном русском её принято называть „киsosтью“). Дураку понятно, что никто не допустит легионы этих кис к гламурному распределителю, им просто поморочат голову и бросят. Так, собственно, и было во все времена. Но сегодня морочить девушке голову нужно таким омерзительно пошлым способом, что награда, которая ждёт за этот тяжкий и нечистый труд, как-то блекнет, <…> а реальная рыночная стоимость ожидаемой награды значительно ниже счёта за первый же обед в хорошем ресторане. Что же касается духовной близости с какой-нибудь из этих инфузорий-туфелек от Prada, то о ней мы просто не будем говорить в целях экономии места… <…> Называть российскую публику „электоратом“ — это примерно то же самое, что называть тюремных опущенцев „педерастами“ („любителями мальчиков“ по-гречески). Что тут скажешь? Да, такая лексика широко распространена, освящена обычаем, и можно даже найти определённые фактические основания для подобного словоупотребления. Но всё-таки в иную минуту сложно отделаться от чувства, что за звучным иностранным словцом прячется какая-то усмешливая лукавинка, чтобы не сказать — злая неправда…» Лена сначала прочитала «электоральный» как «электро-оральный» и, только дочитав этот пассаж до конца, поняла, что имеется в виду совсем обратное. <…> Кима объяснила, что так сделано специально, с целью вызвать у посетителей буфета ощущение полного элитного доступа к чему угодно вообще. — Карманный диссидент, — сказала она, — это типа как злой карлик с бубенцами. В гламурных кругах считается очень даже шикарно.

— Это архетипический богомол. Всеобщий и универсальный. Папа и мама всех богомолов, которые были, есть и будут. Он пребывает в платоновском космосе.

Богомол не задавался такими вопросами. Он вообще не думал словами или образами. Он просто был. Был каплей в бесконечной реке, которая текла из одной необъятности в другую. Каждая капля этой реки была равна всей реке целиком, поэтому богомола ничего не заботило. Он знал про реку все — или, вернее, сама река жизни знала про себя все и текла через богомола, который, став Леной, позволил ей одним глазком взглянуть на это забытое человеком чудо. Чудо тоже состояло из равновесия противоположностей.

… маечка <…> «DKNY», с расшифровкой «Divine Koran Nourishes You». <…> [теперь] расшифровка под четырёхбуквенником оказалась другой: «Definitely Ktulhu, Not Yahweh».

— … бильярд стоит на шести минетных ножках. Таких, ну типа как сфинксы с лебедиными крыльями, довольно сложный макияж.

— Как говорится, Шамиль умер, а дело его живёт… — пародия на советский лозунг о Ленине

Мур был сделан по песне «Мондо Бонго» из фильма «Мистер и Миссис Смит». Из слов, где некстати пелось про ЦРУ, оставили только «ла-ла-ла-ла-ла-ла», которое сначала спадало легчайшим серпантином само на себя, а потом вообще проваливалось во что-то сладостно-бесстыдное. Получившуюся распевку можно было безостановочно мурлыкать на четыре голоса хоть все сорок восемь часов смены…

Дядя Петя с лёгким скептицизмом оглядел роспись и поинтересовался, в чём будет заключаться персональный вклад самого Кулика, если работа уже закончена. Старший ассистент, похожий на Гермеса молодой человек с заплетённой в косичку бородкой, снисходительно объяснил, что это только подготовительный этап, и теперь остаётся самое главное — согласовать, между какими двумя стенами можно протянуть цепь, на которую сядет мастер. <…> Он будет перемещаться вдоль цепи на специальном шейном кольце, накинув на плечи собачью шкуру, и мастурбировать на сжимаемую в руке фигурку пластмассовой школьницы. А придя в сексуальное возбуждение, будет спонтанно кидаться на ваших клиентов. Как Калигула в «Жизни двенадцати цезарей». — Какую шкуру? — оторопело спросил дядя Петя. — Собачью, — повторил ассистент. — А хотите с подъёбкой, пожалуйста, закажем медвежью. Или даже ностальгического чёрного лабрадора — если согласуете. На чёрного лабрадора у нас вообще-то отдельный грант, мы это потом будем делать во Франкфурте <…>. Выйдет незабываемо. Вы только представьте, а? Ваши гости будут жить с этой энергией всю жизнь… Дядя Петя увел ассистента в коридор. Поскольку цепь так и не стали крепить, Лена сделала вывод, что художественную концепцию удалось упростить.

Богомол дал понять, что у богомолов совсем другая музыка — одна нота, которая звучит не меняясь много миллионов лет. Лена выразила любопытство, как это одна нота может быть музыкой, если она не меняется. И не надо, чтобы менялась, оттранслировал богомол — вся красота как раз в том, что она будет такой всегда, что бы ни случилось. Лена захотела услышать эту вечную ноту, но богомол дал понять, что она и так её слышит, просто не обращает внимания.

… православный глянец — журнал «Похоть Очес» или бизнес-уикли «Гордость Житейская» <…>. Читая, Лена как бы ввинчивалась назад в реальность, которая била по заблудившемуся сознанию хлесткими и диковатыми розгами строк: «Победа на „Евровидении“ не будет последней! Страна учится играть по мировым правилам и делает всё более серьёзные инвестиции в культурную экспансию. По сообщениям информационных агентств, в России идут работы по созданию пидараса пятого поколения на базе глубокой модернизации Бориса Маросеева с применением нанотехнологий. Эксперты утверждают, что отечественная разработка существенно превзойдёт по всем параметрам ближайший западный аналог — Элтона Джона. В этой связи обозреватели отмечают, что некоторые технологии пятого поколения (например, полный трансплантат волосяного покрова) пока недоступны отечественным специалистам, но они уверены, что смогут скомпенсировать отставание по этим показателям за счёт форсажных инъекций ботокса».

Практически все попадавшиеся Лене сообщения пронизывала спокойная гордость за успехи страны. Ею теперь дышало все — даже прогнозы погоды и аннотации книг, и мир за окошком автобуса делался от этого чуть уютней: «В своей автобиографической дилогии „Чёрная Земля“ и „Низвержение в Бруклин“ московский корреспондент журнала „Time“ Эндрю Шмайер исследует происходящий в сознании россиян культурно-психологический сдвиг, в результате которого низкооплачиваемый западный журналист (бывший в прежние времена предметом девичьих грез и всемогущей фигурой с атрибутами божества) постепенно теряет привлекательность как возможный сексуальный партнёр и превращается в глазах компрадорской московской элиты в банального фуршетного паразита, общение с которым изнуряет душу, не принося абсолютно никакой пользы». <…> Лена успела понять, что человеческая реальность состоит не из времени и пространства, а из неизвестно чьих шёпотов, бормотаний, выкриков и голосов. Некоторые из них походили на родительские, некоторые — на голоса друзей, а произносимые ими слова дымились каким-то тягостным и смутным, но совершенно неизбежным смыслом (например, голос, похожий на Кимин, повторял раз за разом странную фразу: «глянцевая аналитика романтической щетины, которой контркультурные герои щекочут системе яйца Фаберже»). Лена даже хотела спросить у Кимы, чем они щекочут — романтической щетиной или глянцевой аналитикой — но поняла, что вопрос прозвучит странно.

— Какое-то управляемое сновидение с Надеждой Правдиной, — сказала она. — Учимся видеть во сне говно, потому что это к деньгам. — Если вспомнить, что жизнь есть сон, — отозвалась Кима со своего места у окна микроавтобуса, — получим формулу современной цивилизации и культуры.

… был корпоратив <…>. Гуляла целая компания — какие-то, как смутно и некорректно определила их Варя, «венчурные жидосиловики».

Книга была на английском и называлась «Singing in awkward positions, the all-inclusive manual by Eros Blandini». Эрос Бландини, как объяснила Вера, был карликом-кастратом, который работал озвучкой магического аттракциона «Поющая голова». Всю свою долгую жизнь он пел из тумбочек, ящиков и темных углов, лежа, сидя и даже стоя на голове.

— Не завидуй. Сегодня в «Бентли», а завтра в ментли, хе-хе… — Наоборот, — крикнул от костра весёлый молодой голос, — сегодня в ментли, а завтра в «Бентли»! — <…> Да, так устроена жизнь. Видеть всё это и выстоять — это, если хотите, и есть наш православный джихад. В подлинном, духовном смысле этого слова… <…> Единственное, что мы можем сделать, — это научиться брать эмоции под контроль. Помните главное: в эпоху политических технологий наши самые естественные и спонтанные чувства рано или поздно оказываются мобилизованными в чужих корыстных целях — на это работают целые штабы профессиональных негодяев. Идёт необъявленная война, и каждый раз, когда в вашей груди зарождается такое вроде бы праведное возмущение эксцессами наших митрофанушек, лондонские олигархи с хохотом потирают свои потные руки… «Во как выгнул, — с уважением подумала Лена, — просто какая-то лента Мёбиуса».

— … вся Россия наш зал… Они будут шампанское пить, а мы им петь в окрашенном виде. И не просто петь, мы ещё будем бороться за право им петь. Конкурировать друг с другом… Архитекторы, блять. А с чего начиналось, а? Социальной справедливости мало было. Политбюро, блять, дачу себе большую построило…

— Ребят, ну подумайте сами, кому тут нужен этот Каспаров? Это как если бы мы заслали в Нью-Йорк якута в майке с надписью «Brooklyn, wake up!» <…> А что такое шахматный чемпион? <…> Это ведь не узник совести или там социальный мыслитель. Это примерно как человек с очень большим членом. Который, кстати, уже много лет как не стоит, если турнирные таблицы посмотреть. Может, Лимонову это дело по старой памяти и интересно, а нам-то чё? Не, ребят, эпоха политических пигмеев, работающих на пиндостан, прошла навсегда. Усё. Пускай, если хотят, споют на прощанье… <…> он натянул узкий резиновый балахон без рукавов, кончающийся капюшоном с пипочкой. В капюшоне было прорезано маленькое отверстие для лица, а сам балахон был расцвечен под триколор. <…> — Его в министерство взяли, — пояснила Варя. — Нашли койко-место. А всю остальную шоблу сливают. Они теперь к прощальной акции готовятся, молодёжный протест «Нет духовному СПИДу». Пятьдесят тысяч гандонов на Ленинском проспекте. Потом Варя рассказала на ухо, что Катя Симонюк погибла совсем не так, как говорило начальство. Вроде бы на самом деле она никого не собиралась взрывать, а просто нахамила важным хачам, игравшим в синей бильярдной. — Взяла и выдала им из-под стола открытым текстом — мол, понаехало тут всякого зверья. Езжайте, говорит, к себе в аул, пускай вам там белая ослица минет делает. Ну те и повелись — кому такое приятно, за свои бабки, да ещё на кокаине. Ткнули кием, попали в глаз. Случайно получилось, убивать её никто не хотел. А про пластит и шахаду пиарщики придумали. У нас их до хрена в штате, а работы нет — проект-то секретный. Вот они и стараются. Но лекция всё равно интересная была, правда?

… маечке с надписью: D&G discourse and glamour

— Что они поют? — спросил он. — Чайковский, — ответил дядя Петя. — Ужасно красивая музыка, мы её долго выбирали. Словно про какую-то удивительную древнюю тайну, да? — Ага, — сказал Ботвиник. — Знаешь, про какую? Он с собственным кучером жил, Чайковский. Кучер мужем был, а Чайковский женой. Он этого кучера даже в Италию с собой возил. Вот и вся древняя тайна <…>. — Думаете, об этом и музыка? — испуганно спросил дядя Петя. — Конечно, — ответил Ботвиник. — Бытие определяет сознание. «Та-ти-та-ти та-та…» Это у него так в груди замирало, когда ему кучер засовывал…

Оказалось, что в самом конце жизни богомол начинал летать (это было устроено природой для того, чтобы сделать его старость интересной).

На всех были белые махровые халаты, и, судя по распаренным щеками и мокрым волосам, они только что посетили какие-то водные процедуры. <…> Один визитёр произвел на Лену довольно серьёзное впечатление. Во-первых, из-под его халата торчали не голые ноги, как у остальных, а генеральские брюки с широким красным лампасом. Но дело было даже не в лампасах. Он чем-то напоминал майора в пятнистом камуфляже, который делал уколы перед сменой — но не просто походил на него лицом, а как бы воплощал предельное развитие такого человеческого типа (если бы пятьдесят майоров, голодных и свирепых, заперли в темном подвале, через неделю открыли дверь и выпустили единственного оставшегося в живых, а потом ещё двадцать лет растили его до генерала, возможно, получилось бы что-то похожее).

— Седьмую форму отрабатываю, — сообщил генерал. — Сначала подстройка и ведение, затем разрыв шаблона, потом опущение и присоединение, да? — Правильно, — согласился Ботвиник. — А вот ты говорил прошлый раз, Миш, что в седьмой обязательно полный разрыв шаблона. Что значит «полный»? — Бывает ещё частичный, товарищ генерал. — А какая разница? — Если теоретически объяснять, долго и сложно. Лучше на конкретных примерах. Полный разрыв — это, например, «соси хуй ебаной матери». А частичный — это «соси хуй пожилого зайца». Но при этом, обратите внимание, «соси хуй отставного сурка» — это опять полный разрыв шаблона. <…> Вы, товарищ генерал, не зацикливайтесь на теории. Боевое НЛП — это практика. Главное, на груше все время пробуйте. Нащупывайте точки. Генерал повернулся к бородатому крепышу. — Слышь, старый Перун! Потренируемся? — Я не старый Перун, товарищ генерал, — ответил тот угрюмо. — Моя фамилия Громов. — Хуёмов. Ты перед тем, как старших поправлять, из-за щеки вынь, чмо пернатое. Ещё раз клюв разинешь, я тебя так по залупе размажу, одно кукареку останется, и то за шкафом хуй найдут, гандон звериный. Ты у кого ваще в мозгах хуй полощешь, маркетолог ебаный? У меня знаешь сколько таких на хую умерло? — Обидные слова, товарищ генерал, — отозвался бородач, равнодушно перебирая карты. — Жестокие и несправедливые. Какой же я маркетолог? Я эксперт. — Ну как? — повернулся генерал к Ботвинику. — Да на троечку. Подстройка нормальная, а дальше съезжаете. <…> — Я шаблон ему порвал или нет? — Конечно нет, — ответил Ботвиник. — Не успели. Вы ему не шаблон рвёте, а инфликтируете негативный double bind. — <…> Это когда две противоречивых установки? А где? — Вы ему говорите — вынь из-за щеки. А теперь подумайте за него. Если он из-за щеки вынет, вы же сами его из эскортного сообщества через пять минут и попросите. Вот у него внутренний конфликт и пошёл. Ему теперь не до шаблона. — И как вырулить? Ботвиник чуть подумал. — Снять угрозу. Вернуть надежду. Допустим, вместо «кукареку» дать «тихое кукареку для журнала „Эскорт“. Только надо следить, чтобы хуй за шкафом отставал от пакета с кукареку минимум на восемьсот миллисекунд. Чтобы префронтальный кортекс успел отработать. Поэтому говорите не слишком быстро. Тогда проходим.

— Всё на интуиции. Постепенно вырабатывается такой типа фарватер максимальной эффективности, по которому плывёшь не думая. Приходит с опытом. — Надо бы схему записать, — сказал генерал. Ботвиник махнул картами. — Про схемы вообще забудьте! Когда будете на поражение применять, они не помогут. Что такое боевое НЛП? Это спонтанность и сенсорная очевидность. Чтоб, как говорил мой сэнсэй, горелыми перьями пахло. Я тоже когда-то от головы шёл — мол, шаблон порву, и вся недолга. А это, извините, интеллигентщина. Идти от сердца надо. И не шаблон рвать, а очко. Метод работает, когда применяешь его постоянно и неосознанно, как дышишь…

— Почему у нас все так устроено? — спросила она. В глазах богомола тут же появился ответ. Он был странным — круговорот бликов и цветных пятен сложился в подобие короткой мультипликации с очень ясным смыслом. Этот смысл не был прямо связан с картинкой, но всё равно каким-то образом доходил до сознания. Лена увидела нечто похожее на окровавленную косточку от вишни. Эта косточка постепенно обросла мякотью, затем кожицей, а потом покрылась длинными белыми пушинками. На концах пушинок стали появляться хрустальные снежинки удивительной красоты — но к этому моменту непонятный плод, на котором они выросли, успел полностью сгнить, и снежинки с печальным звоном осыпались в темноту. — Ты понимаешь смысл? — спросил богомол. — Понимаю, — ответила Лена. — Все новое и хорошее у нас обязательно начинается с какого-нибудь мерзкого преступления. И когда новое и хорошее даёт свои плоды, мерзкое преступление тоже даёт свои плоды, и в результате все смешивается и гибнет. Это что-то невероятно древнее, грустное и неизбежное — здесь всегда так было и будет.

… чёрную майку с надписью: Glavnoe Upravlenie CCI

… чёрную майку с надписью: ADIHIT Под ней был адидасовский треугольник, разбитый на полоски, только этих полосок было не три, а две, из-за чего треугольник походил на гитлеровские усы щёточкой.

— …поэтому и говорю, что роспись пидорская. Чистейший пидор. «Он и в стихах про это писал. Я, правда, не помню точно, в молодости читал. Ну вот был у него, например, стих, где он сначала гречонка пялит, как лорд Байрон. А потом ножиком его чик… С таким сверхчеловеческим хохотом… — Это где? — спросил дядя Петя. — Ну как там, — Ботвиник наморщился, вспоминая. — «И тогда я смеюсь, и внезапно с пера мой любимый слетает Анапест…» Вообще-то пидор тут только Анапест, автору не предъявишь. Но по другим стишатам можно и предъявить. Егомаленькие девочки не интересовали, он только вид делал. Чтоб люди не поняли, кто он на самом деле <…>. У дворян ведь тоже своеобразный кодекс чести был. <…> Знаешь, как Оскар Уайльд говорил? Стиль — последнее убежище пидараса. — Наверное, — робко согласился дядя Петя. — А что, лорд Байрон действительно греченков… греченят… того? — А ты думал, — ответил Ботвиник. — И дневник вёл. Ладно, я тебе не лектор из общества «Знание».

— А почему именно голову? — спросила она. — Это общий закон мироздания, — ответил богомол. — Поедание самца всегда начинается с отрывания головы любым доступным методом. А то ты не знаешь, хе-хе, у вас же этому все женские журналы учат. И потом, с физиологической точки зрения это улучшает секс. Когда удаляются тормозные механизмы, амплитуда рефлекторно-спазматических движений становится максимальной. <…> Негры до политкорректности тоже считались хорошими любовниками, потому что не так загружены тормозными программами, то есть они в хорошем смысле слова безголовые.

На этой лужайке сидели два богомола, но Лена понимала, что всё это чистая условность: на самом деле впереди была уже знакомая ей бесконечная река жизни, которая текла через богомолов, через солнце в небе и через неё саму. Эта река не опиралась ни на что. Она была совершенно свободна и ничем не скована. Она существовала сама по себе. И все же она каким-то образом зависела от богомолов и от Лены. Лена вдруг ясно поняла, что все живое — цветы, насекомые, птицы, звери и даже люди — существует не для себя, не просто так, а с одной-единственной целью — чтобы у этой великой реки было русло. Все живое и было этим руслом. Но в то же время оно было и рекой, которая загадочным и невыразимым образом текла сама в себе, как не текут земные реки. Лена увидела, как строится русло. Все произошло у неё на глазах: два богомола соединились друг с другом, чтобы дать начало новой жизни. А потом, когда таинство завершилось, один из них сделал другому самое лучшее, что мог — отпустил его на свободу, и та часть великой реки, которая раньше текла сквозь него, высвободилась и стала течь сама через себя, что и было высшим возможным счастьем…

— Жестокость, — ответил богомол, — это удерживать здесь слишком долго. Быть живым означает рыть русло. А уйти — означает стать рекой, которая по нему течёт. — Но почему никто из людей про это не знает? — спросила Лена. — Надо вернуться и всем рассказать! <…> — Великая река и без тебя знает, что она такое. Но иногда она хочет немножко побыть проституткой, или кошкой, или геранью в вазе. Или даже заглянуть одним глазком в место вроде вашего города. И зачем ты будешь объяснять ей, что она такое на самом деле? Так ты испортишь ей всё удовольствие от прогулки. — см. также «Созерцатель тени», 2010

Девки запели гимн СССР на английском языке в версии Поля Робсона (дядя Петя любил повторять, что в этом исполнении скрыто нечто безбрежно-оргиастическое, и лучшего фона для vip-интима не найти).

О повести

корр.: чувствую себя немного странно, потому что так и не поняла — при чём тут «политические пигмеи Пиндостана», когда о США в книге ни слова… То ли НЛП на меня не подействовало <…>. — <…> Но если вы чувствуете себя немного странно, значит, НЛП на вас всё-таки подействовало. Поэтому не удивляйтесь, если почувствуете зуд в ладонях и звон в ушах. Затем вам может показаться, что у вас появилась вторая пара ног и ухо тьмы. Постепенно вы станете красивым серо-зелёным богомолом, сидящим на краю редакционного стола. А дальше всё будет очень хорошо.

— Виктор Пелевин, интервью «Олигархи работают героями моих книг», октябрь 2008

Не успели мы отмахнуться от прилипчивых пелевинских вампиров, как им вдогонку примчались, обмазанные зелёной гадостью, голые девицы из сверхсекретного увеселительного дома для российских олигархов… <…> вольная фантазия на животрепещущую тему, заданную высокими спонсорами масс-медийной тусовки, в которую формально Пелевин, разумеется, не входит: житьё-бытьё новейшей российской элиты. Теперь, как изволите видеть, не только пресловутая Ксюша <…> Собчак, огламуривает с телеэкрана домохозяек и офис-менеджеров, но уже и тот, на кого в девяностые годы всерьёз уповала вечно разлагающаяся интеллигенция, подключился со своей стороны к процессу выхолащивания в нас остатков здравого смысла и художественного вкуса. <…> чёрт знает что под заглавием «Зал поющих кариатид», на самом деле <…> нагло недоработана. После захватывающего зачина с непременным атрибутом каждой крупной пелевинской вещи — упоминанием под любым предлогом Бориса Гребенщикова, когда мы неожиданно узнаём, что в гостинице «Рэдисон-Славянская» вербуют молодёжь для элитного подземного проституирования, нас переносят в малахитовый зал «весёлого дома» <…>. Рука автора, некогда превратившая неотёсанного комдива Чапаева в утончённого аристократа и просветлённую личность, <…> рисует нам теперь монструозные типажи вроде бисексуального олигарха Ботвинника, рассусоливающего какую-то муть про «боевое НЛП», и певицу-проститутку Лену, в воображении которой оживает растворённый у неё в крови богомол-подстрекатель. Изобилующая неоправданными и, вероятно, даже никем не редактировавшимися длиннотами повесть оканчивается как-то вдруг — лишением Ботвинника буйной олигархической головы, <…> представьте себе, что булгаковский роман «Мастер и Маргарита» обрывался бы на сцене «Варьете», в тот момент, когда прохвост Бегемот отрывает голову несчастному конферансье Жоржу Бенгальскому.

— Максим Лаврентьев, «Последнее предупреждение популярному писателю Пелевину»

… центральное произведение сборника, «Зал поющих кариатид», значительно интереснее [остальных]. Любопытно в нём не то, о чём идёт речь, <…> а как сделан текст. Пелевин всегда умел сделать из ткани повествования луна-парк с каруселями и американскими горками. Градус насыщения этого текста гэгами, стёбом, анекдотами, сценами в духе «комедии характеров» исключительно высок. Автор сохранил психологическую цепкость, внимание к деталям и вкус к парадоксам. <…> К тому же Пелевин потрафил «сетевым людям», щедро наперчив повесть любимыми темами и любимыми шутками блогосферы. <…> Если исключить из текста все эти специи, получится очень бедный сюжет и очень схематично прописанные характеры. Зато публицизм и политизация лезут изо всех щелей.

— Дмитрий Володихин, «Река в луна-парке», январь 2009