Синий фонарь (сборник)

«Синий фонарь» — первая книга Виктора Пелевина, авторский сборник малой прозы 1990-1991 годов.

Цитаты

Я. Это личное, как знают все ученики, местоимение. И в то же время Я каждого человека — Вселенная. Созданная внешним миром. Любовью отца и матери. Познанием. Богом. Или поиском Бога. Есть люди — их мало, — которые сами рождают миры своих Вселенных, то есть творят, Виктор Пелевин — из творцов. Его миры бывают абсолютно невероятными — миры снов, живых сараев, философствующих цыплят, компьютерных игр, сов служащих-оборотней, наркотиков. Сочинения этого писателя можно назвать «психоделической фантастикой», только к ЛСД или псилоцибину она не имеет ни малейшего отношения. «Психоделия» Пелевина рождена эрудицией автора, знанием китайской философии, увлечением информатикой, мистикой, метафизикой, магией и еще многими вещами, а самое главное — страшной болью по поводу всего, что творится в нашем разнесчастном «совке». Его фантастику можно счесть безысходной, но даже в отчаянии он всё-таки оставляет место надежде: «Если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему… (а не) рассуждать, имеет смысл это делать или нет». Антиутопия, псевдофилософские трактаты, история «шиворот-навыворот», переплетение сознаний, воспоминания «зэка» о своём детстве… Что это — новый Борхес? Нет, перед нами В. Пелевин — автор, который может со всей ответственностью и болью сознаться: моя книга, моя сатира и те миры, что я пишу, это Я.

— предисловие 1-го издания (где текст выстроен в форме ромба)

О сборнике

	Призрачные альтернативы, из множества которых никогда не будет извлечён одинокий выбор, придают пелевинским конструкциям определённый смысл и гармонию. Иллюзорная вселенная существует, пока она не поддаётся однозначной трактовке и уворачивается от чётких дефиниций — загнанная в клетку здравого смысла, эта нежная птичка гибнет в одночасье.
	— Роман Арбитман, «Предводитель серебристых шариков: альтернативы Виктора Пелевина», 1993

Дебютный пелевинский сборник пришелся по душе российской публике, насмерть измученной диалектическим материализмом. Намёки на дхьяну и сатори ласкали ухо, оглохшее от лозунгов. Суконный язык, стилевые огрехи и картонные персонажи на этом фоне выглядели милыми и вполне простительными. А похабные каламбуры и вовсе повергали в сладкий восторг. Впервые с образованщиной заговорили на её языке — полуматерном, полуэзотерическом. Образованщина млела: ом Пелевин падме ху… хум, конечно. Так родился Великий Писатель Земли Русской.

— Александр Кузьменков, «Пелевин. Сумерки. Затмение», 2013