Антон Степанович Аренский

Анто́н (Анто́ний) Степа́нович Аре́нский (1861-1906) — русский композитор, пианист, дирижёр и педагог, ученик Н. А. Римского-Корсакова, последователь П. И. Чайковского. В 1889-1894 годах — профессор Московской консерватории, в 1895—1901 — управляющий Придворной певческой капеллой в Петербурге.

Антон Степанович Аренский

Почтовая карточка (1910 год)

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Творчество Аренского носит традиционалистский характер, более всего в его музыке заметно влияние Чайковского, а также Роберта Шумана и Антона Рубинштейна. Музыку Аренского любил слушать Лев Толстой. Аренский — автор теоретических трудов и учебников, в том числе «Руководства к практическому изучению гармонии» и «Руководства к изучению формы инструментальной и вокальной музыки». Среди учеников Аренского по классу свободного сочинения: Сергей Рахманинов, Рейнгольд Глиэр, Георгий Конюс, Арсений Корещенко и Александр Скрябин, отчисленный Аренским со второго курса свободного сочинения).

Цитаты

	Никто из пианистов не смог бы сыграть моих сочинений так, как их нужно играть, т. е. как я их сам играю. <...> Я играю потому, что люблю музыку и желаю сделать для неё то, что могу, что в моих силах…:48
	— Антоний Аренский, из письма жене

Сознательное отношение к музыкальным произведениям, понимание их формы, гармонического и контрапунктического построения, возможно только при основательном знании теории музыки, следовательно, изучение этой науки необходимо, как для композитора, так и для исполнителя. Так как подробное изучение теории требует весьма много времени, то в Консерваториях, где знание ея обязательно для всех лиц, оканчивающих полный курс, существуют две программы теоретических классов: одна из них для лиц, посвятивших себя специальному изучению теории композиции, другая — для обучающихся специально пению или игре на каком-нибудь инструменте. Программы эти в начале одинаковы: эллементарная теория и следующая за ней гармония проходятся теоретиками, певцами и инструменталистами вместе, далее теоретики изучают контрапункт строгого стиля, затем контрапункт свободного стиля (канон и фугу) и, наконец, поступают в последний класс свободного (или практического) сочинения, разделённый на 2 годичных курса.

— Руководство к изучению форм инструментальной и вокальной музыки, 1891

Все предметы, следующие за классом гармонии, проходятся певцами и инструменталистами в один год. Этот сокращённый курс называется в московской Консерватории классом энциклопедии музыки, а в петербургской — классом контрапункта и форм. Несмотря на то, что этот класс существует почти с самого основания Консерватории, т. е. 25 лет, до сих пор не было издано ни одного учебника, который заключал бы в себе полный об’ём его курса. Это обстоятельство вынудило меня составить предлагаемое руководство с целью облегчить изучение музыкальных форм учащимися в Консерватории, а также лицам, обучающимся вне ея.

— Руководство к изучению форм инструментальной и вокальной музыки, 1891

Коротко об Аренском

	Аренский <...> удивительно умён в музыке, как-то всё тонко и верно обдумывает. Это очень интересная музыкальная личность.
	— Пётр Чайковский, 1890

	Аренский, по-моему, имеет блестящую будущность, если встретит поощрение. В нём настоящий композиторский темперамент, настоящая творческая струнка!
	— Пётр Чайковский, из письма И. А. Всеволожскому, 11 января 1891 года

	Муза Аренского — не выходит из погреба ренского...
	— Василий Сафонов, 1890-е

	Из новых <композиторов> — лучший Аренский, он прост, мелодичен.
	— Лев Толстой, ~ 1899

	По всем свидетельствам, жизнь его <Аренского> протекала беспутно, среди пьянства и картежной игры, но композиторская деятельность была довольно плодовита. Одно время он был жертвою психической болезни, прошедшей, однако, по-видимому, бесследно.
	— Николай Римский-Корсаков, «Летопись моей музыкальной жизни», 1908

	В молодости Аренский не избёг некоторого моего влияния, впоследствии — влияния Чайковского. Забыт он будет скоро…
	— Николай Римский-Корсаков, «Летопись моей музыкальной жизни», 1908

	...большая часть работ, написанных им в консерваторский период, сочинялась им тут же на уроке, в то время как профессор просматривал работы его товарищей. Нередко оказывалось, что экспромтом написанное сочинение Аренского значительно превосходило по качеству работы его товарищей, также людей даровитых и подолгу работавших над своими задачами.
	— Михаил Гнесин, 1928

	Антоний Степанович Аренский мог бы быть Антоном Павловичем Чеховым музыки. К сожалению, он не понимал своего композиторского таланта в той мере, как понимал свой литературный талант Чехов.
	— Александр Амфитеатров, «Пасхальные памятки», 1930

	Вот А. С. Аренский, подвижный, с кривой усмешкой на умном полутатарском лице. Он всегда острил или злился. Его смеха боялись, его талант любили.:213
	— Михаил Букиник, «Молодой Рахманинов», 1948

	Среди <...> композиторов «второго эшелона» русской музыки, Аренский едва ли не наиболее заметен.:5
	— Геннадий Цыпин, «А. С. Аренский», 1966

	...этим лощёным гусарским красавчиком оказался не кто иной, как Антоний Степанович Аренский, очередной “профессорчик” Московской консерватории, весьма немудрёный салонно-коридорный композитор, пописывающий время от времени свои более чем скромные опусы, как думалось, неизменно заложив ногу на ногу.:104
	— Юрий Ханон, «Скрябин как лицо», 1995

Цитаты об Аренском

Милый друг, Александр Николаевич, Позволь тебе рекомендовать юного музыканта, молодого профессора Московской консерватории, моего родного племянника, Антония Степаныча Аренского. Ты, может быть, слыхал о нём: он давно уже обратил на себя внимание в Петербурге, как очень талантливый композитор, а нынешнею зимою, в Москве, на одном из концертов Музыкального общества, его оркестровая симфония имела большой успех, о котором говорили все газеты. Антоний давно уже носится с мыслью сделать оперу на твоего Воеводу; он уже написал несколько нумеров, которые может и сыграть тебе, если пожелаешь. Кроме чести и счастия познакомиться с таким писателем, как ты, которого он привык уважать с детства, он хочет просить тебя, чтобы ты поруководил его в составлении либретто, а может быть, осчастливил бы его, взяв на себя труд его сочинения. Как юный, полный сил, энергии и таланта музыкант, он мог бы написать музыку, как мне кажется, очень скоро и оправдал бы твое доверие; я же прошу тебя, ради нашей старой приязни, приласкать, приголубить юношу и помочь ему советом и делом.

— Алексей Потехин, из письма к А. Н. Островскому, 6 января 1884 года

	Москва. Дома. В 3 часа музыкальное утро в консерватории с Антоном Рубинштейном. Обед у Зверева. Madame Pabst и «бутилька». Винт <карточная игра>. Глупость Аренского и его возбуждённое состояние.:34
	— Пётр Чайковский, из дневника, 15 февраля 1886

	Чай. Занимался. Алёша привез письма. Одно от Аренского, сердитое. Ходили с Бобом смотреть как прорвало плотину. Письмо ― ответ к Аренскому. У меня голова болит.:136
	— Пётр Чайковский, из дневника, 13 апреля 1886

Недавно был у нас Танеев и играл. Я в этот день утром была в тоске и бродила вокруг фортепьяно, тужа, что ни я сама, никто из домашних не играет. Так мне хотелось музыки, что я стала придумывать, к кому бы пойти, чтобы послушать музыку. Но осталась дома, и вдруг приходит Танеев и, разговаривая с папа́ об Аренском, предложил сыграть ему несколько вещей <...>. С первых же нот мы все улетели куда-то, я ничего не видала, забыла себя и все, что до этого было на свете, только чувствовала эту громадную вещь. И лицо мне корчило так, что я не могла удержать его мускулы на месте и уткнулась лбом в спинку стула. Когда он кончил, папа́ вышел из своего угла совсем заплаканный...

— Татьяна Сухотина-Толстая, из дневника, 15 февраля 1889

Вчера я ездил в Москву специально для того, чтобы услышать „Сон на Волге“ Аренского. Хотя я уже был о ней очень хорошего мнения и ожидал от неё истинного удовольствия, — но то, что я испытал вчера, превзошло далеко все мои ожидания. Некоторые картины, особенно картина сна Воеводы, производят сильнейшее впечатление. Вся опера от начала до конца написана настоящим художником, с большой обдуманностью и мастерством. Это вовсе не первая, робкая попытка начинающего, это настоящее художественное произведение, способное произвести сильное, глубокое впечатление. По-видимому, опера публике чрезвычайно нравится, и мне кажется, что она может занять прочное место в русском репертуаре. Было бы весьма, весьма желательно, чтобы „Сон на Волге“ был поставлен в Петербурге в будущем сезоне. <…> Многие сцены вызвали у меня на глазах слёзы — верный признак, что „Сон на Волге“ написан сильным талантом. <…> Аренский, по-моему, имеет блестящую будущность, если встретит поощрение. В нём настоящий композиторский темперамент, настоящая творческая струнка!

— Пётр Чайковский, из письма И. А. Всеволожскому, 11 января 1891 года

Классы Римского-Корсакова в консерватории были в продолжение последних 30 лет XIX столетия благодатным и благодетельным уголком для музыкальной России. Многие из лучших учеников этого великого преподавателя сами впоследствии сделались не только замечательными композиторами, но также капельмейстерами и преподавателями. Таким образом, добрая традиция самостоятельной русской школы сохранялась в целости. Главнейшие между ними: Акимов, Антипов, Аренский, Арцибушев, Блуменфельд, Витоль <Язепс Витол>, Гречанинов, Ипполитов-Иванов, Соколов, Черепнин и другие. Все они сочиняли для оркестра, отдельных инструментов, голосов и фортепиано. Замечательнейшие творения их: Аренского — опера «Сон на Волге» (1890), сцены «Рафаэль» (1894), оперы «Бахчисарайский фонтан» (1894), «Наль и Дамаянти» (конец 90-х годов), три симфонии, три оркестровые сюиты, квартеты, множество превосходных и тонко-изящных пьес для фортепиано, между которыми особенною своеобразною оригинальностью отличаются: «Basso continuo», «Essais sur des rhytmes oubliés», фантазия на русские темы, множество изящных романсов...

— Владимир Стасов, Искусство девятнадцатого века, 1901

	В Москве слышала много музыки: Аренский играл свою сюиту с Зилоти, дирижировал свою музыкальную поэму на слова «Кубок», и всё это было прелестно.
	— Софья Толстая, из дневников, 19 января 1903 года

	Слушал с двумя старшими мальчиками симфонический концерт. Местами мне очень понравилась сюита Римского-Корсакова «Шахерезада», изумительно блестящая по звуку, и вовсе не понравилась, вопреки ожиданию, исполнявшаяся в первый раз баллада Аренского «Кубок» для оркестра, солистов и хора.
	— Константин Романов, из дневника, 27 января 1903

	Вчера с 2 часов до 5 у меня был Аренский и говорил о своей опере «Наль и Дамаянти», предполагаемой к постановке в Москве в будущем сезоне. Он проиграл мне всю оперу, которая, в общем, произвела на меня довольно хорошее впечатление, хотя есть некоторые однообразные и скучные места.
	— Владимир Теляковский, Дневники Директора Императорских театров, 20 мая 1903

	Вечером мы все уехали в Москву, где я и прожила до 15 числа вечера. Была два раза в опере Аренского „Наль и Дамаянти“; мелодично, грациозно, но не сильно. А какой прелестный идеал настоящей женщины в этой поэме!
	— Софья Толстая, из дневников, 18 января 1904 года

	Из Москвы приехал сюда по случаю новой постановки «Руслана» Коровин и пробудет несколько дней. Стасов наговорил ему массу комплиментов по поводу его декораций и костюмов к «Руслану». Коровин мне сообщил, что «Бурю» в Москве предполагают отложить, ибо Аренский не написал ещё музыки.
	— Владимир Теляковский, Дневники Директора Императорских театров, 22 декабря 1904

	В Малом театре присутствовал на «Буре» Шекспира. Постановка очень интересна, исполнена под режиссерством Ленского. Музыку написал Аренский. Мне пришлось видеть 2 картины.
	— Владимир Теляковский, Дневники Директора Императорских театров, 29 января 1906

Л. Н. спрашивал Сергея Ивановича об Аренском (композиторе), который очень плох (чахотка) ― умирает где-то недалеко под Петербургом. Л. Н. интересовался ― сознает ли Аренский свое положение и как к нему относится. С. И. сказал: ― Он знает, кажется, что близок к смерти, но я думаю, что лучше бы хотел выздороветь. Л. Н. просил Танеева передать Аренскому экземпляр «Круга Чтения», на котором сделал надпись. Л. Н. сказал при этом: ― Вы, может быть, сочтете меня наивным, но я надеюсь, что ему нужна будет эта книга. Есть вещи, которые перед лицом смерти становятся ненужными, ничтожными, а есть такие, которые никогда не могут потерять свою значительность.

— Александр Гольденвейзер, Дневник, 1906

В последние годы <1880-1881>, кроме Ипполитова-Иванова, по моему классу окончили консерваторию А. С. Аренский и Г.А.Казаченко, первый —впоследствии известный и талантливый наш композитор, второй — композитор и хормейстер имп. Русской оперы. Оба названные мои ученика во время работы над «Снегурочкой» любезно помогли мне при составлении переложении моей оперы для фортепиано и голосов. Кстати скажу, что Аренский, когда он был ещё учеником моего класса, написал — отчасти как свободную, отчасти как классную работу — несколько нумеров из «Воеводы» («Сон на Волге») по Островскому, впоследствии вошедших в состав его оперы на этот сюжет. Как теперь помню, как он играл мне в классе сцену у моста, колыбельную и проч.

— Николай Римский-Корсаков, «Летопись моей музыкальной жизни», 1908

Осенью <1906 года> смерть унесла А. С. Аренского. Мой бывший ученик, по окончании Петербургской консерватории вступивший профессором в Московскую консерваторию, прожил в Москве много лет. По всем свидетельствам, жизнь его протекала беспутно, среди пьянства и картежной игры, но композиторская деятельность была довольно плодовита. Одно время он был жертвою психической болезни, прошедшей, однако, по-видимому, бесследно. Выйдя из профессоров Московской консерватории в 90-х годах, он переселился в Петербург и некоторое время после Балакирева был управляющим Придворной капеллой. И в этой должности беспутная жизнь продолжалась, хотя в меньшей степени. По выходе из капеллы, с назначением начальником капеллы графа А. Д. Шереметева, Аренский очутился в завидном положении: числясь каким-то чиновником особых поручений при Министерстве двора, Аренский получал от пяти до шести тысяч рублей пенсии, будучи вполне свободным для занятий сочинением. Работал по композиции он много, но тут-то и началось особенно усиленное прожигание жизни. Кутежи, игра в карты, безотчетное пользование денежными средствами одного из богатых своих поклонников, временное расхождение с женой, в конце концов, скоротечная чахотка, умирание в Ницце и, наконец, смерть в Финляндии. С переезда своего в Петербург Аренский всегда был в дружеских отношениях с беляевским кружком, но как композитор держался в стороне, особняком, напоминая собой в этом отношении Чайковского. По характеру таланта и композиторскому вкусу он ближе всего подходил к А. Г. Рубинштейну, но силою сочинительского таланта уступал последнему, хотя в инструментовке, как сын более нового времени, превосходил Антона Григорьевича. В молодости Аренский не избёг некоторого моего влияния, впоследствии — влияния Чайковского. Забыт он будет скоро…

— Николай Римский-Корсаков, «Летопись моей музыкальной жизни», 1908

Присутствовал сегодня на генеральной репетиции оперы Аренского «Наль и Дамаянти». Опера была поставлена два года тому назад в Москве. Декорации Коровина. Декорации эти пришли к нам в довольно потёртом виде и, конечно, потеряли ту прелесть, которой отличались в Москве. Репетиция шла с остановками, хотя в музыкальном отношении была выучена достаточно твёрдо. Главная партия Дамаянти исполнялась Больской, а Наля пел Давыдов, который вместо Наля играл Менелая, это я ему и сказал. Очень скучен был в партии отца Филиппов, остальные были удовлетворительны. Очень плохо подобраны были статисты ― женихи Дамаянти. Все, что в декорациях вследствие повреждений, пришлось приказать исправить Ламбину. На репетиции присутствовала вдова Аренского.

— Владимир Теляковский, Дневники Директора Императорских театров, 1 февраля 1908

Я стал играть. Сыграл баркаролу Аренского, мазурку Скрябина. Баркарола очень понравилась Л. Н. и он сказал: ― Вы потом среди других вещей сыграйте её еще раз. Мазурку Скрябина (Fis-dur, op. 40) он очень любит и попросил её повторить тут же. <...> У меня болел палец, но мне все-таки хотелось поиграть Л. Н. Я сказал, что сыграю несколько небольших пьес. Я сыграл баркаролу Аренского. Л. Н. сказал: ― Какое вы мне доставили удовольствие!

— Александр Гольденвейзер, Дневник, 1910

	Присутствовал в Мариинском театре на балетах «Жизель» и «Египетские ночи» <А. С. Аренского>. В общем балет прошел очень хорошо. Оба балета очень понравились публике. Большой успех имели «Египетские ночи». Барону также понравилось.
	— Владимир Теляковский, Дневники Директора Императорских театров, 26 января 1910

После чая Гольденвейзер сел за рояль. Сыграв по одной, по две пьесы Скрябина, Аренского и Листа, он играл затем исключительно Шопена. Все исполнялось им замечательно. ― Прекрасно, чудесно! ― проговорил Лев Николаевич, прослушав одну из прелюдий Скрябина. Аренский тоже понравился ему. Когда-то композитор бывал в Ясной Поляне, и Лев Николаевич теперь вспоминал о нём как об очень симпатичном человеке. <...> Играна была пьеса Аренского. ― А вы как думаете, Михаил Сергеевич, ― обратился Лев Николаевич к своему зятю, ― нравится вам Аренский? ― Для меня, Лев Николаевич, ― отвечал тот, ― Скрябин, Аренский ― все равно что в литературе Андрей Белый, Вячеслав Иванов; я их не понимаю и друг от друга отличить не могу. ― Что-о вы! ― протянул усовещивающе Толстой. <...> Затем слушали Аренского. Опять понравилось Льву Николаевичу. Он стал припоминать самого композитора, вспомнил место, где он играл с ним в карты, и удивился этому: ― Почему это помнишь? Гольденвейзер рассказал, что после посещения Аренским Ясной Поляны Лев Николаевич послал ему «Круг чтения», а тот неожиданно скончался, и подарок не успел дойти по назначению.

— Валентин Булгаков, из дневника, 1910

Неважный оркестр бывшего контрабасиста Кусевицкого, ныне всеми способами завоевывающего себе репутацию хорошего симфонического капельмейстера, играл под управлением В. И. Сука. Неважна и увертюра Аренского к его «Сну на Волге» (на сюжет Островского), она мне кажется безобразно шумной и, да простят мне гг. музыканты, в этой увертюре мне понравилась единственно тема нашей старой <народной песни> «Вниз по матушке, по Волге…»

— Александр Живаго, из дневников, 1911

«Рафаэль». Опера в 1 действии А. С. Аренского. <...> Очень изящна музыка к «Рафаэлю». Она написана Аренским в 10 дней, как мне сказал сегодня старый Кашкин. Оркестровое вступление к опере и финальный ансамбль преклонения толпы перед гением художника, написавшего со своей Форнарины дивное изображение Мадонны, очаровательны по красоте. Песенка тенора за сценой прелестна. Её хорошо спел Филиппов. Прекрасно и здесь звучал голос Мельника (кардинал Бибиена). Я бы не назвал интересным по звуку голос ученицы Кандыриной (Рафаэль). Мне не нравится тембр таких меццо-сопрано. В партии Рафаэля хотелось бы послушать тенора.

— Александр Живаго, из дневников, 1912

Из музыкальных отголосков на пасхальные мотивы я больше всего люблю «Христос воскресе» в «Детских песнях» А. С. Аренского. Вообще, какую силу потеряли мы в этом преждевременно погибшем человеке. Антоний Степанович Аренский мог бы быть Антоном Павловичем Чеховым музыки. К сожалению, он не понимал своего композиторского таланта в той мере, как понимал свой литературный талант Чехов. Последний всю жизнь мечтал написать роман, но не написал; и остерегался писать, боясь понапрасну истратить силы и не оправдать высоких ожиданий публики. Аренский — быть может, самый интимный композитор со времен Шопена — имел влечение, род недуга, писать огромные оперы, скучные, как пустыни, и не весьма богатые оазисами. Славянин до глубин души, в каждой ноте, в каждом звуке он вдруг музыкально эмигрировал в Индию, которой не знал иначе как по картинкам, и написал «Наля и Дамаянти». Эта опера-слон вполне оправдывает слова Гейне: «Поэма о Нале и Дамаянти замечательна тем, что гуси в ней гораздо умнее людей, а люди ведут себя как настоящие гуси».

— Александр Амфитеатров, «Пасхальные памятки», 1930

	― Рекомендуете ли вы читать учебник Аренского? ― спросил Серёжа Александра Антоновича Павленко. ― Я не помню, чтобы кто-нибудь умер, начитавшись Аренского.
	— Владимир Швец, Дневник, 14 сентября 1940

	Как я впоследствии узнал, Мамонтов очень не любил Аренского и его музыку и у него с ним были какие-то музыкальные «счёты», которых он ему простить не мог, к тому же приглашен был не тот дирижёр для «Рафаэля» <оперы Аренского>, которого хотел Мамонтов.
	— Леонид Пастернак, Записи разных лет, 1943

Мы, ученики консерватории, мало задумывались над этими реформами <при директорстве Сафонова>, были преданы своим занятиям, уважали своих учителей, а некоторых прямо любили (особенно любим был А. С. Аренский). <...> Наряду с нашим обожанием Чайковского и большим интересом к таланту Аренского, мы любили и молодого Рахманинова, композиторское дарование которого нам импонировало своей самобытностью и смелыми техническими приёмами.:218

— Михаил Букиник, «Молодой Рахманинов», 1948

	Лето 1902 года я проводил в Кисловодске, где находился и А. С. Аренский, бывший учитель Рахманинова по композиции. Он не переставал гордиться своим учеником, восхищаясь его недавно написанной Виолончельной сонатой, и говорил, что это произведение есть поворотный пункт в даровании Рахманинова и что теперь можно ждать от него великих вещей.:220
	— Михаил Букиник, «Молодой Рахманинов», 1948

	Игорь Сухомлинов приходил в школу. Он подозрительно рассматривал меня. Потом спрашивал, как мое настроение, как творческие успехи. Я ответил, что моё «творчество ограничено экзаменами». Он сказал, что уже видел у Марии Ипатьевны мой Концерт <для фортепиано с оркестром>. Он его играл, там всё старомодно, как у Аренского, всё сентиментально и не пианистично.
	— Владимир Швец, Дневник, 22 апреля 1950

После конца войны всё это скоро исчезло и уступило место новой агрессивной, ультранационалистической и антизападной политике в области искусств, известной под названием «ждановщины». Достижения русской музыки стали непомерно возвеличиваться. Были извлечены с самых пыльных полок музыкальных библиотек, исполнены и расхвалены критиками произведения явно второго или даже третьего сорта: оркестровые сочинения Аренского и Рубинштейна, камерная музыка Алябьева и Гурилева, оперы Кюи и Серова.

— Юрий Елагин, «Укрощение искусств», 1952

Включил радио. Звучал рояль. Тихие, грустно-волнующие переливы… пахну́ло детством, закатной грустью ранней юности… грустью, ставшей позже томящим зовом, «журавлиной» тоской, неумершей и сейчас, неизбывной никогда… Голос диктора сказал: «Аренский, „Грёзы“, из Четвертой сюиты». Так вот почему так задела, колыхнула эта музыка душу: Аренский детства, 10-х годов, Петербурга, маминых романсов… незыблемость… неуловимость… Мир ― это незыблемая неуловимость.

— Евгений Мравинский, Записки на память: Дневники, март 1956

Это был человек, полный всяких недостатков и в то же время обладавший каким-то обаянием; человек, которого все любили, а консерваторские девицы все поголовно были в него влюблены. <...> Аренский был одарён от природы, у него было замечательное композиторское дарование, гармоничное и безукоризненное в смысле музыкального инстинкта, но, к сожалению, Аренский как-то продешевил свою жизнь, прожил её в значительной степени легкомысленно.:216

— Александр Гольденвейзер, Воспоминания, 1950-е

Состоялся экзамен в 11-м классе у Синяковой. Полный сумбур, незнание ни музыки, ни тем. Полуграмотные формулировки, грубейшие ошибки. Наслушался всяких «див», как-то: «Кучка распалась после ухода Аренского; Музыка Чайковского не имеет ничего общего с Пушкиным; У Римского совершается драматическое действие, а у Мусоргского совсем его нет». Я «узнал», что Скрябин ― советский пианист, что в симфониях Чайковского две части и ни одной народной темы, что «Герман любит Лизу до четвертой картины», что в «Экстазе» Скрябина он «любит, но его пугают ужасы, и это приводит к экстазу» и пр.

— Владимир Швец, Дневник, 9 февраля 1973

	В житейском плане дело обстояло иначе. Редкая непрактичность Александра Николаевича сказалась еще в консерватории, где он успел насмерть рассориться с колким, но добродушным Аренским и в результате не кончить курса по композиции.
	— Юрий Нагибин, «Где стол был яств…», до 1979

	Днём поехал в переплётную мастерскую. Там ― капитальный ремонт. Зашел в другую мастерскую. Там как будто более вежливые сотрудники. Сдал <переплетать> симфонии Моцарта и учебник Аренского, но всё это принято лишь на конец мая.
	— Владимир Швец, Дневник, 6 апреля 1979

Будучи учеником, Шмелёв проявлял большой интерес к театру и музыке. Иван Сергеевич Шмелев, 15-летним юношей, написал либретто к „Маскараду“ Лермонтова, под названием „Игрок“. (Из рассказа „Музыкальная история“ Чеховского издательства. Нью-Йорк), Он послал свой текст Аренскому, и сообщил, что он хочет послать ему — если это Аренского интересует — и другие интересные вещи, подходящие для оперы. Аренский не угадал, что в мальчике кроется большой писатель, и ничего не ответил.

— Юлия Кутырина, «Иван Сергеевич Шмелёв (Краткий очерк жизни и творческий путь), 1990-е

Кажется, только раз я видел мельком в консерваторском коридоре щеголеватую фигуру небольшого господинчика с лихими салонными усиками, подтянутыми кверху. Такую физиономию немудрено было встретить среди каких-нибудь юнкеров или кавалергардов его Величества..., но никак уж – не в консерватории. – Что это за вялый красавчик в лампасах? – помню, невольно вырвалось у меня при одном только взгляде на его самодовольную, полированную до блеска физиономию. Я всегда недолюбливал людей, по лицу которых сразу и хорошо читается, как “на досуге” они не прочь часок-другой с удовольствием поглядеть на себя в зеркало. И такая нелюбовь сохранилась у меня в неизменности – до конца моих дней.., да и, пожалуй – после. Между прочим, этим лощёным гусарским красавчиком оказался не кто иной, как Антоний Степанович Аренский, очередной “профессорчик” Московской консерватории, весьма немудрёный салонно-коридорный композитор, пописывающий время от времени свои более чем скромные опусы, как думалось, неизменно заложив ногу на ногу.:104

— Юрий Ханон, «Скрябин как лицо», 1995

Дальше последовали события в таком примерно порядке: совершенно естественно, что Аренский принялся настойчиво требовать от Скрябина выполнения обязательной учебной программы. Только очень плохой чиновник, вроде самовластного казака Сафонова, позволяет себе не соблюдать служебных инструкций. Но бравый Антоний Степанович оказался вполне обыкновенным чиновником. Саша Скрябин должен был последовательно предъявлять ему сочинения по порядку: вокальные, камерные и оркестровые, а не только пытаться удивить своими бесконечными мазурками для рояля. Нужно ли теперь напрасно объявлять, что студент-Скрябин ничего этого не сделал?:111

— Юрий Ханон, «Скрябин как лицо», 1995

	Общеизвестно, что слушатель может в полной мере воспринимать исполнение вокального произведения, не видя певца. Даже Аренский в «Рафаэле», в опере, где уж сам бог велел петь публично, увел одну из превосходнейших арий за кулисы. «Песня певца за сценой» ― так именуется эта вокальная партия, и на неё назначают лучшего тенора группы.
	— Семён Лунгин, «Виденное наяву», до 1996

	Музыка в «Анне Карениной» хорошая. Но вторичная. Она очень хочет нам понравиться ― и поэтому нравится далеко не всегда. Она очень хочет быть доступной, мелодичной и легко запоминающейся ― и поэтому часто становится слишком простой, чтобы не сказать примитивной. Она очень хочет быть русской, «под Чайковского», «под Рахманинова» ― и поэтому звучит вполне «под Аренского», а то и «под Колмановского».
	— Александр Журбин. «Как это делалось в Америке» Автобиографические заметки, 1999

Воскресенье, 21 апреля. В Великий Новгород доставили два бронзовых бюста Антония Аренского для установки их в одном из помещений Новгородской областной филармонии и на территории детской музыкальной школы. Первый из них должен появиться в филармонии уже в июне 2013 года. Таким образом, Великий Новгород станет единственным городом в России, где установкой бюстов увековечат память знаменитого земляка.

— Хроника недели, 2013

Вряд ли в истории русской музыки отыщется имя композитора, чей творческий путь так соответствовал бы образу «свободного художника». Богато одаренный, обладавший великолепным музыкальным чутьем, получивший прекрасную профессиональную школу, Антон Степанович Аренский, к сожалению, оказался подвержен всем искушениям артистического пути. Ученик Н. А. Римского-Корсакова, он боготворил творчество П. И. Чайковского и не скрывал его влияния на свой композиторский опыт. Получив образование в Петербургской консерватории, как художник Аренский сформировался более в рамках культурной атмосферы и традиций Москвы. Творчество композитора многообразно и достаточно обширно. Аренский является автором трёх опер, балета, двух симфоний, но они не стали репертуарными произведениями оперных театров и симфонических оркестров. Импульсивный, увлекавшийся и быстро терявший интерес к начатому делу, композитор чувствовал себя более свободно в области малой формы, с которой особенно интенсивно работал в последний период творчества. Поэтому наибольшую ценность в его наследии представляют жанры инструментальной миниатюры и вокальной лирики. Его музыка всегда располагала к себе слушателя. Она отличалась мелодической щедростью и красотой, яркими тематическими находками. Композитор говорил простым, ясным языком, доступным аудитории. «У Аренского было что-то своё, личное: музыку его почти всегда можно узнать и отличить по каким-то почти неуловимым, мягким и грациозным изгибам мелодий и гармоний, весьма порой симпатичным и привлекательным. Благодаря наличию этой живой индивидуальной складки Аренский может вызвать к себе сочувствие даже в сочинениях малоудачных. Правда, их немного, ибо в общем его неглубокое творчество текло как-то равномерно… с небольшими уклонами, без взлетов и падений, словно светлая, тонкая и прозрачная струйка ручейка» <(Б. В. Асафьев)>. Образная атмосфера его произведений – лирическая, для них характерна искренняя манера высказывания и мелодическое богатство. Следуя традициям и обращаясь к опыту своих учителей, представителей петербургской и московской школы, Аренский сумел не затеряться среди достаточно многочисленной плеяды талантливых композиторов второй половины XIX – начала ХX века.

— Ольга Жукова, Глава 10. Профессиональное творчество и границы артистической свободы. А. С. Аренский, 2014

В 1884 году Антон Степанович увлекается Елизаветой Владимировной Лачиновой — студенткой консерватории по классу пения. Объявив Елизавету Владимировну своей невестой и назначив день свадьбы, Аренский неожиданно принимает решение выехать за границу. Этот необъяснимый поступок ввергает девушку в отчаяние. Танеев искренне негодует, до крайности возмущенный поведением своего воспитанника. После длительных согласований свадьбу назначают на первую половину 1886 года. Но, так или иначе, все происшедшее кладет начало постепенному охлаждению отношений с С. И. Танеевым. Свадебное путешествие длится почти полгода, из которого большая часть проходит в Париже. Написанная в этот период оркестровая фантазия «Маргарита Готье» по А. Дюма не встретила одобрения у Чайковского, который очень требовательно относился к таланту Аренского. Откровенно высказываясь о фантазии, Петр Ильич отметил существенный недостаток сочинения – красивость и искусственная благозвучность. Весной 1887 года Антон Степанович серьёзно заболевает: у него начинается умственное помешательство. Его определяют в психиатрическую лечебницу – сначала в Казань, затем в Петербург. В середине лета намечается улучшение его здоровья. Почитатели таланта композитора стараются принять участие в его судьбе. Чайковский просит Римского-Корсакова включить произведения Аренского в программу выступления симфонического оркестра, предлагая взамен снять своё сочинение. В дальнейшем приступы болезни не повторялись, но психику композитора нельзя было назвать уравновешенной, да и поведение его в целом выглядело несколько странным. Однако в декабре 1887 года Аренский возвращается к педагогической деятельности. В 1887 году у Аренских рождается сын Павел и в 1889-м дочь Надежда. В начале 90-х композитор вместе с Танеевым совершает две поездки на Кавказ. В эти годы резко ухудшается здоровье его матери, умирает отец. Аренский часто вынужден выезжать к родным в Петербург. Это была еще одна причина, которая заставила Антона Степановича искать работу в северной столице. Кроме того, свободная артистическая натура его восставала против стиля руководства нового директора Московской консерватории В. И. Сафонова. Через Милий Алексеевич Балакирев Аренский начинает хлопотать о месте директора Придворной певческой капеллы.

— Ольга Жукова, Глава 10. Профессиональное творчество и границы артистической свободы. А. С. Аренский, 2014

С января 1895 года Аренский находится в Петербурге. В апреле его кандидатура на пост директора капеллы была утверждена. В мае он приступил к исполнению своих обязанностей. Однако роль администратора никак не соответствовала характеру композитора. Неудивительно, что хозяйственные дела капеллы под управлением Аренского пришли в упадок. Впрочем, в репертуарном плане возможности коллектива значительно расширились. Композитор включал в программы концертов хора и оркестра капеллы произведения Чайковского, Римского-Корсакова, Танеева, Рубинштейна, Кюи. В Петербурге круг общения А. С. Аренского сокращается. С «беляевцами» (Н. Римским-Корсаковым, А. Глазуновым, А. Лядовым) он общается редко, мало где бывает. Ухудшается состояние его здоровья – композитора мучают приступы астмы, депрессия, проявляются признаки туберкулёза. Наконец, в 1901 году Аренский уходит из капеллы, и в том же году его просьбу об отставке удовлетворяют. Композитору назначают пенсию около шести тысяч рублей в год (по тем временам очень большая сумма). Казенный пенсион обеспечивает ему безбедное свободное существование. Однако благополучное материальное положение оказалось большим соблазном для Аренского. Как свидетельствовал Н. А. Римский-Корсаков, «… тут-то и началось особенно усиленное прожигание жизни. Кутежи, игра и карты, безотчетное пользование денежными средствами одного из богатых своих поклонников...»

— Ольга Жукова, Глава 10. Профессиональное творчество и границы артистической свободы. А. С. Аренский, 2014

В январе 1904 года Аренский возвращается в Москву на премьеру оперы «Наль и Дамаянти», которая проходит с успехом. Лето и осень он проводит в Крыму. Поздней осенью возвращается в Ниццу, оставляет карты и лихорадочно работает, как бы чувствуя приближающийся конец. В декабре состояние его здоровья резко ухудшается. Зимой из России приходят сообщения о революции и, следом, о скандальном увольнении Римского-Корсакова из числа профессоров петербургской консерватории. Аренский, который был далек от понимания социальных проблем России, в эпизоде с Римским-Корсаковым проявляет себя человеком чести и высоких гражданских идеалов. Он пишет письмо А. Зилоти, в котором выражает резкий протест против политики консерваторского руководства и прилагает заявление в дирекцию Санкт-Петербургского отделения РМО с просьбой вычеркнуть его из членов общества в знак солидарности с великим композитором и заслуженным педагогом.

— Ольга Жукова, Глава 10. Профессиональное творчество и границы артистической свободы. А. С. Аренский, 2014

Цитаты об Аренском в стихах

Воспел я «осень» раньше срока: Она была ещё далёко. Но мне казалось «осень дней» И поэтичней и нежней. Не странно ль! В дни, когда мы юны, Поют про осень наши струны. А поседела голова, Звенят весенние слова! Аренский (славу и… отраву Судьба готовила ему) Дал музыкальную оправу Стихотворенью моему. И наш «романс» пропел с эстрады Какой-то знойный баритон. Я ждал обещанной награды, Но получил награду… он.

— Леонид Мунштейн, «Москва далёкая...», 1931

См. также

• Композитор
• Пианист
• Дирижёр
• Пётр Ильич Чайковский