Мания величия
Ма́ния вели́чия (а также Бред вели́чия или Мегалома́ния) — в строгом смысле слова, клинический симптом ряда психических и органических болезней (не следует путать с банальным бахвальством или болезненным самолюбием). Как правило, мания величия сопровождается частичной или полной потерей адекватного восприятия себя в контексте реальности в сторону явной переоценки собственного значения. Мужчины (доминантные самцы) подвержены мании величия значительно чаще, чем женщины.
| Мания величия | |
 Мультфильм, иллюстрирующий феномен паранойи. Кот смотрит в зеркало и видит себя львом: мания величия. | |
 Статья в Википедии
|
В обыденной, повседневной речи эта характеристика чаще всего используется уничижительно: как ирония, насмешка или выражение презрения.
С точки зрения современной психиатрии бред (или мания) величия не считается отдельным расстройством психики, но рассматривается как один из симптомов, присущих разным психическим расстройствам — например, паранойе или маниакальному синдрому. По мнению французского физиолога Поля Реньяра, самый яркий пример мании величия в литературе — это Дон Кихот.[1]
Мания величия в афоризмах и кратких высказываниях
правитьНазывать себя в печатных изданиях «Мы» имеют право только президенты, редакторы и больные солитёром. | |
| — Марк Твен, 1890-е |
| — Леонид Андреев, Дневник, 1897 |
| — Конрад Аденауэр, 1950-е |
Комплекс неполноценности: ревновать жену к каждому мужчине; мания величия: считать, что она любит вас одного. | |
| — Борис Крутиер |
| — Стас Янковский |
Мегаломания ― вот тюрьма! Всем тюрьмам тюрьма![4] | |
| — Андрей Рубанов, «Сажайте, и вырастет», 2005 |
Мания величия в аналитике, публицистике и документальной прозе
правитьПрежде всего, в древности, а у некоторых народов и поныне, многие из тех, кто одержим манией величия, — мы теперь их отправляем без всякого стеснения в психиатрические лечебницы, — внушали народу в качестве прорицателей нечто вроде священного страха и суеверного уважения, ограждавшего их от последствий признанного сумасшествия. И в наше время можно найти (особенно среди невежественных обитателей Африки) людей, окруженных самым почтительным уважением, иногда увлекающих за собой массы, сеющих восстания и ставящих в затруднительное положение армии великих держав. Между тем эти люди в действительности только маньяки, одержимые манией величия или же паралитики первого периода.[1] | |
| — Поль Реньяр, «Умственные эпидемии» (Мания величия), 1889 |
Самое изумительное воплощение этого типа дано нам в бессмертном Дон Кихоте. Он — рыцарь, а потому ему необходим панцирь, который он изготовил из картона[комм. 1], но это его не тревожит, так как панцирь на вид блестящ и крепок. Таз Мамбрина — всего лишь посуда для бритья, но мономаньяк назвал его иначе, и для него этого достаточно. Он восстановит справедливость на этом свете, одержит победу над великанами и останется неизменно верен воображаемой красоте Тобосской служанки[комм. 2]. Когда установлена первая идея бреда, все остальное становится ясным и развивается последовательно, вплоть до бедного Санчо Пансы, ожидающего прибытия на остров. В счастливые минуты прояснения рассудка последний даёт нам характерный пример заразительности сумасшествия, которая так часто встречается в жизни. Можно сказать, что мы обязаны Сервантесу неподражаемым описанием мании величия. Самый добросовестный психиатр не отказался бы под ним подписаться.[1] | |
| — Поль Реньяр, «Умственные эпидемии» (Мания величия), 1889 |
Привычку молодого человека произносить свысока приговоры можно объяснить унаследованной самоуверенностью. Развитая в Артуре Шопенгауэре вера в свою непогрешимость, его мания величия и угрюмость, бесспорно, возникли на почве прирожденной ненормальности нервной системы, и их, конечно, нельзя поставить в вину юноше, как нечто вытекающее из своеволия[5] | |
| — Эрнест Ватсон, «А. Шопенгауэр. Его жизнь и научная деятельность», 1891 |
Его <Фридриха Ницше> мания величия обнаруживается только в исключительных случаях в самомнении, чудовищном, но всё же ещё понятном. По большей части к ней примешивается сильная доза мистицизма и веры в свою сверхъестественность. Простым самомнением можно признавать, когда он, например, говорит: «Что касается моего Заратустры, то я не допускаю, чтобы его понял тот, кто не чувствовал себя когда-нибудь уязвлённым каждым его словом и кто им когда-либо не восторгался: только тогда человек может пользоваться привилегией благоговейно приобщиться к халкионской стихии, которой порождён этот труд, к его солнечной ясности, шири, дали и определённости».[6] | |
| — Макс Нордау, «Фридрих Ницше», 1892 |
Мистицизм и мания величия Ницше проявляются не только в его сколько-нибудь связных мыслях, но и в его общей манере выражаться. Мистические числа «три» и «семь» встречаются у него часто. Если он проникнут сознанием собственного величия, то и внешний мир представляется ему великим, далёким, глубоким, и слова, выражающие эти понятия, пестрят на каждой странице, почти в каждой строке.[6] | |
| — Макс Нордау, «Фридрих Ницше», 1892 |
Они без умолку болтают, так и сыплют блестящими остротами и каламбурами, дерутся в одиночку против десяти, любят, как Геркулес в феспийскую ночь, словом, вся их жизнь проходит в беспрерывной борьбе, в порывах сладострастия, в опьянении и блеске. Это своего рода мания величия с гладиаторскими, донжуанскими и монтекристовскими представлениями, безумная растрата физических сил, веселья, золота.[6] | |
| — Макс Нордау, «Прерафаэлиты», 1892 |
Тѣмъ съ большимъ любопытствомъ познакомился я съ двумя поэтами-декадентами на журъ-фиксѣ и внимательно наблюдалъ ихъ, имѣя одного сосѣдомъ, а другого ― своимъ vis-à-vis за ужиномъ. Это были совсѣмъ молодые люди, видимо восхищённые собой, какъ Нарциссъ, и даже, казалось мнѣ, страдающіе маніей величія, что и подтвердилось при разговорѣ съ ними. Эта болѣзнь, впрочемъ, весьма распространена между русскими и въ особенности между чиновниками, воображающими себя государственными людьми, и между романистами, поэтами, критиками и актерами, въ чемъ я не разъ имѣлъ случай убѣдиться и о чемъ я сообщу впослѣдствіи болѣе подробно. Оба поэта видимо позировали и старались привлечь на себя общее вниманіе.[7] | |
| — Константин Станюкович, Письма «Знатнаго иностранца», 1897 |
| — Юрий Буйда, «Щина», 2000 |
Направленное на себя либидо <нарциссизм> носит потенциально автоэротический или гомосексуальный характер; чувство всемогущества граничит с манией величия; а архаическая зацикленность на телесной ипостаси и материальных самообъектах [self-objects] — одежде, коже, эрогенных зонах, гениталиях — чревато склонностью к эксгибиционизму и фетишизму.[9] | |
| — Александр Жолковский, «Интертекстуал поневоле», 2003 |
Ветхозаветный бог, является, возможно, самым неприятным персонажем всей художественной литературы: гордящийся своей ревностью ревнивец; мелочный, несправедливый, злопамятный деспот; мстительный, кровожадный убийца-шовинист; нетерпимый к гомосексуалистам, женоненавистник, расист, убийца детей, народов, братьев, жестокий мегаломан, садомазохист, капризный, злобный обидчик. | |
| — Ричард Докинз, «Бог как иллюзия», 2006 |
Мания величия в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
правитьОказалось, что я составляю царицынскую знаменитость. Чего мне пришлось только наслушаться по поводу моей красоты, неотразимости, гордости, недоступности и т. д. ― это просто что-то невероятное. Моего знакомства ищут, меня ловят, мной интересуются до такой степени, что я, всего ожидая в жизни, этим сплошным дурачеством был поражен. Меня ревнуют, из-за меня чуть не дерутся, инсинуируют друг на друга ― одним словом какое-то эротическое помешательство, направленное на мою «гордую и недоступную» особу. Если бы не мое пресловутое презрение к себе, легко можно было бы впасть в своеобразную манию величия.[2] | |
| — Леонид Андреев, Дневник, 1897 |
Чесоточный, больной заразительной болезнью, которую неприятно называть, и хирургический больной лежат рядом. | |
| — Влас Дорошевич, «Сахалин (Каторга)», глава «Лазарет», 1903 |
Дело в том, что Сионицкая страшно недовольна Рахманиновым; находит, что он плохой оперный дирижер, страдающий манией величия, бессердечием, человек, презирающий как оркестр, так и артистов, и совершенно неподготовленный управлять оперным делом. Когда до нее, Сионицкой, дошли слухи, что я хочу сделать Рахманинова заведующим оперным делом, на Сионицкую нашел страх, и она, предвидя из этого массу осложнений, пришла ко мне советоваться и предупредить, чтобы я этого не делал.[11] | |
| — Владимир Теляковский, Дневники Директора Императорских театров, 1906 |
Вероятно, известная прямота Рахманинова не нравится ни артистам оперы, ни оркестровым, и на этом строят его репутацию. Кроме того, всех очень смущает мое предположение сделать из Рахманинова заведующего репертуаром оперы. Говорят про его будто бы политические убеждения, манию величия, бессердечие и т. п., причем будто он мечтает сделаться чуть ни Директором театров.[11] | |
| — Владимир Теляковский, Дневники Директора Императорских театров, 1906 |
Однажды, когда я приехал из Киева в Москву, меня пригласил к себе Сталин и, указывая на копию письма, незадолго перед тем направленного к Тито, спросил: | |
| — Никита Сергеевич Хрущев, «Доклад XX съезду КПСС о культе личности», 25 февраля 1956 г. |
С основными проблемами бытия я разобрался, но мелочи жизни ставили меня в тупик. Отупение накатывало на меня прежде, чем я успевал понять смысл происходящего. Нормальные люди гораздо быстрее оценивают ситуацию, поскольку их «я» полностью согласуется с их жизненными запросами; мир почти не отличается от их представлений о нём. А человек, идущий не в ногу с остальным миром, либо страдает манией величия, либо подавляет своё «я» до полного уничтожения. | |
| — Генри Миллер, 1960-е |
Но как же скромен и неприхотлив наш отечественный любитель коридоров консерватории! И того немнóгого оказалось вполне достаточно! И если Римский-Корсаков всё больше нажимал на религиозно-эротическое помешательство и <...> манию величия, Глазунов неспешно толковал о “конце света” и музыкальных галлюцинациях, а милый, добрый “Вова” Рахманинов ограничился только скромным указанием на то, что Скрябин совсем сошёл с рельсов и идёт по ложной дороге.[12] | |
| — Юрий Ханон, «Скрябин как лицо», 1995 |
Назревает и ещё один вопрос: а не перегибает ли палку наш уважаемый автомонограф, считая, что его композиторская продукция достойна, ещё при жизни, столь претенциозного летописного жанра? Заслужил ли он на это право? – Конечно, никто не знает, понадобится ли такой труд истории, но если, вдруг потом выяснится, что понадобился – не окажется ли тогда поздно?... | |
| — Виктор Екимовский, «Автомонография», 1997 |
Есть и ещё один аспект, снимающий обвинения в моей мании величия. И вот он, – Умберто Эко однажды сказал: – «Литература памяти – это последнее прибежище для бездарностей».[13] | |
| — Виктор Екимовский, «Автомонография», 1997 |
Потому что всё, — да, и я вынужден повторить, — решительно Всё на свете имеет свою цену, вполне конкретную, хотя и выраженную, как правило, – не в деньгах. И господин Сати <...> cлишком хорошо узнал — эту цену, хотя и не сразу. Да... Он узнал... цену — и себе, и окружающим людям; он узнал цену — и вещам, и своему присутствию среди них... <...> Обычно в таких случаях профессионалы ставят поверх них клеймо или печать, даже не стараясь проникнуть в механизмы или явления <...>. «Мания величия»... «Комплекс неполноценности»... «Завышенный уровень притязаний». — Оставим... По правде говоря, я ещё не окончательно готов наигрывать из себя идиота..., — пардон, — одного из вас — по крайней мере, до такóй же степени. А потому скажу сухо и просто. Увы, как правило, люди вокруг Сати были слишком малы и ничтожны, чтобы понимать... или хотя бы видеть своё место.[14] | |
| — Юрий Ханон, «Воспоминания задним числом», 2009 |
Мания величия в беллетристике и художественной прозе
правитьМуж своей жены, мелкопоместный титуляр, которому посчастливилось жениться на богатой! Выскочка и юнкер, каких много! Щедринский тип! Клянусь богом, что-нибудь из двух: или он страдает манией величия, или в самом деле права эта старая, выжившая из ума крыса, граф Алексей Петрович, когда говорит, что теперешние дети и молодые люди поздно становятся взрослыми и до сорока лет играют в извозчики и в генералы![15] | |
| — Антон Чехов, «Именины», 1888 |
Между прочим, Пепко страдал особого рода манией мужского величия и был убежден, что все женщины безнадежно влюблены в него. Иногда это проявлялось в таких явных формах, что он из скромности утаивал имена. Я плохо верил в эти бескровные победы, но успех был несомненный.[16] | |
| — Дмитрий Мамин-Сибиряк, «Черты из жизни Пепко», 1890 |
Он крепко сжал руками голову и проговорил с тоской: | |
| — Антон Чехов, «Чёрный монах», 1893 |
— Как меня будут преследовать в Париже! Воображаю! | |
| — Влас Дорошевич, «Знаменитая русская», 1906 |
Широкие, обсаженные деревьями улицы. Как археологи, мы стараемся найти среди развалин и реконструировать в нашем сознании довоенный Берлин. Не «логово фашистского зверя», каким он был для нас последние годы. Мы хотим видеть город и людей, которые для многих из нас были действительно символом культуры, до того как ими овладела мания величия. | |
| — Григорий Климов, «Песнь победителя», 1951 |
Если однополой любви среди мужчин подвержен один процент, то, естественно, таким же должен быть и процент женщин. И если продолжить — один процент поджигателей, один процент алкоголиков, один процент психически отсталых, один процент сексуальных маньяков, один процент страдающих манией величия, один процент закоренелых преступников, один процент импотентов, один процент террористов, один процент параноиков… Хорошо, слушай спокойно. Прибавим боязнь высоты, боязнь скорости, наркоманию, истерию, одержимых мыслью об убийстве, сифилитиков, слабоумных… — тоже по одному проценту — и получим в общем двадцать процентов... И если ты можешь таким же образом перечислить ещё восемьдесят аномалий — а нет никаких сомнений, что сделать это можно, — значит, совершенно точно, статистически доказано, что все сто процентов людей ненормальны. | |
| — Кобо Абэ, «Женщина в песках», 1962 |
― Ты стремишься понять мир, в котором ты живёшь, и передать это понимание другим, ― это понимание и это видение мира. Это, конечно, не все, есть другие побуждения, которые заставляют тебя писать, ― графомания, которой страдают все литераторы, тщеславие, о котором ты говорил, та или иная степень мании величия и периодическая атрофия твоих аналитических способностей, ― потому что если бы этой атрофии не было, ты бы понимал, что книгу, которую ты пишешь, вообще писать не стоит.[19] | |
| — Гайто Газданов, «Эвелина и ее друзья», 1968 |
― Наши желания и есть наши тюрьмы, понял? Мегаломания ― вот тюрьма! Всем тюрьмам тюрьма! Хочу денег! Хочу власти! Желаю благополучия! Мечтаю преуспеть! Реализоваться! Хочу самую красивую жену и самых послушных детей! Хочу новых штанов! Золотых часов! Желаю особняков в Малибу, требую полотен Матисса на стенах! Хочу трёх женщин в одной постели! Хочу толпы, славящей мой гений! Вот где ― тюрьмы. Вот где страшные зависимости, камеры, из которых мудрено выйти. Каждый из нас сидит в тысячах тюрем одновременно! Чтобы это понять, мне понадобилось сесть в самую простую…[4] | |
| — Андрей Рубанов, «Сажайте, и вырастет», 2005 |
Мания величия в стихах
править
(портрет Л. М. Жемчужникова)
И только мания величия | |
| — Михаил Савояров, «В своём репертуаре», 1912 |
И любая личная трагедия | |
| — Борис Слуцкий, «Категориальное мышление...», 1969 |
Болею манией величия! | |
| — Игорь Чиннов, «Болею манией величия!..», 1983 |
Эта забывчивость уже очертила знаменито-новый век, | |
| — Виктор Соснора,«Взаимно! Род славен путаницей, кто жив, кто мертв...», 2000 |
Комментарии
правитьИсточники
править- ↑ 1 2 3 Поль Реньяр, «Умственные эпидемии». Историко-психиатрические очерки (перевод с французского Э. Зауэр). Глава: «Мания величия. XIX век». — M.: Emergency Exit, 2004 г.
- ↑ 1 2 Л. Н. Андреев. Собрание сочинений в 6 т. — М.: Художественная литература, 1990—1996 г.
- ↑ Валерий Островский. Конрад Аденауэр. Преодоление морализаторства. (рус.). Еженедельник «Дело» (8/7/2002). Проверено 29 декабря 2010.
- ↑ 1 2 А. В. Рубанов. «Сажайте, и вырастет». — СПб.―М.: «Лимбус Пресс», 2006 г.
- ↑ Э. К. Ватсон. «А. Шопенгауэр. Его жизнь и научная деятельность». — М.: Издатель Ф. Ф. Павленков, 1891 г.
- ↑ 1 2 3 Нордау Макс. «Вырождение», «Современные французы» (серия Прошлое и настоящее). Пер. с нем. и предисл. Р. И. Сементковского; — М.: Республика, 1995 г. — 400 стр.
- ↑ Собраніе сочиненій К. М. Станюковича. Томъ X-XI. Картинки общественной жизни. Письма знатнаго иностранца. — Москва. Изданіе А. А. Карцева. Типо-литографія Г. И. Простакова, Петровка, д. No 17, Савостьяновой. 1898 г.
- ↑ Юрий Буйда, «Щина», рассказ. — М.: журнал «Знамя», №5 за 2000 г.
- ↑ Александр Жолковский, Избранные статьи о русской поэзии. — М.: Рос. гос. гуманитар. ун-т, 2005 г.
- ↑ Новодворский В., Дорошевич В. «Коронка в пиках до валета». Каторга. — СПб.: Санта, 1994 год.
- ↑ 1 2 Теляковский В. А. Дневники Директора Императорских театров. 1903-1906. Петербург. Под общ. ред. М. Г. Светаевой, подгот. текста С. Я. Шихман и М. А. Малкиной, коммент. М. Г. Светаевой, Н. Э. Звенигородской, при участии О. М. Фельдмана. — М.: АРТ, 2011 г.
- ↑ Юрий Ханон «Скрябин как лицо». — СПб.: Центр Средней Музыки, издание второе, переработанное, 2009. — 680 с.
- ↑ 1 2 Виктор Екимовский «Автомонография». — первое. — М.: Композитор, 1997. — 432 с. — 300 экз. — ISBN 5-85285-197-3
- ↑ Эрик Сати, Юрий Ханон «Воспоминания задним числом». — СПб.: Центр Средней Музыки & издательство Лики России, 2010. — 682 с. — ISBN 978-5-87417-338-8
- ↑ А. П. Чехов. Сочинения в 18 томах // Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1977. — Том 7. [Рассказы. Повести], 1888—1891. — С. 170.
- ↑ Мамин-Сибиряк Д.Н. Собрание сочинений в 10 томах. Том 8. — М.: Правда, 1958 г.
- ↑ Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 8. (Рассказы. Повести.), 1892-1896 гг.
- ↑ Дорошевич В. М. Собрание сочинений. Том IX. Судебные очерки. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1907. — С. 200
- ↑ Гайто Газданов. Эвелина и ее друзья. ― М.: Художественная литература, 1990 г.
- ↑ Б. А. Слуцкий. Собрание сочинений: В трёх томах. — М.: Художественная литература, 1991 г.
- ↑ И. В. Чиннов. Собрание сочинений: в 2 т. М.: Согласие, 2002 г.
- ↑ В. Соснора. Флейта и прозаизмы: Книга стихотворений. — СПб.: Пушкинский фонд, 2000 г. — 56 с. г.
