Афродита Книдская

Афроди́та Кни́дская (греч. Κνίδια Αφροδίτη Πραξιτέλη) (350—330 гг. до н. э.) — одна из наиболее знаменитых работ Праксителя, самое прославленное изображение богини любви во времена античности. Статуя не сохранилась, существуют многочисленные позднейшие вариации, реплики и копии, самая известная из которых — «Венера Медицейская». Считается, что Пракситель впервые дерзнул изобразить богиню полностью обнажённой. Афродита изображена без одежды, так как собирается купаться — принять легендарную ванну, описанную в мифах, благодаря которой каждый день она возвращала себе девственность. По свидетельствам современников, Пракситель использовал в качестве модели свою возлюбленную, гетеру Фрину. Это было кощунством.

У этого термина существуют и другие значения, см. Афродита (значения).

Как рассказывает Плиний, статую Афродиты для местного святилища заказали жители острова Кос. Пракситель выполнил два варианта: богиню обнаженную и богиню одетую. За обе статуи Пракситель назначил одинаковую плату. Заказчики не рискнули и выбрали традиционный вариант, с задрапированной фигурой. Копий и описаний одетой Афродиты не сохранилось. А оставшуюся в мастерской скульптора Афродиту Книдскую купили жители малоазийского города Книд, что благоприятствовало развитию города: в Книд стали стекаться паломники, привлечённые знаменитой скульптурой. Афродита стояла в храме под открытым небом, обозримая со всех сторон.

Афродита Книдская в коротких цитатах

	Видя Киприду на Книде, Киприда стыдливо сказала: «Горе мне, где же нагой видел Пракситель меня?»
	— Древнегреческая эпиграмма

	Выше всех произведений не только Праксителя, но вообще существующих во вселенной, является Венера его работы.
	— Плиний Старший, «Естественная история», 77 год н. э.

	Сетуя, горний Олимп Книду завидует сам?^[1]
	— Дмитрий Дашков, «К истукану Афродиты в Книде» (из цикла «Цветы, выбранные из греческой Анфологии»), 1827

	Я в Рим явлюсь, как к рощам Книда Являлась пышная Киприда...^[2]
	— Аполлон Майков, «Венера Медицейская», 1839

	...девушка вздрогнула, и ей сделалось стыдно, словно кто-то живой и страстный увидел ее наготу: она заслонила одной рукой грудь, другой ― чресла вечным, стыдливым движением, как Афродита Книдская.^[3]
	— Дмитрий Мережковский, «Смерть богов. Юлиан Отступник», 1895

	При своем не слишком высоком росте она была сложена безупречно (забегая вперёд, уточню: я знал ее только одетой). У нее был стан Венеры Книдской, самой девственно-женственной из Венер.
	— Пётр Дубровин. «Аннет» (повесть), 1950

	Афродита Книдская «зажжёт и камень»...^[4]
	— Сергей Аверинцев, «Риторика и истоки европейской культурной традиции», 1995

Праксителевой Афродите вообще повезло в эпиграмматической поэзии. Посвященные ей 13 эпиграмм, без сомнения, свидетельство восторга, который эта статуя (во многих отношениях, очевидно, предвосхитившая эллинистический вкус) вызывала у ценителей.^[4]

— Сергей Аверинцев, «Риторика и истоки европейской культурной традиции», 1995

Афродита вопрошает, где же это Пракситель подглядел её нагой, восклицая по этому поводу «φευ! φευ!» Можно было поставить вопрос так: невозможность для смертного видеть наготу Афродиты — общее правило; случай Праксителя — единственное исключение из этого правила.^[4]

— Сергей Аверинцев, «Риторика и истоки европейской культурной традиции», 1995

	«Афродита Книдская» стала каноном женской красоты, как «Дорифор» — мужской. Это была первая нагая женская статуя — до тех пор делались только одетые.^[5]
	— Михаил Гаспаров, «Занимательная Греция», 1998

...статую Афродиты заказывали Праксителю жители острова Коса, он сделал две нагую и одетую; заказчики поколебались и все-таки взяли одетую, а соседи их и соперники, жители Книда, отважились взять нагую, и это прославило их город; со всей Греции любители прекрасного ездили в Книд только затем, чтобы посмотреть на Афродиту Праксителя.^[5]

— Михаил Гаспаров, «Занимательная Греция», 1998

	Аполлон Бельведерский или Афродита Книдская не менее революционны, чем Гармодий и Аристогитон или микельанджеловский Брут.^[6]
	— Александр Чудаков, «Ложится мгла на старые ступени», 2000

Афродита Книдская в исторической литературе, мемуарах и публицистике

	Выше всех произведений не только Праксителя, но вообще существующих во вселенной, является Венера его работы. Чтобы увидеть её, многие плавали на Книд.
	— Плиний Старший, «Естественная история», 77 год н. э.

Почему Афродита Праксителя на Книде, а его же Эрос не подле своей матери, а в Феспиях? Антипатр Сидонский отвечает: «таковых божеств изваял Пракситель, каждого в другой земле, чтобы все сущее не было сожжено двойным огнем». Этот ответ, данный в заключительном дистихе, подготовлен в двух предыдущих дистихах «огненными» метафорами: Афродита Книдская «зажжёт и камень», Эрос Феспийский «заронит огонь не то что в камень, а хоть в хладный адамант». Ни для какой характеристики конкретного облика обоих статуй эти метафоры не оставляют места. Зато ими обоснован изысканный логический ход: именно сходство выступает как мотив разделения в пространстве, т. е. некоторого вида несходства.^[4]

— Сергей Аверинцев, «Риторика и истоки европейской культурной традиции», 1995

Праксителевой Афродите вообще повезло в эпиграмматической поэзии. Посвященные ей 13 эпиграмм, без сомнения, свидетельство восторга, который эта статуя (во многих отношениях, очевидно, предвосхитившая эллинистический вкус) вызывала у ценителей. Но мы были бы просто слепы, если бы не замечали, что само-то реальное содержание эпиграмм стоит лишь в весьма косвенном отношении к каким-либо эмоциям, вызываемым статуей. Что интересует поэтов, так это казус совмещения двух несовместимых логических моментов, где первый момент — априорно предполагаемая недоступность наготы богини для взора смертных, а второй момент — факт представления этой наготы в шедевре Праксителя (причем, как заверяют гиперболы, представления, адекватного своей «натуре», что на следующем уровне гиперболичности выступает как тождество этой «натуре»). Иначе говоря, «Афродита, представленная (=явленная) нагой» стоит по своей логической структуре в том же ряду, что и «Афродита в доспехах». Разумеется, стихи на ту и другую темы отлично можно было писать, никогда в жизни не видав ни той, ни другой статуи. Для поэта достаточно было отправной точки в виде самой идеи несовместимости как таковой; от этой отправной точки расходился целый веер возможных путей. Можно было подчеркивать несовместимость, обыгрывать и заострять ее: Афродита вопрошает, где же это Пракситель подглядел ее нагой, восклицая по этому поводу «φευ! φευ!» Можно было поставить вопрос так: невозможность для смертного видеть наготу Афродиты — общее правило; случай Праксителя — единственное исключение из этого правила. Можно было вспомнить о трех смертных, уже бывших такими исключениями, во-первых, о Парисе, во-вторых, о любовниках богини Анхисе и Адонисе, спрашивая, не стоит ли Пракситель в этом ряду четвёртым: через невозможность перекинут мостик прецедента. Можно было вообще увидеть в ситуации, создаваемой наличием статуи, некую аналогию ситуации, имевшей место во время суда Париса, приравнивая к положению Париса не только положение Праксителя, но и положение созерцателя его изваяния. Можно было, наконец, подумать не о земном, но о божественном, посвященном в таинство наготы Афродиты, т. е. об Аресе, связав его с Праксителем через медиацию неодушевленного предмета — железного резца: железо принадлежит Аресу, или по логике мифологической образности есть Apec, а потому резец в руках Праксителя передает Праксителю знание Ареса о наготе Афродиты, сам воспроизводя эту наготу в соответствии со своим знанием. В разнообразии использованных ходов снова выявляется поразительное единообразие установки. Это ходы в одной и той же игре.^[4]

— Сергей Аверинцев, «Риторика и истоки европейской культурной традиции», 1995

Если попытаться перечислить самые знаменитые скульптуры тех скульпторов, о которых шла речь, то, пожалуй, это будут: «Тираноубийцы» Крития и Несиота, «Дискобол» Мирона, «Дорифор» Поликлета, «Афродита Книдская» Праксителя, «Апоксиомен» Лисиппа и «Лаокоон» Агесандра. Ни одна из этих статуй не дошла до нас — и все же мы их знаем. Дело в том, что сохранились их копии, подчас довольно многочисленные: богатые люди любили украшать свои дома и дворы копиями знаменитых скульптур. <...> «Афродита Книдская» стала каноном женской красоты, как «Дорифор» — мужской. Это была первая нагая женская статуя — до тех пор делались только одетые. Чтобы это не слишком поражало, Пракситель изобразил богиню как бы после купания: у ног ее — сосуд для воды, в руке — покрывало. Все равно это было непривычно; говорили, что статую Афродиты заказывали Праксителю жители острова Коса, он сделал две нагую и одетую; заказчики поколебались и все-таки взяли одетую, а соседи их и соперники, жители Книда, отважились взять нагую, и это прославило их город; со всей Греции любители прекрасного ездили в Книд только затем, чтобы посмотреть на Афродиту Праксителя.^[5]

— Михаил Гаспаров, «Занимательная Греция», 1998

Дело в том, что прекрасное революционно в своей первичной коренной сущности. Аполлон Бельведерский или Афродита Книдская не менее революционны, чем Гармодий и Аристогитон или микельанджеловский Брут. Революционны по своему содержанию «Афродита Милосская» и «Сикстинская мадонна», «Весна» Боттичелли и «Спящая Венера» Джорджоне ― ибо всякая подлинная красота всегда революционна. Все без исключения законы художественной выразительности и законы красоты есть законы диалектики революционного развития.^[6]

— Александр Чудаков, «Ложится мгла на старые ступени», 2000

Афродита Книдская в беллетристике и художественной прозе

Венера Медицейская
(одна из реплик)

Надо быть легкой, совсем голой, Мирра, ― вот как я теперь, ― и глубоко-глубоко в небе, и чувствовать, что это навсегда, что больше ничего не будет, не может быть, кроме неба и солнца, вокруг легкого, голого тела!.. Вся выпрямившись, протягивая руки к небу, она вздохнула, как вздыхают о том, что навеки утрачено. Солнце опускалось ниже и ниже; оно достигло ее бёдер уже пламеневшею ласкою. Тогда девушка вздрогнула, и ей сделалось стыдно, словно кто-то живой и страстный увидел ее наготу: она заслонила одной рукой грудь, другой ― чресла вечным, стыдливым движением, как Афродита Книдская.
― Мероэ, одежду, Мероэ! ― вскрикнула она, оглядываясь большими испуганными глазами.^[3]

— Дмитрий Мережковский, «Смерть богов. Юлиан Отступник», 1895

— Рупрехт, иди вниз. За той залой, где мы вели допрос сегодня утром, есть дверь, запертая засовом. Отопри её: за ней темница твоей Марии. Торопись, Михель будет ждать тебя, и да поможет тебе мать любви, Киприда Книдская! Прощай.
Я, от волнения, не мог ничего ответить графу, но, сжав в руке факел, устремился в тёмную глубину и, спотыкаясь, спешил вперед по ступеням скользкой лестницы, пока не очутился в зале допроса.^[7]

— Валерий Брюсов, «Огненный ангел», 1908

― Эллины… Ах, эллины никогда не фальсифицировали природу, они всегда умели найти точку, с которой природа является красивой без всякой фальсификации. Посмотри, например: у Венеры Милосской, у Венеры Книдской нижняя часть туловища, начиная с чресел, закутана, и ноги скрыты… В разговоре Борька продел руку за голую руку Исанки. По руке ее пробежал трепет, и Исанка отдернула руку.
― Чего это ты? ― удивился он.^[8]

— Викентий Вересаев, «Исанка», 1928

При своем не слишком высоком росте она была сложена безупречно (забегая вперёд, уточню: я знал ее только одетой). У нее был стан Венеры Книдской, самой девственно-женственной из Венер. Небольшая головка, продолговатый овал лица, смеющиеся ямочки на щеках ― и ни малейшей предрасположенности к полноте. Нос с легкой горбинкой, как у Марии Бургундской, нервные ноздри, которые теперь сказали бы мне о сильном темпераменте. Большие серо-зеленоватые глаза иногда отливали фиолетовым, в такие мгновения казалось, что это от них исходит неизменно окутывающий ее аромат «Пармской фиалки».

— Пётр Дубровин. «Аннет» (повесть), 1950

Афродита Книдская в поэзии

	Видя Киприду на Книде, Киприда стыдливо сказала: «Горе мне, где же нагой видел Пракситель меня?»
	— Древнегреческая эпиграмма

	В Книд чрез пучину морскую пришла Киферея Киприда, Чтобы взглянуть на свою новую статую там. И осмотрев её всю, на открытом стоящую месте, Вскрикнула — «Где же нагой видел Пракситель меня?»
	— Древнегреческая эпиграмма (вариант)

В минуту он тебя в богиню претворит
И всех тебе сердца навеки покорит;
Он тотчас даст тебе усмешку, взгляд Авроры,
Гебеи молодость, прекрасную тень Флоры
И всех умильностей и прелестей собор,
Какими грации блистают и Венера;
На что ни взглянешь ты, всё твой украсит взор,
Везде представится иль Книд или Цитера...^[9]

— Иван Дмитриев, «К*** о выгодах быть любовницею стихотворца», 1791

	Царица Пафоса и Книда, о Венера! Оставь любимый Кипр, прийди в смиренный храм, Куда, возжегшая обильный фимиям, Зовет тебя Глицера.^[10]
	— Василий Капнист, «Призывание Венеры», 1806

Быть может, к нам в обитель
Заманим мы друзей:
И тишины любитель,
И младости моей
Наставник и хранитель,
Бессмертной Лии сын <...>
А с ним и сладострастный
Цитерских битв певец,
Тибулл наш сладкогласный,
И гражданин, и жрец
Благословенной Книды,
От Марса и Киприды
Принявший свой венец...^[11]

— Пётр Вяземский, «К подруге», 1815

	Мрамор сей кем оживлен? Кто смертный Пафию видел? Кто на камень излил прелесть, чарующу взор? Длани ли здесь Праксителевой труд ― иль, о бегстве Киприды Сетуя, горний Олимп Книду завидует сам?^[1]
	— Дмитрий Дашков, «К истукану Афродиты в Книде» (из цикла «Цветы, выбранные из греческой Анфологии»), 1827

Пред строгой гордостью моей,
Пред блеском царственной осанки,
Замрет невольно яд речей
И взор неистовой вакханки.
Сразит ли он, сей взор немой,
Молньеметательные очи?..
Прочь, прочь! Вы бледны предо мной,
Как бледны звёзды синей ночи
Перед денницей молодой!
Я в Рим явлюсь, как к рощам Книда
Являлась пышная Киприда
На колеснице золотой,
Влекомой плавно лебедями,
И жертв веселыми огнями
Горел алтарь ее святой...^[2]

— Аполлон Майков, «Венера Медицейская», 1839

Примечания

↑ ¹ ² Д. В. Дашков в сборнике: Поэты 1820-1830-х годов. Библиотека поэта. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1972 г.
↑ ¹ ² А. Н. Майков. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1977 г.
↑ ¹ ² Мережковский Д.С. «Смерть богов. Юлиан Отступник». — М.: «Художественная литература», 1993 г.
↑ ¹ ² ³ ⁴ ⁵ Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. — М.: Языки русской культуры, 1996 г. — 447 с.
↑ ¹ ² ³ Михаил Гаспаров. «Занимательная Греция». — М.: НЛО, 1998 г.
↑ ¹ ² Александр Чудаков. «Ложится мгла на старые ступени». — М.: «Знамя», №10-11, 2000 г.
↑ В.Я.Брюсов Повести и рассказы. — М.: Советская Россия, 1983 г.
↑ Вересаев В.В. «К жизни». — Минск: Мастацкая лiтаратура, 1989 г.
↑ И.И.Дмитриев. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1967 г.
↑ В. В. Капнист. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1973 г.
↑ Вяземский П.А. Стихотворения. Библиотека поэта. Большая серия. — Ленинград, Советский писатель, 1986 г.

См. также

Поделитесь цитатами в социальных сетях:
ВКонтакте • Facebook • Твиттер • Живой Журнал

[даш-1] ¹ ² Д. В. Дашков в сборнике: Поэты 1820-1830-х годов. Библиотека поэта. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1972 г.

[майк-2] ¹ ² А. Н. Майков. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1977 г.

[мер-3] ¹ ² Мережковский Д.С. «Смерть богов. Юлиан Отступник». — М.: «Художественная литература», 1993 г.

[авер-4] ¹ ² ³ ⁴ ⁵ Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. — М.: Языки русской культуры, 1996 г. — 447 с.

[гасп-5] ¹ ² ³ Михаил Гаспаров. «Занимательная Греция». — М.: НЛО, 1998 г.

[чуд-6] ¹ ² Александр Чудаков. «Ложится мгла на старые ступени». — М.: «Знамя», №10-11, 2000 г.

[7] В.Я.Брюсов Повести и рассказы. — М.: Советская Россия, 1983 г.

[8] Вересаев В.В. «К жизни». — Минск: Мастацкая лiтаратура, 1989 г.

[9] И.И.Дмитриев. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1967 г.

[10] В. В. Капнист. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1973 г.

[Вяземский-11] Вяземский П.А. Стихотворения. Библиотека поэта. Большая серия. — Ленинград, Советский писатель, 1986 г.

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]