Повести покойного Ивана Петровича Белкина

«Повести покойного Ивана Петровича Белкина» — цикл из 5 повестей Александра Сергеевича Пушкина, выпущенный в 1831 году от имени вымышленного им помещика Ивана Петровича Белкина. Также имеется предисловие издателя А. П. (т.е. Пушкина).

Повести:

• «Выстрел»
• «Метель»
• «Гробовщик»
• «Станционный смотритель»
• «Барышня-крестьянка»

К ним примыкает «История села Горюхина».

Цитаты о цикле

XIX век

Александр Пушкин

… как странно читать в 1829 году роман, писанный в 775-м. Кажется, будто вдруг из своей гостиной входим мы в старинную залу, <…> узнаём наших дядюшек, бабушек, но помолодевшими. Большею частию эти романы не имеют другого достоинства. <…> Умный человек мог бы взять готовый план, готовые характеры, исправить слог и бессмыслицы, дополнить недомолвки — и вышел бы прекрасный, оригинальный роман. Скажи это от меня моему неблагодарному P*. Полно ему тратить ум в разговорах с англ[ичанками]! Пусть он по старой канве вышьет новые узоры и представит нам в маленькой раме картину света и людей, которых он так хорошо знает.

— <Роман в письмах>, 1829

	… написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржёт и бьётся — и которые напечатаем Anonyme — под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает.
	— письмо П. А. Плетнёву 9 декабря 1830

	Смирдину шепнуть моё имя, с тем, чтоб он перешепнул покупателям.
	— письмо П. А. Плетнёву около (не позднее) 15 августа 1831

	Не дожидайтесь Белкина; не на шутку видно он покойник; не бывать ему на новосельи ни в гостиной Гомозейки, ни на чердаке Панка. Не достоин он видно быть в их компании… — ответ на письмо 28 сентября (см. ниже)
	— письмо В. Ф. Одоевскому 30 октября 1833

	Вскоре по выходе «Повестей Белкина» я на минуту зашёл к Александру Сергеевичу; они лежали у него на столе. <…> «Какие это повести? И кто этот Белкин?» — спросил я, заглядывая в книгу. «Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно».
	— П. И. Миллер, «Встреча и знакомство с Пушкиным в Царском Селе»

1831

Естественность происшествий, совершенное знание языка и русского народного быта, оригинальность изложения, остроумие — не натянутое, чувствительность — не вынужденная, добродушие — искреннее, слог — лёгкий, ясный и точный: вот неотъемлемые достоинства сей книги. Прочтя оную, каждый истинно образованный человек легко узнает того Протея-писателя, который один служит доказательством, что русская литература <…> уже имеет свою самобытность, свою жизнь, свой характер. — первый критический отклик на «Повести»

— «Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П.»

Не много в мире Ирвингов-Вашингтонов и Марлинских, умеющих сделать занимательным всё, что ни начнут они рассказывать. И чем легче, по-видимому, говорить и раздобаривать о пустяках приятно, умно и занимательно, тем труднее это на самом деле. Недавно мы видели пример в «Повестях покойного Белкина», скончавшегося вместе с родителем своим. Кажется, что этот отставной шалун хотел также в Ирвинги: Но — видно, не прыгнешь из мичманов в цари!»

— вероятно, Николай или Ксенофонт Полевой, рецензия на «Были» П. Атрешкова

Как приятно в тесном дружеском кругу пред камином слушать рассказы умного, образованного человека <…>. Рассказчик не утомляет вас подробностями, которые были бы уместны только в настоящей повести, легко очеркивает свои изображения, но бросает черты сии не без разбору: каждая из них необходима для составления целого; иногда забывает он роль рассказчика и на несколько минут сам становится действующим лицом, заменяя свои картины повествовательные сценою драматическою <…>. — Вы имеете ныне случай пользоваться прелестями такого рассказа, не трудясь искать рассказчика: возьмите «Повести Белкина».

Этот И. П. Белкин, этот издатель сочинений его, который подписывается буквами А. П. и о котором в объявлении книгопродавцев говорят как о славном нашем поэте, не походят ли они на дитя, закрывшее лицо руками и думающее, что его не увидят? Впрочем, буквы А. П. были необходимы в другом отношении: без этого никто и не заметил бы «Повестей Белкина». <…> Кажется, сочинителю хотелось испытать: можно ли увлечь внимание читателя рассказами, в которых не было бы никаких фигурных украшений ни в подробностях рассказа, ни в слоге и никакого романизма в содержании…

— вероятно, Николай Полевой, рецензия

	Основной идеи нет в «Повестях Ивана Петровича Белкина». Прочтёшь точно так, как съешь конфект — и забыл!
	— Фаддей Булгарин, «Петербургские записки. Письма из Петербурга в Москву. К В. А. У. II»

	Они отличаются, кроме лёгкого живого слога, истиною и каким-то особенным бесстрастием, которое граничит иногда даже с холодностью г. Булгарина. <…> Но, подметив многое в сердце человеческом, он умеет при случае взволновать читателей, возбуждать и щекотать любопытство, не прибегая ни к каким вычурам.
	— вероятно, Николай Надеждин (может быть, Михаил Погодин), рецензия

1830-е

	Весьма желательно было бы, чтобы те, которые насмехаются над «Повестями Белкина», умели писать так ясно, живо и правильно, как написаны сии повести.
	— Фаддей Булгарин

… отозваться о повестях И. П. Белкина как о подражании, кому бы вы думали?.. Ирвингу Вашингтону!.. Вот, что называется, с плеча и наобум рубить здравый смысл. Правда, Ирвинг прекрасный рассказчик: он любит запутать происшествия, заинтересовать читателя странностию положения действующего лица; но он всегда охотно занимает вас мелочами и, мастерски их обрисовывая, щеголяет выражением; от этого слог его иногда неровен, а острота часто изысканна, хотя юмор составляет главное его достоинство. У И. П. Белкина напротив: происшествия так естественны, что редкий читатель не уверится в их действительности; они не запутаны, ибо сменяются не по случаю или произволу автора, а потому, что так или так должно было случиться при известных условиях и обстоятельствах. Белкин не гоняется за выражением, но слог его лёгок, чист и ровен, шутки его непринуждённы и острота, столь ярко отличающая особую складку русского ума, выпадает у него как бы нечаянно и от избытка силы.

— вероятно, Александр Воейков, «Литературная заметка»

… что делает наш почтенный г. Белкин? Его сотрудники Гомозейко и Рудый Панёк по странному стечению обстоятельств описали: первый — гостиную, второй — чердак: нельзя ли г. Белкину взять на свою ответственность — погреб, тогда бы вышел весь дом в три этажа и можно было бы к Тройчатке сделать картинку, представляющую разрез дома в 3 этажа с различными в каждом сценами; Рудый Панёк даже предлагал самый альманах назвать таким образом: Тройчатка, или Альманах в три этажа…

— Владимир Одоевский, письмо Пушкину 28 сентября 1833

	Ни в одной из «Повестей Белкина» нет идеи. Читаешь — мило, гладко, плавно; прочтёшь — всё забыто, в памяти нет ничего, кроме приключений. «Повести Белкина» читаются легко, ибо они не заставляют думать. В них нельзя не заметить слова «я», которое повторяется беспрестанно, почти на каждой странице. Везде Белкин да Белкин, к чему это? Читатель хочет повестей, а не Белкина.
	— Владимир Строев, «Повести, изданные Александром Пушкиным»

Виссарион Белинский

Воля ваша, а весна самое лучшее время года! Хорошо ещё, если осень плодородна и обильна, если она озарена последними прощальными лучами великолепного солнца; но что, когда она бесплодна, грязна и туманна? <…> Вот передо мною лежат «Повести», изданные Пушкиным: неужели Пушкиным же и написанные? <…> Правда, эти повести занимательны, их нельзя читать без удовольствия; это происходит от прелестного слога, от искусства рассказывать (conter); но они не художественные создания, а просто сказки и побасенки; их с удовольствием и даже с наслаждением прочтёт семья, собравшаяся в скучный и длинный зимний вечер у камина; но от них не закипит кровь пылкого юноши, не засверкают очи его огнём восторга; но они не будут тревожить его сна — нет — после них можно задать лихую высыпку. <…> как произведение Пушкина… осень, осень, холодная, дождливая осень, после прекрасной, роскошной, благоуханной весны, словом, «…прозаические бредни, Фламандской школы пёстрый вздор!»…

— «Повести, изданные Александром Пушкиным», февраль 1835

	… «Повести Белкина» принадлежат исключительно к области беллетристики.
	— «Герой нашего времени», июнь 1840

	… холодно принятые публикою и ещё холоднее журналами. Действительно, хотя и нельзя сказать, чтоб в них уже вовсе не было ничего хорошего, всё-таки эти повести были недостойны ни таланта, ни имени Пушкина. Это что-то вроде повестей Карамзина, с тою только разницею, что повести Карамзина имели для своего времени великое значение, а повести Белкина были ниже своего времени.
	— «Сочинения Александра Пушкина», статья одиннадцатая и последняя, сентябрь 1846

1850-е

	… маленькие романы <…> все умны, натуральны и приманчивы;..
	— Павел Катенин, «Воспоминания о Пушкине», 1852

	… все согласятся, что эти повести не имели большого художественного достоинства.
	— Николай Чернышевский, «Очерки гоголевского периода русской литературы» (статья первая), декабрь 1855

По особенной природе своего гения, Пушкин был поэт мгновения. <…> В прозаических повестях своих Пушкин как бы превозмогает эту особенность своей природы и пробует вести связный рассказ от начала до конца; но дарование его падает под этим усилием. Рассказы его, по большей части, вялы и бесцветны. Кто что ни говоря о красотах «Повестей Белкина», <…> это простые рассказы, не отличающиеся даже и внешнею занимательностью. Хвалят в них язык; действительно, язык в них гладок, чист и правилен, свободен от риторики: но что это за качества, когда речь идёт о произведениях такого таланта, как Пушкин?

— Михаил Катков, «Пушкин», февраль 1857

• см. Аполлон Григорьев, «Пушкин — Грибоедов — Гоголь — Лермонтов» (IV), 1859

Великая и цельная натура Пушкина, решительно не поддававшаяся туманному веянию <мистического романтизма>, как слишком ясная и живая, — подвергаясь влиянию стихийно-тревожного, боролась с ним, увековечивая борьбу высокими созданиями, пытаясь уходить от стихийно-тревожного в рассудочные и простодушные воззрения Ивана Петровича Белкина, — и опять будила в себе страстные элементы, но будила их, уже овладевая ими, возводя их в меру и гармонию.

— Аполлон Григорьев, «Романтизм. — Отношение критического сознания к романтизму. — Гегелизм (1834—1840)», 1859

XX век

	… всё кончается не так, как можно было бы ожидать поначалу. Они все точно пародируют традиционные сюжетные схемы. <…> Пародирование сюжетных схем <…> — частое явление в литературе. <…> Происходит новое осмысление традиционной формулы.
	— Борис Эйхенбаум, «Болдинские побасенки Пушкина», 1919

Это искусство рассказывания (conter) почувствовал даже Белинский, ничего не понявший в «Повестях Белкина». Пушкин создавал свою прозу на основе своего же стиха. Именно поэтому они — на таком расстоянии от стиха. <…> Маленькая фабула развёртывается в увлекательный сюжет, рассказанный стилем «свободного разговора». Это — не «быстрые» повести; наоборот — при помощи тонких художественных приёмов Пушкин задерживает бег новеллы, заставляя ощущать каждый её шаг. При простой фабуле получается сложное сюжетное построение. <…> Чрезвычайно интересно было бы исследовать архитектонику прозаической и стихотворной фразы Пушкина — между ними есть какое-то родство <…>. Есть какие-то математические отношения в частях фразы — наследие стихотворной речи.

— Борис Эйхенбаум, «Проблемы поэтики Пушкина», февраль 1921

… в «Повестях Белкина» ничто поначалу не бросается в глаза, кроме совершенства каждой вещи. <…> Кажется, что Пушкин боится взбудоражить мир своих повестей страстью, болью или жалостью. Он может прервать ход повествования и заговорить от собственного имени: но это будет не исповедь, а, скорее, доверительное сообщение — сообщение, которое вытекает из самого повествования, подчиняется его законам и лишается, таким образом, всяческого налёта интимности. <…> Именно в том, что автор намеренно не использует или оставляет на заднем плане элементы многократно испытанные, широко распространённые, но тем не менее плодотворные, — и заключается основная особенность повестей Пушкина. В равной степени меня восхищает как его умение «воздержаться», так и его умение выбрать. И дело тут не в чрезмерной строгости и внутренней дисциплине. Пушкин ни в чём и никогда не скован. Он от чего-либо отказывается только для того, чтобы сохранить лучшее, своё, пушкинское. <…> В чём же, по Пушкину, назначение рассказываемой им истории? Его история не должна ни трогать, ни учить. Она должна быть рассказанной, то есть быть историей. <…> Жёсткий каркас чувствуется и в самых, казалось бы, «свободных» его повестях. Какому бы капризу ни поддавался Пушкин в тот или иной момент, он никогда не упускает из виду своего замысла, и каждый его каприз в конечном итоге служит осуществлению этого замысла. Самое восхитительное, что он тем не менее воспринимается как каприз. <…> У Пушкина никогда не чувствуется озлобленности. У него нет горечи или холодной иронии <…>. Он показывает слабости своих, героев, рисует их ребячливыми и пылкими, делает их игрушкой в руках судьбы, случайности и страстей, но в этом нет ни сатиры, ни жалости. Для него они фигуры на шахматной доске; важна прежде всего партия в целом, повороты фортуны, неисповедимые комбинации игры. Порой в голосе автора слышится смех, это смех чуть саркастический, иногда, если хотите, безжалостный; это смех человека молодого, возможно и уязвлённого, но по натуре своей здорового, одним словом, такого, как сама жизнь.

— Марсель Арлан, «„Дубровский“»

	Как алгебраический знак, поставленный перед математическим выражением, образ Белкина не мог не предопределить направления понимания текста, не мог не изменить соотношения структурных элементов в стиле повестей.
	— Виктор Виноградов, «Стиль Пушкина», 1941

… тенденции к социологизации понимания человека и общества <…> заметны и в художественной прозе Пушкина 1830 года, в частности в «Повестях Белкина» и в «Истории села Горюхина». И здесь, как и в стихах, дело заключается, разумеется, вовсе не в том, что социальный признак назван при изображении того или иного героя или той или иной среды, а в том, что он есть в существе самого изображения, в том, что он строит облик изображаемой культуры, определяет всю атмосферу изображаемого мира людей и отношений, в том, что он обосновывает и объясняет психику людей, героев произведения, их характер.

— Григорий Гуковский, «Пушкин и проблемы реалистического стиля» (гл. 4), 1948

	И хоть это от него повёлся на Руси обычай изображать действительность, Пушкин ещё стыдился козырять реализмом и во избежание мезальянса свои провинциальные повести спихивал на безответного Белкина…
	— Андрей Синявский, «Прогулки с Пушкиным», 1968 [1973]

Так вскрывается глубинный смысл «парадоксов» в «Повестях Белкина» — внутренний сюжет постоянно просматривается за внешней фабулой и в акцентных местах выходит на поверхность, иногда в резком противоречии с тривиальным сознанием. <…> У них не было последователей и почти не было ценителей, — но вплоть до нашего времени — в течение ста пятидесяти лет — они оказывают мощное воздействие на литературное сознание читающих и пишущих поколений.

— Вадим Вацуро, «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», 1981