«Новоселье». Часть вторая (Молва)

«Новоселье». Часть вторая — рецензия 1834 года на альманах, опубликованная без подписи в журнале «Молва». Больше ста лет с 1855 года атрибутировалась В. Г. Белинскому, но более вероятно авторство Николая Надеждина.

Цитаты

С некоторого времени в литературе нашей очень заметно просвечивает расчётливое намерение, как говорится, заинтересовать читателей. Можно бы указать не один десяток заглавий разного рода книг, слишком явно эту цель обнаруживающих, потому что содержание вовсе не соответствует названию <…>. Станем надеяться, что со временем критика возьмет законные права свои и переправит многие заглавия книг и надписи на вывесках. Это почти, в наш век вывесок, одно и то же.

«Чин-Чун, или Авторская слава», соч. Брамбеуса. <…> содержание есть пошлый рассказ о неудачах китайского писателя, который можно б было Барону, без большего труда, представить, и представить даже в лицах, пожалуй хоть в России; статья ничего б тогда не потеряла, ибо в ней столько же китайской достоверности, как и в садовой беседке à la Chinoise выстроенной;..

… горсть людей, у нас читающих, <…> так ещё малочисленна, так маловнимательна к авторам, ею читаемым, что у ней не может образоваться различных мнений и, следовательно, суждений о писателе. Нет, она с плеча, одним махом, по двум, трём пиэсам составляет своё мнение об сочинителе; и после что хотите делайте, вы не собьёте её с этого понятия, или, что ещё хуже, если будете усиливаться, сами проиграете непременно… Бесспорно, что несравненный, единственный современный талант Пушкина сделался известен у нас первыми произведениями его юности, хотя, быть может, и не всегда отчётистыми, но всегда горячими, пылкими, истинно поэтическими. Первое впечатление решило славу его <…>. Каждый стих его, каждое слово ловили, записывали, выучивали и всюду думали видеть тень или блеск того же характера пылкой, стремительной юности, по произведениям которой составили о нём понятие. Но поэт как Пушкин не мог оставаться в зависимости даже и от общественного мнения: он шёл своим путём, и чем сильнее, самобытнее, выше развивался талант его, тем далее последующие его произведения расходились с тем первым впечатлением, которое так шумно, так торжественно сделал он, ещё незнаемый, из садов Лицея!

Обратимся к «Анджело». <…> Имеет ли право талант, не обращая внимания на современное, его окружающее, постоянно усиливаться воскресить прошедшее, идти назад, не стремиться вперёд? Может ли иметь успех подобное направление? Вправе ли писатель винить публику, если она не разделяет его стремления к минувшему, а в силу вечно неизменяемого влечения к будущему остаётся равнодушною, непризнательною к его тягостному борению с веком, усилию, часто обнаруживающему тем разительнее всю великость его дарования? Вот вопросы, которые в настоящее время было бы кстати предложить на разрешение. <…> пиэса Пушкина, полна искусства, доведённого до естественности, ума, скрытого в простоте разительной, и, сверх того, неотъемлемо отличающейся истинным признаком зрелости поэта — тем спокойствием, которое мы постигаем в творениях первоклассных писателей.

«Счастливец», повесть Барона Брамбеуса, есть вялый рассказ давно пересказанного об Гарун Аль-Рашиде, дававшем многим писателям право писать разные нелепости, под именем подражаний восточному. <…> Скоро Барон будет нам рассказывать Езоповы басни в своих многословных повестях, приправляя их остротами, которые не всякой прочтёт при дамах. <…> «Похождения ревижской души» <…>. Случалось, верно, всякому из нас читать похождения души, бывшей в разных телах, рассказанные в сотне повестей: это то же самое, приправленное разными штуками Барона Брамбеуса, невыразимыми в печатной книге. Чтение может быть весьма занимательное для души какого-нибудь калмыцкого учёного…

«Мудрёные приключения квартального надзирателя», Ф. В. Булгаринa. Это новое произведение (уже нельзя сказать неистощимого) автора «Выжигиных» показывает в нём новое направление. Доселе г. Булгарин славился охотой и уменьем бродить с карикатурой и сатирой по всем этажам общественной жизни: теперь, напротив, смотрит на всё сквозь цветную призму и видит всё в радужном, идеальном сиянии. Отдадим должную справедливость сей перемене. По крайней мере, мы обязаны ей тем, что увидели доселе невиданный идеал философии и поэзии в квартальном надзирателе!!! Вы усмехнётесь? Да почему ж не так? Искусство всемогуще. Мы уверены, что со временем романист с талантом г. Булгарина может отыскать бездну поэзии под сермяжною бронёю бутошника и в его смиренном обиталище открыть таинства глубочайшей философии. В ожидании сих успехов искусства, пожалеем только, что в новом произведении г. Булгарина оригинальности направления не сопутствует оригинальность исполнения. Интерес его рассказа <…> основывается на старых пружинах Дюкре-Дюменилевской фабрики.

«Катя, или История воспитанницы», отрывок из романа г. Безгласного. Из всех прозаических статей «Новоселья» это, неоспоримо, лучшая. <…> Отрывок сей показывает в авторе <…> все стихии, необходимые для романиста!

«Русская добросовестность», стихотворение барона Розена. Немецкая баллада в русском кафтане: «Рыцарь Тогенбург», переделанный на наши нравы! Уведомляем поэта, которому по многим уважениям нельзя отказать в достоинстве, что у нас на Руси никакой преосвященный не может разрешить черницы от её обета, а если она в белицах, то никто не может запретить ей выйти из монастыря, когда угодно. Перекладывая на русские нравы, надо знать их покороче и повернее!

«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» <…>. Всё, что можем мы сказать об этой повести, на которой одной только, во всём «Новоселье», можно отвести душу и посмеяться от чистого сердца, должно ограничиться упрёком доброму, любезному Пасичнику за его скупость. Бог ему судья, что он, разлакомив нас своими прелестными рассказами, единственными по их очаровательной, бесценной наивности, замолк внезапно. <…> Не зазнались ли уже вы, почтенный Пасичник, оттого, что в «Библиотеке для чтения» называют вас русским Поль-де-Коком? <…> между Поль-де-Коком, пустым, наглым болтуном, и между вами находим такую же бесконечную разницу, как между г. Кукольником и Байроном, хотя в «Библиотеке для чтения» сии два поэта также ставятся на одну доску.