Культ личности Сталина

Культ личности Иосифа Сталина — один из главных признаков сталинизма. Идея культа заключалась в том, чтобы весь советский народ всём оказывался обязан партии, государству и своему вождю. В СССР после начала хрущёвской оттепели «периодом (годами и т.п.) культа личности» или просто «культом личности» именовали сталинизм.

Примеры культа

См. также панегирические статьи в Категория:Сталинизм

Я хочу,
	чтоб к штыку
		приравняли перо.

С чугуном чтоб
	и с выделкой стали

о работе стихов,
	от Политбюро,

чтобы делал
	доклады Сталин.

«Так, мол,
	и так…
		И до самых верхов

прошли
	из рабочих нор мы:

в Союзе
	Республик
		пониманье стихов

выше
	довоенной нормы…»

— Владимир Маяковский, «Домой!», 1925

Всенародно, в — октябре и мае, Мы сверяли чувства по нему. И стоял он, руку поднимая, Равный громовержцу самому. <…> Это мы, по-своему законно, Чтили в нём могущество своё. Из живого делали икону И молились, глядя на неё. А когда от смертного удара Он упал, вершинно-одинок, Нам, признаться, чудилось недаром, Что уходит почва из-под ног. <…> И тогда, возвышенный над каждым, Он ушёл от нас не одинок: Сотни душ растоптанных сограждан Траурный составили венок. <…> Да! В таких — буквально — людях-глыбах, До вершин вознёсшихся не вдруг, Надо не замалчивать ошибок, Но и не зачёркивать заслуг.

— Сергей Смирнов, «Исповедь (Свидетельствую сам)», 1967

Тебе, попирающему сонную пыль Земли, тебе, потопившему корабли старых мифов, тебе, разорвавшему Пизду Здравого Смысла, тебе, брызнувшему на Вечность спермой Свободы, тебе, разбудившему и взнуздавшему Русского Медведя, тебе, плюнувшему в морду гнилого Запада, тебе, перемигивающемуся со звёздами, тебе, ебущему Великий Народ, тебе, слюной своей окропившему клитора многослойных советских женщин, тебе, разворотившему анусы угловатых советских мужчин, тебе, Исполину Нового Времени — нет равных на планете нашей! — пародия

— Владимир Сорокин, «Голубое сало», 1999

1930-е

	Восхищаюсь Сталиным как историк. В историческом аспекте Сталин как автор колхозов — величайший из гениев, перестраивавших мир. Если бы он, кроме колхозов, ничего не сделал, он и тогда был бы достоин назваться гениальнейшим человеком эпохи.
	— Юрий Тынянов, 5 июня 1930

	За красной каменной стеной, Живёт не человек — деянье. Поступок ростом в шар земной. Ему судьба дала уделом Грядущего иной предел. То, что не ведал самый смелый — То он отведовать посмел. В собранье сказок и реликвий, В Кремле, плывущем над Москвой, Столетия к нему приникли, Как к бою с башни часовой.
	— Борис Пастернак, «Художник», 1934

	Пусть первым войдёт от народов в Верховный Совет Немеркнущим солнцем, дающим вселенной свой свет, Сверкающим гением наших великих побед, Родной и любимый, сравнений не знающий Сталин!
	— Джамбул Джабаев, «Сталинские батыри», 1937

Речи Ленина и Сталина служат прекрасным примером того, какой чистоты и мощи может достигнуть русский язык, прошедший через горнило революции и безраздельно устремлённый к народу. Речь Сталина на VIII съезде Советов своей железной логикой, всей своей мудрой простотой, всем своим убийственным юмором доходит полностью до любого из нас, будь то школьник или профессор, доходит — и порождает восторженный отклик из глубины души. Нашей поэзии ещё очень далеко до этого. — статья многократно перепечатывалась в прессе тех лет

— Николай Заболоцкий, «Язык Пушкина и советская поэзия (Заметки писателя)», 1937

1940-е

	Чуть седой, как серебряный тополь, Он стоит, принимая парад. Сколько стоил ему Севастополь? Сколько стоил ему Сталинград? <…> В эти чёрные тяжкие годы Вся надежда была на него. Из какой сверхмогучей породы Создавала природа его? <…> Он в народа могучие руки Обнаглевшего принял врага.
	— Александр Вертинский, «Он (Песня о Сталине)», 1945

Оно пришло, не ожидая зова, Пришло само — и не сдержать его… Позвольте ж мне сказать Вам это слово, Простое слово сердца моего. Тот день настал. Исполнилися сроки. Земля опять покой свой обрела. Спасибо ж Вам за подвиг Ваш высокий, За Ваши многотрудные дела. Спасибо Вам, что в годы испытаний Вы помогли нам устоять в борьбе. Мы так Вам верили, товарищ Сталин, Как, может быть, не верили себе. <…> Спасибо Вам, что в дни великих бедствий О всех о нас Вы думали в Кремле, За то, что Вы повсюду с нами вместе, За то, что Вы живёте на земле.

— Михаил Исаковский, «Слово к товарищу Сталину», 1945

	Когда своё он произносит слово, Нам всякий раз сдается, что оно И нашей мыслью было рождено И вот уж было вылиться готово. Нам в ту минуту как бы невдомек, В невиннейшем из наших заблуждений, Что только он, при нас живущий гений, Открыть и молвить это слово мог.
	— Александр Твардовский, «О Сталине», 1945

	… я считаю, что каждое слово, которое сказал товарищ Сталин, для нас важно и ценно. <…> Человечность [в нём] настоящая, и слова Сталина подчёркивают эту человечность в нашей жизни и практике.
	— Всеволод Вишневский, выступление на заседании Президиума ССП совместно с членами Правления, 4 сентября 1946

В Вашем лице Академия Наук приветствует борца, мыслителя, учёного, посвятившего всю свою жизнь революционной борьбе за освобождение рабочего класса и всех трудящихся, мудрого учителя и вождя героической партии большевиков, советского народа и всего прогрессивного человечества. С каждым новым днём всё яснее открывается перед трудящимися всего мира величие исторических подвигов, совершённых и совершаемых Вами в борьбе за победу дела социализма, мира и демократии, за создание счастливой и радостной жизни на земле. <…> Вы, дорогой товарищ Сталин, как и бессмертный Ленин, — светоч и надежда всего прогрессивного человечества. Мы гордимся тем, что живём в Сталинскую эпоху — эпоху строительства коммунизма. <…> Вы учите людей советской науки глубокой принципиальности, творческим дерзаниям, беспощадной борьбе с рутиной и косностью. <…> Советская наука служит делу мира и процветания Родины, она развивается на прочной основе великого учения Ленина — Сталина <…>. Благодаря Вашему постоянному вниманию и заботам созданы исключительно благоприятные условия для всестороннего расцвета передовой науки в Советском Союзе, для творческого содружества науки и практики, для быстрейшего научного обобщения опыта передовой практики и внедрения достижений науки в производство. <…> Да здравствует наш любимый учитель и вождь, слава советского народа, гордость советской науки — великий Сталин!

— приветствие Академии наук СССР, 1949

О культе

	Изображения Сталина встречаются на каждом шагу, его имя на всех устах, похвалы ему во всех выступлениях. В частности, в Грузии в любом жилище, даже в самом жалком, самом убогом, вы непременно увидите портрет Сталина на том самом месте, где раньше висела икона. Я не знаю, что это: обожание, любовь, страх, но везде и повсюду — он.
	L'effigie de Staline se rencontre partout, son nom est sur toutes les bouches, sa louange revient immanquablement dans tous les discours. Particulièrement en Géorgie, je n'ai pu entrer dans une chambre habitée, fût-ce la plus humble, la plus sordide, sans y remarquer un portrait de Staline accroché au mur, à l'endroit sans doute où se trouvait autrefois l'icone. Adoration, amour ou crainte, je ne sais; toujours et partout il est là.
	— Андре Жид, «Возвращение из СССР», 1936

Первые его портреты, в газетах, в витринах лавок, на плакатах (тоже растущих в нашей богатой осадками, плачущей и кровоточащей стране), выходили на первых порах как бы расплывчатыми, — это было тогда, когда <…> что-то ещё человеческое, а именно возможность неудачи, срыва, болезни, мало ли чего, в то время слабо дрожало сквозь иные его снимки, в разнообразности не устоявшихся ещё поз, в зыбкости глаз, ещё не нашедших исторического выражения, но исподволь его облик уплотнился, его скулы и щеки на официальных фотоэтюдах покрылись божественным лоском, оливковым маслом народной любви, лаком законченного произведения, — и уже нельзя было представить себе, что этот нос можно высморкать, что под эту губу можно залезть пальцем, чтобы выковырнуть застречку пищи из-за гнилого резца. За пробным разнообразием последовало канонизированное единство, утвердился, теперь знакомый всем, каменно-тусклый взгляд его неумных и незлых, но чем-то нестерпимо жутких глаз, прочная мясистость отяжелевшего подбородка, бронза маслаков и, уже ставшая для всех карикатуристов мира привычной чертой, почти машинально производящей фокус сходства, толстая морщина через весь лоб — жировое отложение мысли, а не шрам мысли, конечно.

— Владимир Набоков, «Истребление тиранов», 1938

	… невидимого Сталина восхваляют в словах, которые заставили бы покраснеть Нерона.
	… Meanwhile the invisible Stalin is worshipped in terms that would have made Nero blush.
	— Джордж Оруэлл, рецензия на «Командировку в утопию» Ю. Лайонса, июнь 1938

— У нас теперь всё сталинское! <…> Начали считать города <…> — сбились со счёта. <…> — А сколько заводов, колхозов, проспектов и улиц носит имя Сталина! — А сколько районов, совхозов, посёлков! — Только общественным уборным не присваивают ещё имя Сталина! <…> А было именно обожествление. Поэты изощрялись, прославляя Сталина на все лады. Все рифмы на слово «Сталин» — тина «стали» — были исчерпаны. Помню восторг знакомого начинающего поэта, когда он обратил моё внимание на красочный щит со стихами в саду Дома учителя. Стихи начинались строкою: Наш небосвод прозрачен и кристален… — Такого ещё не было! Вот это подлинная поэтическая находка! — говорил мой спутник. — «Сталин — кристален»! Такой рифмы я никогда не слышал!… — о разговоре 1948 г.

— Анатолий Жигулин, «Чёрные камни», 1988

Трубы, тарелки, барабаны и фанфары. Всё становится более социалистическим. Пахнет коммунизмом. Сверхчеловечески открываются двери, нечеловечески входит СТАЛИН. Сверхчеловечески добрый, нечеловечески приветливый, гениально улыбающийся. СТАЛИН (нечеловечески добрым голосом). Ну, чевой-то там, товарищи? Как так? Захотелось немножко понизкопоклонствовать, да? ЭТОНЕСОВЕТИДЗЕ (вытянувшись в струнку). Так точно, ТаищСталин. <…> АВДОТЬЯ. Умоляю вас, ТаищСталин, делайте дальше этот коммунизм. Дышать без него не могу. О, делайте. ВСЕ. О, делай с нами что хочешь, ведь это так приятно. ЭТОНЕСОВЕТИДЗЕ. Чтобы к коммунизму. ПСИХОВ. И в коммуну. ВСЕ. Так точно, именно так. ПСИХОВ (шёпотом, дрожа). А что мы тогда будем делать? Когда уже будет коммунизм? СТАЛИН (нечеловечески доброжелательным голосом). Будем очень, очень тяжело работать. Только не низкопоклонствуйте.

— Станислав Лем, «Низкопоклонство», 1951

Молодому художнику дали задание от наркомата нарисовать картину «Ленин на Красной площади провожает полки на гражданскую войну». Художник очень волновался. Чтобы всё получилось достоверно, он рисовал Красную площадь, сидя на Красной площади. В результате у художника получилась картина «Ленин провожает полки на гражданскую войну, стоя на собственном Мавзолее». В целом комиссия одобрила картину. Правда, художники долго совещались, что закрасить: Мавзолей или Ленина? Большинством голосов было принято решение закрасить Ленина, тем более что вскоре весь народ собирался праздновать день рождения Сталина. Правда, могло показаться бестактным со стороны полков — стоять спиной к Сталину в день его рождения… Художник послушно развернул полки лицом к Сталину, и картина стала называться: «Сталин встречает полки, уходящие на гражданскую войну»! Новая комиссия указала на несовременность сюжета, поскольку уже начиналось строительство метрополитена. Художник быстренько превратил ружья в отбойные молотки, приоткрыл рот Сталину, и картина стала называться «Сталин говорит напутственную речь полкам красноармейцев, уходящим на строительство метрополитена». Картина звала за собой, тем более что на строительство метрополитена красноармейцы несли даже раненых. <…> «Нескромно с моей стороны, — заметил он, — одному провожать полки на такое ответственное мероприятие». Художник тут же пририсовал к фигуре Сталина Кирова. Он пожимал руку передовому рабочему, раненному на строительстве метрополитена. Вскоре убили Кирова. Картина изменилась. Художник оставил от Кирова только жмущую руку и приставил к ней фигуру Ворошилова. Получилась другая картина, которую в народе назвали: «Под напутственную речь Сталина Ворошилов жмёт руку раненому рабочему… рукой убитого Кирова». Сталин опять посмотрел картину и спросил: почему его все время рисуют на Красной площади, а, скажем, не на военном пограничном корабле? Художник за два дня утопил полки в море. Мавзолей поставил на крейсер. Раненого рабочего заменил на сторожевую овчарку, подающую лапу Ворошилову. Картина стала называться: «Сталин и Ворошилов на крейсере „Молотов“ с собакой Кагановича».

— Михаил Задорнов, «Картина века», 1990

1960-е

	К началу 1938 года правильнее применить просто слово «культ» в его первичном, религиозном значении. В представлении миллионов людей Сталин превратился в мифического полубога; все с трепетом повторяли его имя, верили, что он один может спасти Советское государство от нашествия и распада.
	— Илья Эренбург, «Люди, годы, жизнь» (книга 4), 1962

Среди прочих условий, помогавших Сталину, творя беззакония, оставаться непогрешимым, было и то, что сами мы верили, убеждали себя верить не очевидным фактам, не себе, а ему. Он знает, он — мудрый; если так делает он, значит, в этом есть высший смысл. Эта слепая вера не только поддерживалась, но возводилась в некую заслугу. Сделать впредь подобную слепоту невозможной, вытравить из душ остатки того, что поселил в них культ личности, — задача не лёгкая и не быстрая.

— Григорий Бакланов, «Чтоб это никогда не повторилось»

	Нет никакого сомнения в том, что борьба с последствиями культа личности Сталина, развернутая партией и советским народом после ХХ и ХХII съездов КПСС, будет и в дальнейшем способствовать появлению произведений, отличающихся всё более высокой художественной ценностью, всё более глубокой народностью, отражающих нашу современность, созидательный труд народа.
	— Владимир Ермилов, «Во имя правды, во имя жизни. По страницам литературных журналов»

Сегодня мы вменяем в вину Сталину не только количество жертв произвола. Сегодня мы должны говорить о том, что Сталин, не любя народ, унизил, как никогда, имя гордое, имя человека, сведя его до положения механического, бездушного винтика. Многомиллионные массы бывших винтиков нуждаются сегодня в моральном восстановлении своих прав. Мы должны ещё бороться против последствий культа личности потому, что кое-каким винтикам, устроившимся в узловых частях машины и обязанным следить за винтиками малыми, понравились, вероятно, их не слишком обременительные обязанности. <…> Культ личности в истории нашей страны — это пропасть, а путнику не пристало, закрыв глаза, плохо зная, в какой она стороне дороги, смутно представляя её размеры, бубнить идущим за тобой: «Смотри, там худо!» Путнику, даже когда он минует опасность в пути, следует осмыслить эту опасность, постоять над пропастью, взглянуть в лицо её холодной бездонности, послушать эту жуткую тишину, подышать плесенью сырых могильных обрывов. И после этого только можно сказать самому себе, что в пути ты благополучно миновал пропасть.

— Ион Друцэ, «О мужестве и достоинстве человека», 1963

1980-е

Была такая поэтесса — Грудинина. Написала как-то раз стихи. Среди прочего там говорилось: …И Сталин мечтает при жизни Увидеть огни коммунизма… Грудинину вызвали на партсобрание. Спрашивают: — Что это значит — при жизни? Вы, таким образом, намекаете, что Сталин может умереть? Грудинина отвечала: — Разумеется, Сталин как теоретик марксизма, вождь и учитель народов — бессмертен. Но как живой человек и материалист — он смертен. Физически он может умереть, духовно — никогда! Грудинину тотчас же выгнали из партии.

— Сергей Довлатов, «Соло на ундервуде», 1980

Письмо к Сталину — ultimum refugium общественной жизни 30-40-х годов. В стране, где попраны законы, гражданин ждёт от власти не соблюдения своих прав, но лишь послабления, не справедливости, но милости. В пору сталинского террора всеобщий страх и незащищённость породили слепую веру в чудо, веру в спасительную силу писем на высочайшее имя. Возникло нечто вроде всенародной почтово-телеграфной эпидемии. На адрес «Кремль. Сталину» были отправлены десятки миллионов жалоб. <…> И хотя, в отличие от слезниц на монаршье имя, письма Генеральному секретарю ВКП (б), как правило, оставались без ответа, год от года их становилось всё больше. И одновременно росла легенда о сталинской отзывчивости, доброте, внимании к малым сим. <…> И всё это благодаря письмам, которые (это подразумевалось как нечто само собой разумеющееся) открывали вождю народов глаза на своеволие местных начальников. Стихия надежды на сталинское милосердие захватывала в 30-40-е годы не только тёмных обитателей провинции. Столичная интеллигенция обращалась к «последнему средству» столь же истово, с той же верой, что вождь «многого не знает».

— Марк Поповский, «Дело академика Вавилова», 1980

М. Магэридж: Как вы думаете, его когда-нибудь восстановят? Думаю, <…> [правителям СССР] достаточны для образца такие манекены, такие постоянные куклы, каких они имеют в лице Ленина и Маркса. Если будет слишком много вождей в промежутке, тогда падает роль очередного вождя. <…> знаю десятки случаев, когда простые люди относились к Сталину с насмешкой и полным непочтением, именно в 30-е годы. Это было именно в деревне, самые неграмотные, и вообще низшие слои общества. И для них развенчание Сталина не было никаким потрясением. Они спокойно выбросили из красного уголка <…> портрет Сталина и повесили Маленкова. Потрясением это было для коммунистической элиты, для верхов советской интеллигенции и для западного передового общества, которое верило в Сталина. Откуда и родилось то представление, что XX съезд «открыл глаза». Он открыл глаза только тем, кто до этого хотел быть обманутым.

— Александр Солженицын, интервью BBC 16 мая 1983

	Вот и всё — развенчан культ Вождя-тирана, И соратников его Выявлена суть. <…> Стоп, думаю себе, Что-то тут не так, Культ развенчан, А тиран спит в земле святой, И в святой стене лежат Палачи и гады Рядом с теми, кто раздавлен Был под их пятой.
	— Игорь Тальков, «Стоп!.. Думаю себе…», 1989

2000-е

	На переломе века, за перевалом победоносной войны… некие старшеклассники ловили что-то по радио. <…> И постоянно утыкались в «глушилку». …Вдруг сквозь железный и непрерывный грохот донёсся к нам русский голос. Он сказал: — Свинья Машка опоросилась под личным руководством товарища Сталина.
	— Эдуард Шульман, «Интермедия с классиком»

	Только что отгремел ХХ съезд с потрясшим мир «закрытым», но тут же сделавшимся открытым докладом Хрущёва. Лифт с гробом Сталина, до этого медленно опускавшийся с этажа на этаж, в одночасье рухнул вниз, словно вдруг перерезали, перерубили удерживавшие его стальные тросы.
	— Бенедикт Сарнов, «Утаённый классик», 2000

— Зачем он в туалет-то ходил? — Ты чего, дурак, что ли? — удивился Вася. — Зачем люди в уборную ходят? — Так то люди, — возразил ефрейтор, — а то Сталин! — Вот дурень! — вмешался сержант Гаврилов. — Сталин тебе что же, не человек? Даже Маркс говорил: ничто человеческое мне не чуждо. <…> Митюшкин надулся, от продолжения разговора уклонился, но ночью растолкал Чонкина с вопросом: — А ты тоже думаешь, что Сталин ходит в уборную? <…> Вернувшись в часть, он сразу попросил встречи с замполитом и принёс ему докладную записку о том, что содержащийся под арестом Василий Углов распространяет клеветнические утверждения, будто товарищ Сталин ходит в уборную.

— Владимир Войнович, «Перемещённое лицо», 2007

Вот вам и постулаты новой веры. Вождь предстаёт чудотворцем и создателем, мифологическим персонажем, канонизированным уже при жизни. Причём не как отдельный персонаж, а как часть нового пантеона. Стилизацией под народное творчество достигался весьма любопытный эффект: с одной стороны, все эти «русские былины», узбекские, казахские и прочие сказания демонстрировали «всенародную любовь» к вождю, а с другой — создавали ощущение, что Сталин был всегда <…>. Само его существование как бы размазывалось по времени, вождь становился поистине бессмертен, равен былинным героям. <…> Пусть даже напрямую такая задача не была сформулирована соответствующими органами, но она выполнялась.

— Сергей Кормилицын, «Сталин против Гитлера. Поэт против художника», 2007