Анатолий Владимирович Жигулин

Анато́лий Влади́мирович Жигу́лин (1 января 1930, Воронеж, РСФСР, СССР — 6 августа 2000, Москва, Россия) — советский российский поэт и прозаик, автор ряда поэтических сборников и автобиографической повести «Чёрные камни» (1988).

Анатолий Владимирович Жигулин

Статья в Википедии

Цитаты

	… поэты и сами ещё ни разу не договорились о том, что такое поэзия.
	— письмо А. И. Солженицыну, 1964

	Большинство в политическом лагере были существами мыслящими и активными. Кстати, тех, кто больше сопротивлялся лагерным порядкам, проявлял свою индивидуальность, храбрость, того даже лагерное начальство больше уважало, хотя могло их распять и убить.
	— интервью, 1988

	В. В. Огрызко: Многие ваши стихи сюжетны. Почему? — Я бы так категорично говорить не стал. Даже моё самое сюжетное стихотворение «Бурундук» — это вовсе не рассказ. Это притча. А в притче всё само по себе становится поэтическим образом.
	— там же

	Варлам Шаламов <…> говорил, что в [его стихах] плачет каждая травинка, каждый камешек. Но, на мой взгляд, <…> в напечатанных [в 60-х] стихах Шаламова, были травинки и камешки Колымы, но не было людей. Они появились только в опубликованных за границей рассказах Шаламова. А в моих стихах были люди. — по поводу спора с Шаламовым о малой символичности стихов Жигулина
	— там же

Поэзия

Ян Стефанович Раевский, Дальний-дальний пращур мой! Почему кружится лебедь Над моею головой?    Ваша дерзость, Ваша ревность, Ваша ненависть к врагам. Древний род! Какая древность - Близится к пяти векам!    Стольники и воеводы... Генерал... И декабрист. У него в лихие годы - Путь и страшен, и тернист.    Генерал - герой Монмартра И герой Бородина. Декабристу вышла карта Холодна и ледяна.    Только стуже не завеять Гордый путь его прямой. Кружит, кружит белый лебедь Над иркутскою тайгой.    Даль холодная сияет. Облака - как серебро. Кружит лебедь и роняет Золотистое перо.    Трубы грозные трубили На закат и на восход. Всех Раевских перебили, И пресекся древний род -    На равнине югославской, Под Ельцом и под Москвой - На германской, На гражданской, На последней мировой.    Но сложилося веками: Коль уж нет в роду мужчин, Принимает герб и знамя Ваших дочек Старший сын.    Но не хочет всех лелеять Век двадцатый, век другой. И опять кружится лебедь Над иркутскою тайгой.    И легко мне с болью резкой Было жить в судьбе земной. Я по матери - Раевский. Этот лебедь - надо мной.    Даль холодная сияет. Облака - как серебро. Кружит лебедь и роняет Золотистое перо

.

Сползла машина с перевала. И в падях, Что всегда пусты, Нас будто всех околдовало — Мы вдруг увидели цветы! И разом ахнули ребята, Нажал водитель на педаль: Была светла и розовата от тех цветов глухая даль. И через каменные глыбы, По чахлым ивовым кустам, Не в силах потушить улыбок, Мы побежали к тем цветам. Студент-геолог, умный парень, Заспорить с кем-то был готов, Что, дескать, только в Заполярье Известен этот вид цветов. Но порешили, кто постарше, На спор поставив сразу крест, Что те цветы, конечно, наши — Из тульских и рязанских мест <…> год

— «Полярные цветы», 1961

	Прошли года... Теперь быть может, Жесток тот принцип и нелеп. Но сердце до сих пор тревожит Прямая связь: Работа — хлеб. — посвящено своему другу, поэту и строителю города Магнитогорск Челябинской области Б. А. Ручьёву (1913—1972)
	— «Хлеб», 1961

Я иду под конвоем, Увязая в снегу. Не в неволе немецкой. Не по чёрной золе. Я иду по советской, По любимой земле. Не эсэсовец лютый Над моею бедой, А знакомый как будто Солдат молодой. Весельчак с автоматом В ушанке большой, Он ругается матом До чего ж хорошо! — Эй, фашистские гады! Ваш рот-перерот! Вас давно бы всех надо Отправить в расход!.. И гуляет по спинам Тяжёлый приклад... А ведь он мой ровесник, Этот юный солдат. Уж не с ним ли я вместе Над задачей сопел? Уж не с ним ли я песни О Сталине пел? Про счастливое детство, Про родного отца...

— «Начало поэмы», 1962

	Когда мне было Очень-очень трудно, Стихи читал я В карцере холодном. И гневные, пылающие строки Тюремный сотрясали потолок: «Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вами суд и правда — все молчи!..» И в камеру врывался надзиратель С испуганным дежурным офицером. Они орали: — Как ты смеешь, сволочь, Читать Антисоветские стихи! — полностью
	— «Стихи», 1963

	Семь лет назад я вышел из тюрьмы. А мне побеги, Всё побеги снятся... Мне шорохи мерещатся из тьмы. Вокруг сугробы синие искрятся.
	— «Сны», 1962-63

Забытый случай, дальний-дальний, Мерцает в прошлом, как свеча... В холодном БУРе на Центральном Мы удавили стукача. Нас было в камере двенадцать. Он был тринадцатым, подлец. <…> Его, притиснутого к нарам, Хвостом начавшего крутить, Любой из нас одним ударом Досрочно мог освободить. Но чтоб никто не смел сознаться, Когда допрашивать начнут, Его душили все двенадцать, Тянули с двух сторон за жгут... Нас кум допрашивал подробно, Морил в кондее сколько мог, Нас били бешено и злобно, Но мы твердили: «Сам подох…» И хоть отметки роковые На шее видел мал и стар, Врач записал: «Гипертония», — В его последний формуляр.

— «Забытый случай», 1964

Беляево-Богородское! Ветер со всех концов. Нерадостная, сиротская Судьба у твоих скворцов. Бульдозер в красной рубахе Ровняет твои бугры, И корчатся, как на плахе, Сарайчики и дворы. Потом по всему порядку,, Рыча, как голодный зверь, Срезает ножом посадку: Рябину, берёзу, ель... <…> А вдалеке, За кранами, Грибами вокруг холма Панельные все, «слухмяные» Растут близнецы дома... И чёрт бы с нею, с деревней, С грядками огурцов. Но всё-таки жаль деревьев, Всё-таки жаль скворцов... — на массовое жилищное строительство в бывших подмосковных деревнях и сёлах после их присоединения к Москве в 1960 году

— «Беляево-Богородское», 1966

Вокруг пылала отчая земля — Стога, деревни, Церкви и повети. А здесь внутри за стенами кремля — Не только жёны — Старики и дети. Здесь, за стеною, Жил не только князь, Митрополит И славный воевода, Но древних букв Затейливая вязь — Язык, культура И душа народа... Как мало нынче Знаем мы о них, О тех погибших В той кровавой тризне! Ведь в те года Сгорело столько книг! А книги — тоже Продолженье жизни.

— «Оборона Владимира (1238 год)», 1973

	А на белом песке Золотая лоза, Золотая, густая Лоза-шелюга. И солёные брызги Бросает в глаза И холодной водой Обдаёт берега.
	— сборник «Полынный ветер», 1975

	И было странно мне тогда. Что нас двоих, таких неблизких. В седой глуши лесов сибирских Свела не радость, а беда.
	— там же

Две пули в меня попали На дальней, глухой Колыме. Одна размозжила локоть, Другая попала в голову И прочертила по черепу Огненную черту. Та пуля была спасительной — Я потерял сознание. Солдаты решили: мертвый, И за ноги поволокли. Три друга мои погибли. Их положили у вахты, Чтоб зеки шли и смотрели — Нельзя бежать с Колымы. А я, я очнулся в зоне. А в зоне добить невозможно. Меня всего лишь избили Носками кирзовых сапог. Сломали ребра и зубы. Били и в пах, и в печень. Но я все равно был счастлив - Я остался живым. <…> Я находился в БУРе. Рука моя нарывала, И голову мне покрыла Засохшая коркой кровь. Московский врач-«отравитель» Моисей Борисович Гольдберг Спас меня от гангрены, Когда шансы равнялись нулю. Он вынул из локтя пулю — Большую, утяжеленную, Длинную — пулемётную — Четырнадцать грамм свинца. Инструментом ему служили Обычные пассатижи, Чья-то острая финка, Наркозом — обычный спирт. — описано в «Чёрных камнях» в гл. «Побег»

— «Памяти друзей», 1987

О Жигулине

202 раза повторяется слово «ХОЛОД» в 144 стихотворениях, составляющих книгу «ПОЛЫННЫЙ ВЕТЕР». Это не оплошность не безвкусица, не бедность, а тончайшее мастерство и богатство поэтического словаря Анатолия Жигулина. Слово «холодная» автор разумеет не в какой-то сверхмодной, ультрасовременной аллегории, в роде «холодная война», а в самом реальном, климатическом, физическом смысле: «минус сорок показывал градусник Цельсия»... «Скоро, скоро холода». Жигулин — уроженец Воронежа и «запрограммирован» на воспевание среднерусской природы. Среднерусская природа вошла в его стихи, но заняла там очень скромное место, далеко уступающее совсем другим географическим меридианам. <…> Жигулину ещё не поздно избавиться от заимствований и чужих влияний при тех больших рубежах, которые взял в новом цикле стихотворений молодой поэт. — рецензия на поэтический сборник А. Жигулина «Полынный ветер», 1975

— Варлам Шаламов, «Путь в большую поэзию»

Ссылки

• Анатолий Владимирович Жигулин (стихи и передача из архива «Радио Свобода»)