Роберт Льюис Стивенсон
Ро́берт Лью́ис Сти́венсон (англ. Robert Louis Stevenson, первоначально Robert Lewis Balfour Stevenson; 13 ноября 1850 — 3 декабря 1894) — шотландский писатель и поэт, крупнейший представитель английского неоромантизма.
| Роберт Льюис Стивенсон | |
| |
 Статья в Википедии
| |
 Произведения в Викитеке
| |
 Медиафайлы на Викискладе
|
Цитаты
правитьБыть может, судьба более благосклонна к тому, кто любит собирать ракушки, чем к тому, кто родился миллионером.[1] <…> всегда лучше предаваться увлечению, чем заработать тысячу фунтов; потому что деньги скоро будут потрачены, или, возможно, вы не почувствуете радости в их трате; но увлечение остаётся неизменным и всегда свежим. | |
It is perhaps a more fortunate destiny to have a taste for collecting shells than to be born a millionaire. <…> it is always better policy to learn an interest than to make a thousand pounds; for the money will soon be spent, or perhaps you may feel no joy in spending it; but the interest remains imperishable and ever new. | |
| — «Путешествия по Франции с ослом» (Travels with a Donkey in the Cévennes), 1879 |
— Нет, море похоже на сушу, только куда страшнее. И раз есть люди на берегу, значит, есть люди и в море — может, они и мертвецы, но всё равно люди; а что до дьяволов, так нет ужаснее морских дьяволов. Если уж на то пошло, то от сухопутных дьяволов нет большого вреда. Давным-давно, когда я ещё был мальчишкой и жил на юге, так в Пиви-Мосс водился старый лысый дух. Я своими глазами его видел — сидел он на корточках в трясине, а сам серый, что могильный камень. Жуткий такой, вроде жабы, только трогать он никого не трогал. Ну, конечно, шёл бы мимо распутник, от которого господь отвернулся, какой-нибудь там нераскаянный грешник, так эта тварь на него набросилась бы, — а вот в пучине морской водятся дьяволы, которые и доброго христианина не пощадят. <…> Поплавай вы по нему с моё, так ненавидели бы его ещё лютее, чем я. Да гляди вы глазами, которыми вас одарил господь, так поняли бы всю злобу моря, коварного, холодного, безжалостного, — и всего, что водится в нём с господнего соизволения: крабы всякие, которые едят мертвецов, чудовища-киты и рыбы — весь их рыбий клан — с холодной кровью, слепые, жуткие твари. — глава II; перевод: И. Г. Гурова, 1967 | |
'Na; the sea's like the land, but fearsomer. If there's folk ashore, there's folk in the sea — deid they may be, but they're folk whatever; and as for deils, there's nane that's like the sea deils. There's no sae muckle harm in the land deils, when a's said and done. Lang syne, when I was a callant in the south country, I mind there was an auld, bald bogle in the Peewie Moss. I got a glisk o' him mysel', sittin' on his hunkers in a hag, as gray's a tombstane. An', troth, he was a fearsome-like taed. But he steered naebody. Nae doobt, if ane that was a reprobate, ane the Lord hated, had gane by there wi' his sin still upon his stamach, nae doobt the creature would hae lowped upo' the likes o' him. But there's deils in the deep sea would yoke on a communicant! <…> If ye had sailed it for as lang as me, ye would hate the thocht of it as I do. If ye had but used the een God gave ye, ye would hae learned the wickedness o' that fause, saut, cauld, bullering creature, and of a' that's in it by the Lord's permission: labsters an' partans, an' sic like, howking in the deid; muckle, gutsy, blawing whales; an' fish — the hale clan o' them — cauld-wamed, blind-eed uncanny ferlies.' | |
| — «Весёлые Молодцы» (The Merry Men), 1882 |
Я всегда считал пьянство страшным, почти кощунственным удовольствием, более демоническим, нежели человеческим;.. — глава IV | |
I have always thought drunkenness a wild and almost fearful pleasure, rather demoniacal than human;.. | |
| — там же |
… справедливо ваше замечание относительно того, что в этой книге ослаблено зрительное впечатление. Это несомненно, и, коль скоро я приложу к этому дополнительные усилия, <…> боюсь, что в будущем это станет ещё более несомненным. Две мои основные цели можно определить так: | |
… truth of your remark on the starving of the visual sense in that book. 'Tis true, and unless I make the greater effort — and am, as a step to that, <…> — it will be more true I fear in the future. I hear people talking, and I FEEL them acting, and that seems to me to be fiction. My two aims may be described as — | |
| — письмо Генри Джеймсу, декабрь 1893 |
Эссе и статьи
править… Whitman, like a large shaggy dog, just unchained, scouring the beaches of the world and baying at the moon. | |
| — «Евангелие от Уолта Уитмена» (The Gospel According to Walt Whitman), 1878 |
Два обязательства возлагаются на всякого, кто избирает литературную профессию: быть верным факту и трактовать его с добрым намерением.[2] | |
| — «Нравственность литературной профессии» |
Наше искусство занято и должно быть занято не столько тем, чтобы делать сюжет доподлинным, сколько типическим; не столько тем, чтобы воспроизводить каждый факт, сколько тем, чтобы все их направить к единой цели для выражения правдивого замысла.[2] — вошло в сборник «Мемуары и портреты» (Memories and Portraits), 1887 | |
Our art is occupied, and bound to be occupied, not so much in making stories true as in making them typical; not so much in capturing the lineaments of each fact, as in marshalling all of them towards a common end. | |
| — «Скромное возражение» (A Humble Remonstrance), 1884 |
Я с усердием обезьяны подражал Хэзлитту, Лэму, Вордсворту, сэру Томасу Брауну, Дефо, Готорну, Монтеню, Бодлеру и Оберману. <…> Только так, нравится нам или нет, можно научиться писать.[2] — «Мемуары и портреты»; широко известная цитата[2] | |
I have thus played the sedulous ape to Hazlitt, to Lamb, to Wordsworth, to Sir Thomas Browne, to Defoe, to Hawthorne, to Montaigne, to Baudelaire and to Obermann. <…> That, like it or not, is the way to learn to write whether I have profited or not, that is the way. | |
| — «Журнал колледжа» (A College Magazine), 1887 |
Раз десять, а то и больше принимался я за дело, притом весьма горячо, и всё-таки ещё не написал романа. Все — все они, мои красавчики, какое-то время подвигались вперёд, а потом вдруг останавливались, неминуемо, как часы у школьника. Я походил на многоопытного игрока в крикет, который, однако же, ни разу не выиграл ни одной партии. Рассказ — я хочу сказать, плохой рассказ, — может написать всякий, у кого есть усердие, бумага и досуг, но далеко не всякому дано написать роман, хотя бы и плохой. Размеры — вот что убивает. — перевод: М. И. Кан, 1967 | |
I had attempted the thing with vigour not less than ten or twelve times, I had not yet written a novel. All—all my pretty ones—had gone for a little, and then stopped inexorably like a schoolboy's watch. I might be compared to a cricketer of many years' standing who should never have made a run. Anybody can write a short story—a bad one, I mean—who has industry and paper and time enough; but not everyone may hope to write even a bad novel. It is the length that kills. | |
| — «Моя первая книга — „Остров Сокровищ“», (My First Book: Treasure Island), 1894 |
Мы должны навсегда вычеркнуть два слова из нашего словаря: благодарность и благотворительность.[4] В реальной жизни помощь даётся из дружбы или не ценится… — вошло в сборник «Через равнины» (Across the Plains), 1892 | |
We should wipe two words from our vocabulary: gratitude and charity. In real life, help is given out of friendship, or it is not valued… | |
| — «Нищие» (Beggars), 1888 |
Поэзия
правитьВот как жить хотел бы я, | |
Give to me the life I love, | |
| — «Бродяга» (The Vagabond) |
Из вереска напиток | |
From the bonny bells of heather | |
| — «Вересковый мёд» (Heather Ale), 1880 |
К широкому небу лицом ввечеру | |
Under the wide and starry sky, | |
| — «Реквием», 1887 (Requiem), сб. «Подлески» (Underwoods) |
Из вторичных источников
правитьБольшинство нашей карманной мудрости предназначается для использования среди посредственностей, для лишения их амбиций и для баюканья их никчёмности. И до тех пор, пока посредственности составляют основную массу человечества, это утверждение будет верным.[4] |
В наши дни англичане склонны, не знаю почему, смотреть свысока на происшествие и с умилением прислушиваются к тому, как постукивает в стакане чайная ложечка и дрожит голос священника. Считается хорошим тоном писать романы вовсе бесфабульные или хотя бы с очень скучной фабулой.[2] — 1882; о пристрастии к дотошному бытовизму, получившему тогда распространение в Англии в прозе и драме, которые критика причисляла к произведениям «школы чайной ложки и супницы»[2] |
В детские и юношеские мои годы, меня считали лентяем и как на пример лентяя указывали на меня пальцем; но я не бездельничал, я был занят постоянно своей заботой — научиться писать. В моем кармане непременно торчали две книжки: одну я читал, в другую записывал. Я шёл на прогулку, а мой мозг старательно подыскивал надлежащие слова к тому, что я видел; присаживаясь у дороги, я начинал читать или, взяв карандаш и записную книжку, делал пометки, стараясь передать черты местности, или записывал для памяти поразившие меня стихотворные строки. Так я жил, со словами.[2] |
Воспоминания — это волшебные одежды, которые от употребления не изнашиваются.[1] |
Вы думаете, собаки не попадают в рай? Я уверяю: они будут там раньше каждого из нас.[4] |
Гораздо лучше дать себя разорить легкомысленному племяннику, чем дать себя прокормить брюзгливому дядюшке.[1] |
Давайте согласимся иметь разногласия.[5] |
Детство моё — сложная смесь переживаний: жар, бред, бессонница, тягостные дни и томительно долгие ночи. Мне более знакома «Страна кровати», чем зелёного сада.[2] — после 1885 |
Доброта и скромность — вот два качества, которые никогда не должны утомлять человека.[1] |
Если ваши нравственные устои вгоняют вас в тоску, знайте: ваши нравственные устои никуда не годятся.[1] |
Если вы хотите узнать изъяны какого-либо человека, идите к тем, кто его любит. Может быть, они вам не скажут, но они наверняка знают.[5] |
Если называть вещи своими именами, то наиболее цельные, значительные и благородные роли в Театре Жизни исполняются актёрами-любителями и вызывают у зрителя лишь ленивую зевоту. [1] |
Желание и любопытство — два глаза, магически преображающие мир.[1] |
Женитьба — это привязанность, признанная полицией.[4] |
За деньги мы вынуждены платить свободой.[1] |
Знать, что тебе нужно, вместо невнятного «аминь», которое ты произносишь для того, на кого тебе указывает мир, — это значит сохранять свою душу живой.[4] |
Идя по жизни, мы вдруг обнаруживаем, что лёд у нас под ногами становится всё тоньше, и видим, как вокруг нас и за нами проваливаются под него наши сверстники.[1] |
Книги могут быть неплохи по-своему, но, тем не менее, это весьма бескровная замена жизни.[4] |
Когда ты женишься, ты уже ничего не можешь сделать для себя — даже самоубийства.[4] |
Литература во всех её видах — не что иное, как тень доброй беседы.[1] |
Лучше бы этот высокопоставленный старик занимался государственными делами Англии.[2] — 1885, когда ему стало известно, что тот читал «Остров сокровищ» глубоко за полночь с необычайным удовольствием. Стивенсон не любил Гладстона, т.к. видел в нём воплощение ненавистной ему буржуазной респектабельности.[2] |
Лучшие вещи находятся рядом: дыхание в ноздрях, свет в глазах, цветы под ногами, заботы в руках, дорога перед тобой. Имея это, не нужно черпать пригоршней звезды. Просто делай то, что предлагает тебе жизнь. [4] |
Между хорошим обедом и долгой жизнью только та разница, что за обедом сладкое подают в конце.[1] |
Мир скучен для скучных людей.[1] |
На каждом отрезке нашей жизни оставить кого-то — значит быть победителем, забыть кого-то — значит быть счастливым.[4] |
Нет обязанности, которой пренебрегали бы больше, чем обязанность быть счастливым.[5] |
Позволь любому человеку говорить достаточно долго — и у него появятся последователи.[4] |
Почти каждый человек, если ему поверить на слово, придерживается совершенно не тех убеждений, какими руководствуется в жизни.[1] |
Простые дела и простой хлеб — лучшее, что может быть.[4] |
Святые — это грешники, которые не остановились на достигнутом.[4] |
Сложность литературы не в том, чтобы писать, а в том, чтобы писать то, что думаешь.[4] |
Старые и молодые — мы все вышли в наш последний круиз.[5] |
Суди о прожитом дне не по урожаю, который ты собрал, а по тем семенам, что ты посеял в этот день.[1] |
Так много хорошего есть в нашей плохой стороне и так много плохого есть в нашей хорошей стороне, что обо всем остальном, что есть в нас, даже не следует говорить.[4] |
То не потеряно, о чём не жалеют.[1] |
Тот, кто живёт в стеклянном доме, не должен бы бросаться камнями в других.[1] |
Успех произведения зависит не только от того, кто его написал, но и (в неменьшей степени) от врождённого чутья того, кто его прочитал.[6] |
Человеческое тело — это дом с многими окнами. Мы все сидим перед ними, показываем себя и просим проходящих мимо зайти в дом и любить нас.[4] |
Без источников
правитьМы готовы признать, что совершали ошибки на всех предыдущих этапах своего жизненного пути лишь в том случае, если пришли к неожиданному и твёрдому убеждению, что уж сейчас-то мы совершенно правы. |
Мы идём по жизни, как наступающая армия по опустошённой территории: возраст, которого мы достигли, мы оставляем у себя в тылу без всякого прикрытия. |
Та непосредственность и лёгкость, что делает мужскую дружбу столь приятной, её же в дальнейшем и разрушает. |
Чтобы прожить вместе всю жизнь и при этом ухитриться друг другу до смерти не надоесть, необходим талант, и немалый. — вероятно, неоригинально |
Статьи о произведениях
правитьО Стивенсоне
правитьУ Стивенсона увлечение временем юности приходится на конец века, протекает в кризисные для Англии десятилетия и по одной этой причине обретает философский смысл. Автор «Острова сокровищ» ценит здоровую юность, смотрит на мир как бы её глазами, широко открытыми и ничем не замутнёнными. Не расслабленное и болезненное, а жизнелюбивое, яркое мироощущение здоровой юности передаёт он в своих книгах, помещая юного героя в среду отнюдь не тепличную, сталкивая его при посредстве увлекательного сюжета с чрезвычайными обстоятельствами, требующими напряжения всех сил, энергичных, самостоятельных решений и действий.[2] — пересказ М. В. Урнова | |
| — Генри Джеймс |
Стивенсон — заманчивая модель для литературного портрета: отличная модель, модель моделей, только не в смысле нравственного или иного образца.[2] | |
| — Генри Джеймс |
Для романтического писателя не может быть худшей обстановки, чем романтическая, вот что стало ясно для меня. На Гауэр-стрит Стивенсон мог бы написать книгу вроде «Трёх мушкетёров», между тем на острове Самоа он пишет письма о немцах в «Таймс».[2] Он из кожи вон лезет, стремясь к естественной жизни. Естественная жизнь — это, в сущности, бессознательная жизнь. Взяв в руки лопату, Стивенсон всего-навсего расширил область искусственного.[5] — о «Примечаниях к истории» | |
| — Оскар Уайльд, 1896 или 97 |
Я вижу, какой страшной борьбы стоит вести естественную жизнь. Кто рубит дрова — для себя или для пользы других, — тот не должен уметь описывать это. Ведь естественная жизнь в действительности бессознательна… Если бы я и провёл остальную часть жизни в кафе, читая Бодлера, всё же она будет для меня более естественной, чем если б я стал чинить заборы или сажать какао в топком болоте.[2] — о «Восьми годах в опасности на Самоа» | |
| — Оскар Уайльд |
Если жизнь опьяняла его, то как лёгкое шампанское.[7] | |
| — Андре Жид |
… разница между положением Робинзона и многочисленных робинзонов, старавшихся повторить его опыт. Именно опыт, эксперимент! | |
| — Дмитрий Урнов, «Робинзон и Гулливер: Судьба двух литературных героев», 1973 |
Открытие Стивенсона <…> — одна из неиссякаемых радостей, которые способна подарить литература. <…> | |
| — Хорхе Луис Борхес, предисловие к «Новые тысяча и одна ночь» и «Маркхейму» |
Примечания
править- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 Афоризмы. Золотой фонд мудрости / составитель О. Т. Ермишин. — М.: Просвещение, 2006.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 М. В. Урнов. Роберт Луис Стивенсон // Роберт Луис Стивенсон. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 1. — М.: Правда, 1967. — С. 3-48.
- ↑ А. Ливергант. "Самое место в мусорной корзине…" // Иностранная литература. — 1996. — № 3.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 Правила жизни: Роберт Льюис Стивенсон (выборка из эссе и публичных выступлений) // Esquire, 2010.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Мысли, афоризмы и шутки знаменитых мужчин (изд. 4-е, дополненное) / составитель К. В. Душенко. — М.: Эксмо, 2004.
- ↑ Знамя. — 1996. — № 9. — С. 214.
- ↑ 1 2 Предисловие к: Р. Л. Стивенсон. «Новые тысяча и одна ночь. Маркхейм» / Перевод Б. В. Дубина // Хорхе Луис Борхес. Собрание сочинений в 4 томах. — СПб.: Амфора, 2001.