Викицитатник

Александр Сергеевич Пушкин

русский поэт, драматург и прозаик
(перенаправлено с «Пушкин»)
У этого термина существуют и другие значения, см. Пушкин (значения).

Алекса́ндр Серге́евич Пу́шкин (26 мая [6 июня] 1799, Москва — 29 января [10 февраля] 1837, Санкт-Петербург) — великий русский поэт, драматург и прозаик, заложивший основы русского реалистического направления, критик и теоретик литературы, историк, публицист; один из самых авторитетных литературных деятелей первой трети XIX века. Рассматривается как основоположник современного русского литературного языка. Он умер в результате ранения, полученного на дуэли с Жоржем Дантесом. Изучением его творчества и биографии занимается пушкинистика.

Александр Сергеевич Пушкин
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе

Наиболее известные выражения Пушкина называют пушкинизмами. Ему при жизни и после смерти общественное мнение приписывало множество фраз и эпиграмм, о чём он сам упоминал, например, в <Воображаемом разговоре с Александром I>.

Цитаты

Неоконченные художественные произведения

  •  

Отыскал я книжку славную,
Золотую, незабвенную,
Катехизис остроумия,
Словом: Жанну Орлеанскую[1]. <…>

О Вольтер! о муж единственный!
Ты, которого во Франции
Почитали богом некиим,
В Риме дьяволом, антихристом,
Обезьяною в Саксонии!
Ты, который на Радищева
Кинул было взор с улыбкою,
Будь теперь моею музою!

  — «Бова», сентябрь — октябрь 1814 [1841]
  •  

«Царь! Бова тебе не надобен,
Ну, и к чёрту королевича!
Решено: ему в живых не быть».

  — там же
  •  

Зачем раздался гром войны
Во славном царстве Зензевея <…>.

Народ кипит, гремят народны клики
Пред теремом грузинского владыки —
Съезжаются могучие цари,
Царевичи, князья, богатыри —
Царь Зензевей их ласково встречает
Готовит пир — и ровно сорок дней
Своих гостей он пышно угощает.

  — «Бова», 1822 [1930]
  •  

Свой челн к утёсу пригоняет,
К подошвам двух союзных ив
Узлом надёжным укрепляет <…>.
Суровый край!
<…> сосны с шумом
Качают старые главы
Над зыбкой пеленой пучины;
Кругом ни цвета, ни травы,
Песок да мох; скалы, стремнины
Везде хранят клеймо громов
И след потоков истощенных,
И тлеют кости — пир волков
В расселинах окровавленных.

  — «Вадим», 1821—1822 [1827, 1941]
  •  

Надобно жить в деревне, чтоб иметь возможность прочитать хвалёную Клариссу. Я благословясь начала с предисловия переводчика и, увидя в нём уверение, что хотя первые 6 частей скучненьки, зато последние б в полной мере вознаградят терпение читателя, храбро принялась за дело. Читаю том, другой, третий, — наконец добралась до шестого, — скучно, мочи нет. Ну, думала я, теперь буду я награждена за труд. Что же? Читаю смерть Клар[иссы], смерть Ловласа, и конец. Каждый т[ом] заключал в себе 2 части, и я не заметила перехода от 6 скучных к 6 занимательным.
<…> как странно читать в 1829 году роман, писанный в 775-м. Кажется, будто вдруг из своей гостиной входим мы в старинную залу, <…> узнаём наших дядюшек, бабушек, но помолодевшими. Большею частию эти романы не имеют другого достоинства. Происшествие занимательно, положение хорошо запутано, — но Белькур говорит косо, но Шарлотта[К 1] отвечает криво. Умный человек мог бы взять готовый план, готовые характеры, исправить слог и бессмыслицы, дополнить недомолвки — и вышел бы прекрасный, оригинальный роман. Скажи это от меня моему неблагодарному P*[К 2]. Полно ему тратить ум в разговорах с англ[ичанками]! Пусть он по старой канве вышьет новые узоры и представит нам в маленькой раме картину света и людей, которых он так хорошо знает.[К 3]

  — <Роман в письмах>, 1829 [1857]
  •  

Аристокрация чин[овная][К 4] не заменит аристокрации родовой. Семейственные воспоминания дворянства должны быть историческими воспоминаниями народа. Но каковы семейственные воспоминания у детей коллежского асессора?

  — там же
  •  

Входит Альманашник (одному из гостей). Позвольте одному из усерднейших ваших почитателей… Ваши прекрасные сочинения…
Гость. Вы ошибаетесь: я, кроме векселей, ничего не сочиняю: вот хозяин… <…>
Альманашник. Надеюсь, что вы не откажетесь украсить мой Альманак своими драгоценными произведениями…
Стихотворец. Ей-богу — нет у меня стихов, — все разобраны, журналистами, альманашниками… <…>
Альманашник. Поверьте, что крайность, бедственное положение, жена и дети.
Стихотворец (его выпроводив). Насилу отвязался. Экое дьявольское ремесло!
Гость. Чьё? твоё или его?
Стихотворец. Уж верно моё хуже. Отдавай стихи одному дураку в Альманак, чтоб другой обругал их в журнале. <…>
[Бесстыдин[4] (Альманашнику).] Увидишь, как пойдёт наш Альманак: с моей стороны даю 34 стихотворения; под пятью подпишу А. П., под пятью другими Е. Б., под пятью ещё К. П. В.[4] Остальные пущу без подписи; в предисловии буду благодарить господ поэтов, приславших нам свои стихотворения. Прозы у нас вдоволь: лихое Обозрение словесности, где славно обруганы наши знаменитые писатели, наши аристократы… знаешь.

  — «Альманашник», 1830 [1857]
  •  

Испанец улыбнулся. «Итак, благодаря влиянию климата, — сказал он, — Петербург есть обетованная земля красоты, любезности и беспорочности». — «Красота дело вкуса, — отвечал русский, — но нечего говорить об нашей любезности. Она не в моде; никто об ней и не думает. Женщины боятся прослыть кокетками, мужчины уронить своё достоинство. Все стараются быть ничтожными со вкусом и приличием».

  — <Гости съезжались на дачу…> (I), 1828 [1839]
  •  

Неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности.

  — там же (III), 1830 [1855]
  •  

Все говорили о близкой войне и сколько помню, довольно легкомысленно. Подражание французскому тону времён Людовика XV было в моде. Любовь к отечеству казалась педанством. Тогдашние умники превозносили Наполеона с фанатическим подобострастием и шутили над нашими неудачами. К несчастию, заступники отечества были немного простоваты; они были осмеяны довольно забавно и не имели никакого влияния. Их патриотизм ограничивался жестоким порицанием употребления французского языка в обществах, введения иностранных слов, грозными выходками противу Кузнецкого моста и том[у] подоб[ным]. Молодые люди говорили обо всём русском с презрением или равнодушием и, шутя, предсказывали России участь Рейнской конфедерации. <…>
Вдруг известие о нашествии и воззвание государя поразили нас. Москва взволновалась. Появились простонародные листки графа Растопчина; народ ожесточился. Светские балагуры присмирели; дамы вструхнули. Гонители французского языка и Кузнецкого моста взяли в обществах решительный верх и гостиные наполнились 10 патриотами: кто высыпал из табакерки французской табак и стал нюхать русской; кто сжёг десяток французских брошюрок, кто отказался от лафита и принялся за кислые щи. Все закаились говорить по-французски; все закричали о Пожарском и Минине, и стали проповедовать народную войну, собираясь на долгих отправиться в саратовские деревни.

  — «Рославлев», 1831 [1836]
  •  

Н. избирает себе в наперсники Невский проспект — он доверяет ему все свои домашние беспокойства, все семейственные огорчения. — Об нём жалеют — он доволен.

  — план повести начала 1830-х [1884]
  •  

— От этих знатных господ покою нет и нашему брату тюремщику. Простых людей, слава богу, мы вешаем каждую пятницу, и никогда с ними никаких хлопот. Прочтут им приговор, священник причастит их на скорую руку — дадут бутылку вина, коли есть жена или ребятишки, коли отец или мать ещё живы, впустишь их на минуту, а чуть лишь слишком завоют или заболтаются, так и вон милости просим. На рассвете придёт за ними Жак-палач — и всё кончено. А вот посадили к нам графа Конрада, так я и жизни не рад. — Я у него на посылках. Принеси — то-то, скажи — то-то, кликни — того-то. Начальство поминутно меня требует: всё ли у тебя исправно? да не ушёл ли он? да не зарезался бы он? да доволен ли он? Чёрт побери знатных господ! И с тех пор, как судьи приговорили его к смерти, так тюрьма моя сделалась трактиром — ей-богу, трактиром.

  — <От этих знатных господ…>, 1835 [1857]

Заметки и записи

  •  

По смерти Петра I движение, переданное сильным человеком, всё ещё продолжалось в огромных составах государства преобразованного. Связи древнего порядка вещей были прерваны навеки <…>. Народ, упорным постоянством удержав бороду и русский кафтан, доволен был своей победою и смотрел уже равнодушно на немецкий образ жизни обритых своих бояр. <…>
Ничтожные наследники северного исполина, изумлённые блеском его величия, с суеверной точностию подражали ему во всём, что только не требовало нового вдохновения. Таким образом, действия правительства были выше собственной его образованности и добро производилось ненарочно, между тем как азиатское невежество обитало при дворе.
Пётр I не страшился народной свободы, неминуемого следствия просвещения, ибо доверял своему могуществу и презирал человечество, может быть, более чем Наполеон.
Аристокрация после его неоднократно замышляла ограничить самодержавие; к счастию, хитрость государей торжествовала над честолюбием вельмож, и образ правления остался неприкосновенным. Это спасло нас от чудовищного феодализма, и существование народа не отделилось вечною чертою от существования дворян. <…>
Царствование Екатерины II имело новое и сильное влияние на политическое и нравственное состояние России. Возведённая на престол заговором нескольких мятежников, она обогатила их на счёт народа и унизила беспокойное наше дворянство. Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивление потомства. Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве. <…>
Униженная Швеция и уничтоженная Польша, вот великие права Екатерины на благодарность русского народа. Но со временем история оценит влияние её царствования на нравы, откроет жестокую деятельность её деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетённый наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки её в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами её столетия — и тогда голос обольщённого Вольтера не избавит её славной памяти от проклятия России. <…>
Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Ободрённые таковою слабостию, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдалённые родственники временщика с жадностию пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа. От канцлера до последнего протоколиста всё крало и всё было продажно. Таким образом развратная государыня развратила своё государство.
Екатерина уничтожила звание (справедливее, название) рабства[К 5], а раздарила около миллиона государственных крестьян (т. е. свободных хлебопашцев) и закрепостила вольную Малороссию и польские провинции. Екатерина уничтожила пытку — а тайная канцелярия процветала под её патриархальным правлением; Екатерина любила просвещение, а Новиков, распространивший первые лучи его, перешёл из рук Шешковского (домашний палач кроткой Екатерины) в темницу, где и находился до самой её смерти. Радищев был сослан в Сибирь; Княжнин умер под розгами[К 6] — и Фонвизин, которого она боялась, не избегнул бы той же участи, если б не чрезвычайная его известность. <…>
Царствование Павла доказывает одно: что и в просвещённые времена могут родиться Калигулы. Русские защитники самовластия в том несогласны и принимают славную шутку г-жи де Сталь за основание нашей конституции: En Russie le gouvernement est un despotisme mitigé par la strangulation («Правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою»)[К 7].

  — «Заметки по русской истории XVIII века», 1822
  •  

«Александр Сергеевич, <…> как это вы могли ужиться с Инзовым, а не ужились с графом Воронцовым?» — «Ваше величество, генерал Инзов добрый и почтенный старик, он русский в душе; он не предпочитает первого английского шалопая всем известным и неизвестным своим соотечественникам. Он уже не волочится, ему не 18 лет от роду; страсти, если и были в нём, то уж давно погасли. Он доверяет благородству чувств, потому что сам имеет чувства благородные, не боится насмешек, потому что выше их, и никогда не подвергнется заслуженной колкости, потому что он со всеми вежлив, не опрометчив, не верит вражеским пасквилям. Ваше величество, вспомните, что всякое слово вольное, всякое сочинение противузаконное приписывают мне так, как всякие остроумные вымыслы князю Цицианову[5] От дурных стихов не отказываюсь, надеясь на добрую славу своего имени, а от хороших, признаюсь, и силы нет отказываться. Слабость непозволительная».[К 8]

  — <Воображаемый разговор с Александром I>, конец 1824 — начало 1825
  •  

Первые восемь томов «Русской истории» Карамзина вышли в свет. <…> Появление сей книги (так и быть надлежало) наделало много шуму и произвело сильное впечатление, 3000 экземпляров разошлись в один месяц (чего никак не ожидал и сам Карамзин) — пример единственный в нашей земле. Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Коломбом. <…> Молодые якобинцы негодовали; несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутые верным рассказом событий казались им верхом варварства и унижения. Они забывали, что Карамзин печатал «Историю» свою в России; что государь, освободив его от цензуры, сим знаком доверенности некоторым образом налагал на Карамзина обязанность всевозможной скромности и умеренности. <…> Повторяю, что «История государства Российского» есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека.
Некоторые из людей светских письменно критиковали Карамзина. <…> Мих. Орлов в письме к Вяземскому[К 9] пенял Карамзину, зачем в начале «Истории» не поместил он какой-нибудь блестящей гипотезы о происхождении славян, т. е. требовал романа в истории — ново и смело! Некоторые остряки за ужином переложили первые главы Тита Ливия слогом Карамзина. Римляне времён Тарквиния, не понимающие спасительной пользы самодержавия, и Брут, осуждающий на смерть своих сынов, ибо редко основатели республик славятся нежной чувствительностию <…>. Мне приписали одну[5] из лучших русских эпиграмм; это не лучшая черта моей жизни.

  — «Карамзин», <1824-25>[К 10]
  •  

… не удивительно, что Тацит, бич тиранов[К 11], не нравился Наполеону; удивительно чистосердечие Наполеона, в том признававшегося, не думая о добрых людях, готовых видеть тут ненависть тирана к своему мёртвому карателю.

  — «Замечания на „Анналы“ Тацита» (IX), 1827 [1855]
  •  

Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не забуду. Это было в 1815 году, на публичном экзамене в Лицее. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались. Дельвиг вышел на лестницу, чтоб дождаться его и поцеловать ему руку, руку, написавшую «Водопад». Державин приехал. Он вошёл в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: где, братец, здесь нужник? Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига, который отменил своё намерение и возвратился в залу. <…> Державин был очень стар. <…> Экзамен наш очень его утомил. Он сидел, подперши голову рукою. Лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвислы: портрет его (где представлен он в колпаке и халате) очень похож. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостию необыкновенной. Наконец вызвали меня. Я прочёл мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояние души моей: когда дошёл я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил своё чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, и хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…

  — «Державин», 1835[К 12]
  •  

В 1821 году начал я мою биографию и несколько лет сряду занимался ею. В конце 1825 года, при открытии нещастного заговора, я принужден был сжечь свои тетради, которые могли замешать имена многих, а может быть, и умножить число жертв. Не могу не сожалеть об их потере, они были бы любопытны: я в них говорил о людях, которые после сделались историческими лицами, со всею откровенностью дружбы или короткого знакомства.[8]

  — «Родословная Пушкиных и Ганнибалов», 1830
  •  

Зависть — сестра соревнования, следственно из хорошего роду. — 1830

  •  

Переводчики — почтовые лошади просвещения. — 1830

  •  

Средства, которыми совершают переворот, не те, которыми его укрепляют. — Пётр I одновременно Робеспьер и Наполеон. (Воплощённая революция).
Высшая знать, если она не наследственная (на деле), является знатью пожизненной; средство окружить деспотизм преданными наёмниками и подавить всякое сопротивление и всякую независимость.
Наследственность высшей знати есть гарантия её независимости — противоположное неизбежно явится средством тирании, или скорее трусливого и дряблого деспотизма.[9]

 

Les moyens avec lesquels on accomplit une révolution, ne sont plus ceux qui la consolident. — Pierre I est tout à la fois Robespierre et Napoléon (La Révolution incarnée.)
La haute-noblesse n'étant pas héréditaire (de fait) elle est donc noblesse à vie; moyen d'entourer le despotisme de stipendiaires dévoués et d'étouffer toute opposition et toute indépendance.
L'hérédité de haute-noblesse est une garantie de son indépendance — le contraire est nécessairement moyen de tyrannie, ou plutôt d'un despotisme lâche et mou.

  — <О дворянстве>, около 1830
  •  

Что такое дворянство? потомственное сословие народа высшее, т. е. награжденное большими преимуществами касательно собственности и частной свободы. Кем? народом или его представителями. С какою целию? с целию иметь мощных защитников или близких ко властям и непосредственных предстателей. Какие люди составляют сие сословие? люди, которые имеют время заниматься чужими делами. <…>
Кто составляет дворянство в республиках? Богатые люди[10], которыми народ кормится.
А в государствах? Военные люди, которые составляют гвардию и войско государево.
Чем кончится дворянство в республиках? Аристократическим правлением. А в государствах? Рабством народа.

  — <О дворянстве>, 1830
  •  

… я был в Москве, и домашние обстоятельства требовали непременно моего присутствия в нижегородской деревне. Перед моим отъездом Вяземский показал мне письмо, только что им полученное: ему писали о холере, уже перелетевшей из Астраханской губернии в Саратовскую. По всему видно было, что она не минует и Нижегородской (о Москве мы ещё не беспокоились). Я поехал с равнодушием, коим был обязан пребыванию моему между азиатцами. Они не боятся чумы, полагаясь на судьбу и на известные предосторожности, а в моём воображении холера относилась к чуме как элегия к дифирамбу. <…>
На дороге встретил я Макарьевскую ярманку, прогнанную холерой. Бедная ярманка! она бежала как пойманная воровка, разбросав половину своих товаров, не успев пересчитать свои барыши!
Воротиться казалось мне малодушием; я поехал далее, как, может быть, случалось вам ехать на поединок: с досадой и большой неохотой.
Едва успел я приехать, как узнаю, что около меня оцепляют деревни, учреждаются карантины. Народ ропщет, не понимая строгой необходимости и предпочитая зло неизвестности и загадочное непривычному своему стеснению. Мятежи вспыхивают то здесь, то там.
Я занялся моими делами, перечитывая Кольриджа, сочиняя сказки и не ездя по соседям. Между тем начинаю думать о возвращении и беспокоиться о карантине. Вдруг 2 октября получаю известие, что холера в Москве. Страх меня пронял — в Москве[К 13]… <…> Я тотчас собрался в дорогу и поскакал. Проехав 20 вёрст, ямщик мой останавливается: застава!
Несколько мужиков с дубинами охраняли переправу через какую-то речку. Я стал расспрашивать их. Ни они, ни я хорошенько не понимали, зачем они стояли тут с дубинами и с повелением никого не пускать. Я доказывал им, что, вероятно, где-нибудь да учреждён карантин, что я не сегодня, так завтра на него наеду и в доказательство предложил им серебряный рубль. Мужики со мной согласились, перевезли меня и пожелали многие лета.

  — <Холера>, 1831
  •  

Завистник, который мог освистать Дон-Жуана, мог отравить его творца.[К 14]

  — 1832
  •  

Не откладывай до ужина того, что можешь съесть за обедом.[К 15] — этот и 2 следующих афоризма написаны при чтении 4-го издания книги А. Брийя-Саварена «Физиология вкуса» (1834)[4]

  •  

Точность — вежливость поваров.[К 16]

 

L’exactitude est la politesse des cuisiniers.

  •  

Желудок просвещённого человека имеет лучшие качества доброго сердца: чувствительность и благодарность.

  •  

… Полевой <…> сделан членом-корреспондентом нашей Академии за свою шарлатанскую книгу, писанную без смысла, без изысканий и безо всякой совести, — не говорю уже о плутовстве подписки…

  — заметка на полях письма П. А. Вяземского С. С. Уварову, ноябрь — декабрь 1836

Статьи об отдельных аспектах творчества

О Пушкине

О разных произведениях

  •  

«Старинные русские странности. Отрывки биографии ***»[К 17]. <…> Когда вы прочтёте статейку, вами овладеет горькое чувство: вы бы с наслаждением прочли или, вернее сказать, проглотили бы и роман в 10 частях, написанный так, а между тем должны удовольствоваться двумя страничками. Увы! грустное чувство возбуждают эти две странички: сколько было начато им!..

  — Виссарион Белинский, рецензия на 11-й и 12-й тома «Современника», февраль 1839

Комментарии

  1. ↑ Типичные имена персонажей в романах XVIII века[2].
  2. ↑ Видимо, это латинская P, сокращение фамилии Пушкина[2], как он иногда подписывал свои статьи[3].
  3. ↑ Эту программу он реализовал в «Повестях Белкина»[3].
  4. ↑ См. ниже <О дворянстве>.
  5. ↑ Своим указом от 15 февраля 1786 г. запретила употребления слова «раб» при подписании бумаг, ей адресованных, заменив впредь на: «всеподданнейший» или «верноподданный»[5].
  6. ↑ Романтическая легенда[5].
  7. ↑ Вольная цитата из «Десяти лет изгнания»[5], которая сама является реминисценцией на афоризм Никола Шамфора о Франции из «Характеров и анекдотов»[6].
  8. ↑ См. также письмо А. И. Тургеневу, 14 июля 1824.
  9. ↑ Не сохранилось[5]
  10. ↑ Видимо фрагмент уничтоженных после восстания декабристов «Записок»[5]
  11. ↑ Его образ у французских писателей с конца XVIII века[7].
  12. ↑ Видимо, выписка из указанных «Записок»[5].
  13. ↑ Там осталась его жена, Н. Н. Гончарова.
  14. ↑ О том, что Сальери якобы освистал оперу на первом представлении, однако его там не было[11].
  15. ↑ Пародия на английскую пословицу «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня».
  16. ↑ Пародийная замена окончания изречения Людовика XVIII «…rois» (королей)[4].
  17. ↑ Теперь печатается под названием «Записки П. В. Н<ащокина>, им диктованные в Москве, 1830».

Примечания

  1. ↑ Щёголев П. Е. Поэма А. С. Пушкина «Монах» // Красный архив. — 1928 (т. 6). — № 31. — С. 165.
  2. ↑ 1 2 Б. В. Томашевский. Примечания // Пушкин А. С. ПСС в 10 т. Т. 6. Художественная проза. — 1957.
  3. ↑ 1 2 В. Э. Вацуро. «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» // Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П.: 1830/1831. — М., 1981. — С. 19.
  4. ↑ 1 2 3 4 Б. В. Томашевский. Примечания // Пушкин А. С. ПСС в 10 т. Т. 7. Критика и публицистика. — 1958.
  5. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Б. В. Томашевский. Примечания // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 10 т. Т. 8. Автобиографическая и историческая проза. История Пугачева. Записки Моро де Бразе. — 2-е изд., доп. — М.: Академия наук СССР, 1958.
  6. ↑ Юрий Лотман. Ещё о «славной шутке» мадам де Сталь (из: Несколько заметок к проблеме «Пушкин и французская литература») // Литература и искусство в системе культуры. — М., 1988. — С. 378-393.
  7. ↑ Кнабе Г. С. Тацит и Пушкин // Временник Пушкинской комиссии. — Л.: Наука, 1986. — Вып. 20. — С. 53.
  8. ↑ Вересаев В. В. Пушкин в жизни. — 6-е изд. — М.: Советский писатель, 1936. — VIII.
  9. ↑ Перевод В. В. Гиппиуса // А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в 16 т. Т. 12. Критика. Автобиография. — М., Л.: Изд. Академии наук СССР, 1949. — С. 485.
  10. ↑ С. Л. Франк, «Пушкин как политический мыслитель», 1937.
  11. ↑ Алексеев М. П. Комментарии к «Моцарту и Сальери» // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. Т. 7. Драматические произведения. — Л.: АН СССР, 1935. — С. 525.

Ссылки

Источник — https://ru.wikiquote.org/w/index.php?title=Александр_Сергеевич_Пушкин&oldid=412002