Похороны Александра Пушкина

Прощание с телом Александра Пушкина проходило с 29 января (10 февраля) 1837 года, похороны — 6 (18) февраля в его имении Тригорское.

Свидетельства здесь приводятся по хронологии описываемых событий. Даты указаны по юлианскому календарю.

Цитаты

	<Пушкин и его мать> лежат теперь под одним камнем, гораздо ближе друг к другу после смерти, чем были в жизни.
	— Алексей Вульф, дневник, 21 марта 1842

1837

	Вчера народ так толпился, — исключая аристократов, коих не было ни у гроба, ни во время страдания, — что полиция не хотела, чтобы отпевали в Исакиевском соборе, а приказала вынести тело в полночь в Конюшенную церковь, что мы немногие и сделали, других не впускали.
	— Александр Тургенев, письмо Н. И. Тургеневу, 31 января

	Одна так называемая знать наша или высшая аристократия не отдала последней почести гению русскому; почти никто из высших чинов двора, из генерал-адъютантов и пр. не пришёл ко гробу Пушкина…
	— Александр Тургенев, письмо А. И. Нефедьевой, 1 февраля

В течение трёх дней, в которые его тело оставалось в доме, множество людей всех возрастов и всякого звания беспрерывно теснились пестрою толпою вокруг его гроба. Женщины, старики, дети, ученики, простолюдины в тулупах, а иные даже в лохмотьях, приходили поклониться праху любимого народного поэта. Нельзя было без умиления смотреть на эти плебейские почести, тогда как в наших позолоченных салонах и раздушенных будуарах едва ли кто-нибудь и сожалел о краткости его блестящего поприща.

— Екатерина Мещерская (Карамзина), письмо

	[30 января] мы, друзья, положили Пушкина своими руками в гроб <…>. В эти оба дни та горница, где он лежал в гробе, была беспрестанно полна народом. Конечно, более десяти тысяч человек приходило взглянуть на него: многие плакали; иные долго останавливались и как будто хотели всмотреться в лицо его;..
	— Василий Жуковский, письмо С. Л. Пушкину, 15 февраля

	На вынос в <…> полночь явились жандармы, полиция, шпионы, — всего 10 штук <…>. Публику уже не пускали.:с.271
	— Александр Тургенев, дневник, 31 января

	Назначенную для отпевания церковь переменили, тело перенесли в неё ночью, с какою-то тайною, всех поразившею, без факелов, почти без проводников; и в минуту выноса, на которую собралось не более десяти ближайших друзей Пушкина, жандармы наполнили ту горницу, где молились об умершем, нас оцепили, и мы, так сказать, под стражей проводили тело до церкви.:с.255
	— Василий Жуковский, письмо А. Х. Бенкендорфу

Твёрдость духа, многострадальное терпение, живейшее чувство заботливости о ближних ни на минуту не ослабевали в предсмертные часы, столь торжественные, столь важные в жизни человека. С благоговением совершив последние обязанности христианина, умирающий с трогательною, живою любовию прощался с супругою, с детьми, с ближними и друзьями; несколько раз пред кончиною говорил о преданности и благодарности своей к монарху; жалел не о жизни, а о трудах, им начатых и не конченных, о том, что не может более посвятить дней своих славе царствования государя, ему благодетельствовавшего, и славе отечества.

— Михаил Коркунов, письмо издателю «Московских Ведомостей», 4 февраля

Смерть Пушкина представляется здесь как несравнимая потеря страны, как общественное бедствие. <…> Думаю, что со времени смерти Пушкина и до перенесения его праха в церковь в его доме перебывало до 50 000 лиц всех состояний, многие корпорации просили о разрешении нести останки умершего. Шёл даже вопрос о том, чтобы отпрячь лошадей траурной колесницы и предоставить несение тела народу; наконец, демонстрации и овации, вызванные смертью человека, который был известен за величайшего атеиста, достигли такой степени, что власть, опасаясь нарушения общественного порядка, приказала внезапно переменить место, где должны были состояться торжественные похороны…:с.384

— Август Либерман, донесение прусскому правительству, 2–14 февраля

… в доме, где собралось человек десять друзей и близких Пушкина, <…> очутился целый корпус жандармов. Без преувеличения можно сказать, что у гроба собрались в большом количестве не друзья, а жандармы. Не говорю о солдатских пикетах, расставленных по улице, но против кого была эта военная сила? <…> Против кого эти переодетые, но всеми узнаваемые шпионы? Они были там, чтобы не упускать нас из виду, подслушивать наши сетования, наши слова, быть свидетелями наших слёз, нашего молчания.:с.265

— Пётр Вяземский, письмо Михаилу Павловичу, 14 февраля

	Вынос тела почившего в церковь должен был состояться вчера днём, но чтобы избежать манифестации при выражении чувств, обнаружившихся уже в то время, как тело было выставлено в доме покойного, — чувств, которые подавить было бы невозможно, а поощрять их не хотели, — погребальная церемония была совершена в час пополуночи.:с.299
	— Луи Геккерен, письмо барону Верстолку, 14 февраля

	Утром многие приглашённые на отпевание и желавшие отдать последний долг Пушкину являлись в Адмиралтейство, с удивлением находили двери запертыми и не могли найти никого для объяснения такого обстоятельства. В это время происходило отпевание в Конюшенной церкви, куда приезжавших пускали по билетам.
	— Михаил Лонгинов

	… А. И. Тургенев сообщил [тригорским соседкам Пушкина], что уважение к памяти поэта в громадных толпах народа, бывших на его отпевании в Конюшенной церкви, было до того велико, что все полы сюртука Пушкина были разорваны в лоскутки и он оказался лежащим чуть не в куртке; бакенбарды его и волосы на голове были тщательно обрезаны его поклонницами.
	— Михаил Семевский, «К биографии Пушкина»

Это были действительно народные похороны. Всё, что сколько-нибудь читает и мыслит в Петербурге, — всё стекалось к церкви, где отпевали поэта. <…> В университете получено строгое предписание, чтобы профессора не отлучались от своих кафедр и студенты присутствовали бы на лекциях. <…> Русские не могут оплакивать своего согражданина, сделавшего им честь своим существованием! Иностранцы приходили поклониться поэту в гробу, а профессорам университета и русскому юношеству это воспрещено. Они тайком, как воры, должны были прокрадываться к нему.

— Александр Никитенко, дневник, 7 февраля

	Похороны г. Пушкина отличались особенною пышностью и в то же время были необычайно трогательны. Присутствовали главы всех иностранных миссий, за исключением [четверых]…
	Les obsèques de Mr. Pouchkin ont été célébrées de la manière la plus brillante et à la fois la plus touchante. Tous les chefs de missions étrangères y ont assisté, à l’exception…:с.375
	— Карл Люцероде, донесение саксонскому правительству, 18 февраля 1837

	Донесли, что Жуковский и Вяземский положили свои перчатки в гроб, — и в этом видели что-то и к кому-то враждебное.
	— Александр Тургенев, письмо Н. Н. Тургеневу, 1 февраля

	Знать стала навещать ум[ер]шего поэта, только прослышав об участливом внимании царя.
	— Аркадий Россет по записи П. И. Бартенева

… многие располагали следовать за гробом до самого места погребения в Псковской губернии; наконец, дошли слухи, что будто в самом Пскове предполагалось выпрячь лошадей и везти гроб людьми, приготовив к этому жителей Пскова. — Мудрёно было решить, не относились ли все эти почести более к Пушкину-либералу, нежели к Пушкину-поэту. — В сём недоумении и имея в виду отзывы многих благомыслящих людей, что подобное как бы народное изъявление скорби о смерти Пушкина представляет некоторым образом неприличную картину торжества либералов, — высшее наблюдение признало своею обязанностью мерами негласными устранить все почести, что и было исполнено. — составлен для Николая I, подписан А. Х. Бенкендорфом

— Отчёт о действиях корпуса жандармов за 1837 год