Туалетная бумага

Туале́тная бума́га или пипифа́кс — бумажное изделие, используемое в санитарно-гигиенических целях, чаще всего для подтирки после отправления естественной нужды. Выпускается в рулонном или листовом видах. Туалетная бумага производится из специальной бумаги санитарно-гигиенического назначения, сырьём для которой служит макулатура («серые» виды бумаги) или целлюлоза («белые» виды бумаги). Туалетная бумага бывает однослойная, двухслойная и многослойная (трёхслойная, реже — с 4—6 слоями).

Розовая туалетная бумага

У этого термина существуют и другие значения, см. Туалетная бумага (значения).

Впервые использовать бумагу в санитарно-гигиенических целях начали в Китае. Наиболее раннее упоминание об этом относится к 589 г. н. э.^[1] А к 1391 г. для императорского двора ежегодно уже поставляли 720 тысяч листов туалетной бумаги (61x91 см), а также 15 000 листов специальной (в 19,4 кв. см) — толстой, мягкой и душистой — для семьи императора. Рулонная перфорированная туалетная бумага была придумана немецким предпринимателем Хансом Кленком в 1928 году. В каждом рулоне насчитывалась ровно тысяча листков, отделённых друг от друга перфорацией.

Туалетная бумага в коротких цитатахПравить

	Выражение счастья в глазах и на всем лице, с которым элегантная красотка вглядывается в рулончик туалетной бумаги...
	— Дж. Джонсон и С. Джонсон. «Одна минута человечества», 1986

	Предлагают большую партию туалетной бумаги с Саддамом Хусейном. Она после войны осталась...^[2]
	— Виктор Пелевин, «Жёлтая стрела», 1993

	Гостиница «Крым». <...> Туалетная бумага, сказали, «только для иностранцев».^[3]
	— Евгений Весник, «Дарю, что помню», 1997

	Туалетная бумага в художественном оформлении.^[4]
	— Никита Богословский, «Заметки на полях шляпы», 1997

	...в колбасу добавлялась всего лишь туалетная бумага. Новая, чистая, неиспользованная, кстати. Ну, просто для веса и объема подмешивали в колбасный фарш именно ее почему-то.^[5]
	— Галина Артемьева, «Фата на дереве», 2012

Туалетная бумага в мемуарах и публицистикеПравить

	В углу отгорожены калиточкой умывальник и унитаз. Над умывальником ― зеркало, полочка для сушки одежды. Естественно, есть и туалетная бумага. На полочке ― бритва, мыло, одеколоны. В стене два окошка.^[6]
	— Юрий Феклистов, «Глоток свободы, или пять чесов в голландской тюрьме», 1990

	Телефонный звонок на фирму, торгующую по каталогу: ― Сколько у вас стоит туалетная бумага? ― Посмотрите на странице 273. ― Если бы у меня был ваш каталог, мне была бы не нужна туалетная бумага…
	— Анекдот, 1990-е

Гостиница «Крым». Вся наша молодежь на втором этаже. Я ― 70-летний ― на третьем. Лифта нет. Балкон на три номера ― один! Кради кто и что хочешь! Туалет в коридоре. Воды теплой нет. Туалетная бумага, сказали, «только для иностранцев». Телевизор не работает. Очевидно для директоров (и гостиницы и нашей киногруппы) «забота о человеке» ― главный лозунг…^[3]

— Евгений Весник, «Дарю, что помню», 1997

А потом они стали вынимать четырехугольные пачки желтого и голубого цвета.
— Нет, Валь, это не то. Ты посмотри на дне, дай я…
— Да нет ничего, Леля! Тут одна бумага…
Мама вынула из пачки небольшую бумажную салфетку. На ней были оттиснуты крестики и кружочки.
— А где же пенициллин? — медленно и драматично произнесла тетя Валя. А мама как рассмеется. Как бывало еще при папе. Аж жутко становится от ее смеха.
— Валь, ха-ха-ха-ха, Валь. Не поняла, ха-ха-ха-ха. А я поняла, ха-ха-ха… Это… Это… Ох, прости душу грешную! Фух! Это… туалетная бумага. Что, немцы пенициллин тебе оставят, а бумагу повезут с собой? Фух…
Кончился у обеих этот истерический смех, это неестественное веселье. Мама затихла и начала плакать. Она плакала редко. Мне было не по себе, когда я видела ее слёзы. Я не знала тогда, что мне делать…^[7]

— Людмила Гурченко, «Аплодисменты», 2003

Бывало, даже выкладывали самое заветное: голубовато-розовую вареную колбасу, которую покупали, оправдываясь друг перед другом тем, что на свежем воздухе жутко разыгрывается аппетит. Время от времени в прессе появлялись страшные разоблачительные статьи, с упоением повествующие о том, из чего на самом деле производят колбасу «Докторскую». Варианты, очевидно, варьировались в зависимости от степени буйности фантазии автора и его же настроения в момент написания газетного материала. Доброе состояние авторского духа ― и ничего, в колбасу добавлялась всего лишь туалетная бумага. Новая, чистая, неиспользованная, кстати. Ну, просто для веса и объема подмешивали в колбасный фарш именно ее почему-то. Вообще-то, бумага для санитарно-гигиенических нужд населения считалась продуктом дефицитным. Когда ее «выбрасывали» на продажу, образовывались могучие очереди. Покупали столько, сколько отпускали «в одни руки». Нанизывали драгоценную добычу на веревку, надевали эти «бусы» на шею и гордо шли по домам, нисколько не стесняясь своего шизофренически-дикого имиджа, а напротив, торжествующе указывая возбужденным встречным, где именно приобретена драгоценная покупка. Никакого классового расслоения не наблюдалось. Так поступали все: от интеллигентов до рабочих и крестьян. Вот он, наглядный пример того, как можно ― легко и просто ― добиться полного равенства людей. И не только равенства, но и братства. И при таком отсутствии присутствия на прилавках туалетной бумаги доверчивым читателям советских газет становилось ясно, куда она, собственно, девается.^[5]

— Галина Артемьева, «Фата на дереве», 2012

― Хочу великую Россию! Я ее не помню, но знаю, что она была.
― Была великая страна с очередью за туалетной бумагой… Я хорошо помню, как пахли советские столовые и советские магазины.
― Россия спасет мир! И сама так спасется!
― Мой отец до девяноста лет дожил. Говорил, что в его жизни ничего хорошего не было, только война. Это все, что мы умеем. <...>
― Страна пропала из-за дефицита женских сапог и туалетной бумаги, из-за того, что апельсинов не было.^[8]

— Светлана Алексиевич, «Время second-hand», 2013

Туалетная бумага в беллетристике и художественной прозеПравить

Выражение счастья в глазах и на всем лице, с которым элегантная красотка вглядывается в рулончик туалетной бумаги, либо раскрывает шкаф так, словно это дверь пещеры Аладдина, мгновенно передаётся каждому. В этой эмпатии, возможно, умещается и зависть и даже немного раздражения, ибо каждому известно, что он-то не мог бы так же восхищаться, отхлебывая этот лимонад, или пользуясь такой бумагой, что в эту Аркадию попасть невозможно, но её светозарная погода делает своё дело. Впрочем, мне с самого начала было ясно, что, совершенствуясь в борьбе товаров за существование, реклама покорит нас не путём постоянного улучшения товаров, а в результате постоянно ухудшающегося качества мира. Что же нам осталось после кончины Бога, высоких идеалов, чести, бескорыстных чувств в забитых людьми городах, под кислотными дождями, кроме экстаза дам и господ из рекламных роликов, расхваливающих кексы, пудинги и кремы как пришествие Царства Небесного?

— Дж. Джонсон и С. Джонсон. «Одна минута человечества», 1986

Единственным, что смущало Веру, был какой-то далекий грохот или гул, иногда доносившийся из-за стен, ― она никак не могла взять в толк, что может так странно гудеть под землей, но потом решила, что это метро, и успокоилась. В кабинках зашуршала настоящая туалетная бумага ― не то что раньше. На умывальниках появились куски мыла, рядом ― настенные электрические ящики для сушения рук. Словом, когда один постоянный клиент сказал Вере, что приходит сюда, как в театр, она не удивилась сравнению и даже не особенно была польщена.^[9]

— Виктор Пелевин, «Девятый сон Веры Павловны», 1991

― Слушай. Предлагают большую партию туалетной бумаги с Саддамом Хусейном. Она после войны осталась, а спрос упал. Очень дёшево. Сколько она у вас может стоить?
― Стоить-то она может много, ― сказал Гриша. ― Но я тебе, Иван, могу сразу сказать, что заниматься этим нет мазы. Реальный рынок для туалетной бумаги очень маленький ― только С В. Из-за этого даже браться не стоит.
― А общие и плацкарта? ― спросил Иван.
― В сидячих она вообще никогда не шла, а сейчас из-за инфляции плацкарта тоже на газеты переходит.
― Ну хорошо, ― сказал Иван, ― с плацкартой понятно. А купе? Ведь там тоже…^[2]

— Виктор Пелевин, «Жёлтая стрела», 1993

Мой однокашник и ровесник Саша Николаев зашел с женой Женей в универмаг. А там продавалась туалетная бумага. Прилавок был внизу, а очередь вилась по лестнице в середине зала, ее хвост терялся в верхних этажах. Сашка был на войне командиром артиллерийского взвода, в жестоком бою против немецких танков потерял в сорок четвертом в Польше правую руку. Так и прожил по сути всю жизнь ― ни ребенка кверху подбросить, ни женщину толком обнять. Но парень веселый, остроумный. Как говорят нынешние радиожурналисты ― юморной. Он подошел к прилавку и вынул красную книжечку. Шаг, на который следует решиться: известно, как относятся у нас к инвалидам войны.
Сверху тотчас кто-то крикнул:
— А этот почему без очереди?
Другой голос разъяснил иронически:
— Инвалид!
Третий:
— Подумаешь, руку ему оторвало!
Тут Саша поднял голову и сказал громко и доброжелательно:
— Руку мне оторвало, но ведь задницу-то не оторвало!..
Ближние грохнули. Стоящие чуть выше заинтересовались причиной, тоже засмеялись. За ними — еще…
Через минуту вся очередь на лестнице корчилась от хохота. Под ее конвульсии чета Николаевых и удалилась с сумкой, плотно набитой нежными рулонами.^[10]

— Константин Ваншенкин, «Писательский клуб», 1998

― Киса, ― рявкнула я, ― проснись! Пылесос придумали, кажется, еще в тридцатых годах прошлого века. Кстати, не надо приделывать колеса к раме, велосипед изобрели до тебя, электролампочку, железную дорогу, утюг, чайник и туалетную бумагу тоже.
Киса поморгал и растерянно спросил:
― Кто же это все изобрел?
― Про велосипед, утюг и чайник я ничего сказать не могу. Паровоз вроде впервые сконструировали братья Черепановы, а лампочку Яблочков придумал, хотя я могу и ошибаться.
― Я про туалетную бумагу спросил, ― с любопытством воскликнул Киса.
― Вот историю пипифакса я совсем не знаю!
Киса вытащил руку из стоящей дыбом шевелюры.
― Эх, судьба изобретательская!^[11]

— Дарья Донцова, «Доллары царя Гороха», 2004

Начиналось что-то новое. Легли на мою кровать, тихо обнялись; за занавеской сопела простуженная Юлька, делала уроки, чихая и поминутно сморкаясь в рулон туалетной бумаги; её так проняло, что никаких носовых платков не хватало; она отрывала все новые и новые кусочки, по перфорации и без, а мы лежали на солнцепёке, и кровать плыла над городом...^[12]

— Екатерина Завершнева, «Высотка», 2012

	Слушай, у нас кончилась туалетная бумага, — говорил он строго. Но вместо вины на лице, вместо желания все быстро исправить Мотя смотрела сквозь, роняла рассеянно: да? Я не заметила. И ничего не замечала.^[13]
	— Майя Кучерская, «Тётя Мотя», 2012

Туалетная бумага в стихахПравить

	Когда под утро, точно магний, бледнеют лица в зеркалах, и туалетною бумагой прозрачна пудра на щеках, как эти рожи постарели! Как хищно на салфетке в ряд, как будто раки на тарелке, их руки красные лежат!^[14]
	— Андрей Вознесенский, «Новогоднее письмо в Варшаву», 1961

ИсточникиПравить

↑ Джеймс П., Торп Н. Древние изобретения. — Мн. — 1997 — С. 549 — ISBN 985-438-139-0
↑ ¹ ² Виктор Пелевин. Собрание сочинений в трёх томах. Том 1. — М.: Вагриус, 2001 г.
↑ ¹ ² Евгений Весник. Дарю, что помню. — М.: «Огонек», № 41, 1990 г.
↑ Никита Богословский, «Заметки на полях шляпы». — М.: Вагриус, 1997 г.
↑ ¹ ² «Лабиринты души. Проза Г. Артемьевой». — М.: «Эксмо», 2012 г.
↑ Юрий Феклистов. Глоток свободы, или пять чесов в голландской тюрьме. — М.: «Огонек», № 41, 1990 г.
↑ Людмила Гурченко. Аплодисменты. ― М.: Вагриус, 2004 г.
↑ Светлана Алексиевич. «Время second-hand». — М.: Дружба народов, № 8-9, 2013 г.
↑ Виктор Пелевин. Собрание сочинений в трёх томах. Том 3. — М.: Вагриус, 2001 г.
↑ Константин Ваншенкин «Писательский клуб». — М.: Вагриус, 1998 г.
↑ Дарья Донцова. «Доллары царя Гороха». — М.: Эксмо, 2004 г.
↑ Е. Завершнева. «Высотка». — М.: Время, 2012 г.
↑ Майя Кучерская, Тётя Мотя. — М.: «Знамя», №7-8, 2012 г.
↑ А. А. Вознесенский, 40 лирических отступлений из поэмы «Треугольная груша». — М.: Советский писатель, 1962 г. — 110 с. — 50 000 экз. г.

См. такжеПравить

Поделитесь цитатами в социальных сетях:
ВКонтакте • Facebook • Твиттер • Живой Журнал

[1] Джеймс П., Торп Н. Древние изобретения. — Мн. — 1997 — С. 549 — ISBN 985-438-139-0

[жёлт-2] ¹ ² Виктор Пелевин. Собрание сочинений в трёх томах. Том 1. — М.: Вагриус, 2001 г.

[Весн-3] ¹ ² Евгений Весник. Дарю, что помню. — М.: «Огонек», № 41, 1990 г.

[4] Никита Богословский, «Заметки на полях шляпы». — М.: Вагриус, 1997 г.

[артем-5] ¹ ² «Лабиринты души. Проза Г. Артемьевой». — М.: «Эксмо», 2012 г.

[6] Юрий Феклистов. Глоток свободы, или пять чесов в голландской тюрьме. — М.: «Огонек», № 41, 1990 г.

[7] Людмила Гурченко. Аплодисменты. ― М.: Вагриус, 2004 г.

[8] Светлана Алексиевич. «Время second-hand». — М.: Дружба народов, № 8-9, 2013 г.

[9] Виктор Пелевин. Собрание сочинений в трёх томах. Том 3. — М.: Вагриус, 2001 г.

[Ваншен-10] Константин Ваншенкин «Писательский клуб». — М.: Вагриус, 1998 г.

[Горох-11] Дарья Донцова. «Доллары царя Гороха». — М.: Эксмо, 2004 г.

[зав-12] Е. Завершнева. «Высотка». — М.: Время, 2012 г.

[13] Майя Кучерская, Тётя Мотя. — М.: «Знамя», №7-8, 2012 г.

[14] А. А. Вознесенский, 40 лирических отступлений из поэмы «Треугольная груша». — М.: Советский писатель, 1962 г. — 110 с. — 50 000 экз. г.

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]

[12]

[13]

[14]