Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа

«Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, некогда сочинённая магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции. Книга, полная пантагрюэлизма» (фр. La vie très horrifique du grand Gargantua, père de Pantagruel iadis composée par M. Alcofribas Nasier L’abstracteur de quinte essence. Livre plein de pantagruelisme) — вторая книга романа-эпопеи Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», первая по внутренней хронологии. Впервые издана в 1534 году.

Цитаты

Раскройте мою книгу и вдумайтесь хорошенько, о чём в ней говорится. Тогда вы уразумеете, что снадобье, в ней заключённое, совсем не похоже на то, какое сулил ларец; я хочу сказать, что предметы, о которых она толкует, вовсе не так нелепы, как можно было подумать, прочитав заглавие. Положим даже, вы там найдёте вещи довольно забавные, если понимать их буквально, вещи, вполне соответствующие заглавию, и всё же не заслушивайтесь вы пенья сирен, а лучше истолкуйте в более высоком смысле всё то, что, как вам могло случайно показаться, автор сказал спроста. <…> вы можете быть совершенно уверены, что станете от этого чтения и отважнее и умнее, ибо в книге моей вы обнаружите совсем особый дух и некое, доступное лишь избранным, учение, которое откроет вам величайшие таинства и страшные тайны, касающиеся нашей религии, равно как политики и домоводства. <…> Должно заметить, что на сочинение этой бесподобной книги я потратил и употребил как раз то время, которое я себе отвёл для поддержания телесных сил, а именно — для еды и питья. Время это самое подходящее для того, чтобы писать о таких высоких материях и о таких важных предметах, что уже прекрасно понимали Гомер, образец для всех филологов, и отец поэтов латинских Энний <…>. Итак, мои милые, развлекайтесь и — телу во здравие, почкам на пользу — веселитесь, читая мою книгу. Только вот что, балбесы, чума вас возьми: смотрите не забудьте за меня выпить, а уж за мной дело не станет! — Пролог автора (Prologue de l'Auteur)

Fault ouvrir le livre : et soigneusement peser ce qui y est deduict. Lors congnoistrez que la drogue dedans contenue est bien d’aultre valeur, que ne promettoit la boitte. C’est à dire que les matieres icy traictées ne sont tant folastres, comme le tiltre au dessus pretendoit. Et posé le cas, qu’on sens literal vo’trouvez matières assez ioyeuses & bien correspondentes au nom, toutesfois pas demourer là ne fault, comme au chant des Sirènes : ains à plus hault sens interpreter ce que par adventure cuidiez dict en guaieté de cueur. <…> espoir certain d’estre faictz escors & preux à ladicte lecture. Car en icelle bien aultre goust trouverez, & doctrine plus absconce que vous revelera de tresaultz sacremens & mystères horrificques, tant en ce que concerne nostre religion, que aussi l’estat politicq & vie oeconomicque. <…> Combien que les dictant n’y pensasse en plus que vo’qui paradventure beviez comme moy. Car à la composition de ce livre seigneurial, ie ne perdys ny emploiay oncques plus ny aultre temps, que celluy qui estoit estably à prendre ma refection corporelle : sçavoir est, beuvant et mangeant. Aussi est ce la iuste heure, d’escrire ces haultes matières et sciences profundes. Comme bien faire sçavoit Homere paragon de tous philologes, et Ennie père des poëtes latins <…>. Or esbaudissez vous mes amours, & guayement lisez le reste : tout à l’aise du corps et au profict des reins. Mais escoutaz vietz d’azes, que le mau lubec vous trousque : vous soub-vieigne de boyre à my pour la pareille : et ie vous plegera tout are metys.

	Вот при каких обстоятельствах и каким образом родила Гаргамелла; если же вы этому не поверите, то пусть у вас выпадет кишка! — глава IV
	Occasion & manière comment Gargamelle enfanta fut telle. Et si ne le croiez, le fondement vo’escappe.

	Для его перчаток были употреблены в дело шестнадцать кож, снятых с упырей, а для опушки — три кожи, снятые с вурдалаков. Таково на сей предмет было предписание сенлуанских каббалистов. — глава VIII
	Pour ses guands furent mises en œuvre seize peaulx de lutins, et troys de loups guarous pour la brodure d’iceulx. Et de telle matière luy feurent faictz par l’ordonnance des Cabalistes de Sainlouand.

Вот до чего дошли эти придворные щёголи и суесловы! Если они избирают своим девизом веселье, то велят изобразить весло; <…> если лопнувший банк, то — лопнувшую банку <…>. Всё это такие нелепые, такие пошлые, такие вымученные и грубые омонимы, что всякому, кто теперь, после того как изящная словесность во Франции возродилась, станет их употреблять, следовало бы пришить к воротнику лисий хвост, а рожу вымазать коровьим калом. <…> Совершенно иначе в былые времена поступали египетские мудрецы, пользовавшиеся письменами, которые они называли иероглифами. В письменах этих никто ничего не понимал, понимали только те, которые понимали свойства, особенности и природу вещей, коих знаки они собой представляли. <…> Однако плыть далее среди подобных пучин и мелей небезопасно — я возвращаюсь в ту гавань, откуда я вышел. Надеюсь когда-нибудь изложить всё это обстоятельно и доказать как с помощью философских умозаключений, так и путём ссылок на признанные авторитеты древнего мира, сколь многочисленны и каковы суть цвета в природе и что каждым из них можно обозначить. Дай только бог, чтобы с плеч моих не свалилась подставка для колпака или же, как говаривала моя бабушка, кувшин для вина. — глава IX

En pareilles tenèbres sont comprins ces glorieux de court, lesquelz voulens en leurs divises signifier espoir, font protrayre une sphère : <…> un bancq rompu, pour bancque roupte <…>. Que sont homonymies tant ineptes, tant fades, tant rusticques & barbares, que l’on doiburoyt atacher une queue de renard, au collet, & faire un masque d’une bouze de vache à un chacun d’iceulx, qui en vouldroyt dorenavant user en France. <…> Bien aultrement faisoient en temps iadys les saiges de Egypte, quant ilz escripvoient par letres, qu’ilz appelloyent hieroglyphiques. Lesquelles nul n’entendoit qui n’entendist : & un chascun entendoyt qui entendist la vertus/ propriété/ et nature des choses par ycelles figurés. <…> Mais plus oultre ne fera voile mon esquif entre ces gouffres et guez mal plaisans. Ie retourne faire scalle au port dont suys yssu. Bien ay ie espoir d’en escripre quelque iour plus amplement : & montrer tant par raisons philosophicques, que par auctoritez repceues & approuvées de toute ancienneté, quelles et quantes couleurs sont en nature : & quoy par une chascune peut estre designé, si le prince le veult & commende : cil qui en commendant ensemble donne & povoir & sçavoir.

	— … славно провёл ты нас за нос! Быть тебе когда-нибудь святейшим владыкою папой. — глава XII
	… tu nous a baillé foin en corne : ie te voirray quelque iour pape.

[Гаргантюа] взяли в наставники великого богослова, магистра Тубала Олоферна, и магистр так хорошо сумел преподать ему азбуку, что тот выучил её наизусть в обратном порядке, для чего потребовалось пять лет и три месяца. Затем учитель прочёл с ним Доната, Фацет, Теодоле и Параболы Алана, для чего потребовалось тринадцать лет, шесть месяцев и две недели. <…> Далее они прочли De modis significandi с комментариями Пустомелиуса, Оболтуса, Прудпруди, Галео, Жана Телёнка, Грошемуцена и пропасть других, для чего потребовалось восемнадцать лет и одиннадцать с лишним месяцев. И всё это Гаргантюа так хорошо усвоил, что на экзамене сумел ответить всё наизусть в обратном порядке и доказал матери как дважды два, что De modis significandi non erat scientia. Далее прочли Календарь, для чего потребовалось верных шестнадцать лет и два месяца, и тут означенный наставник скончался… — глава XIV

L’on luy enseigna un grand docteur en theologie nommé maistre Thubal Holoferne, qui luy aprint sa chartre si bien qu’il la disoit par cueur au rebours : & il fut cinq ans & troys moys puis luy leut le Donat le Facet le Theodolet, et Alanus in parabolis & y fut treze ans six moys & deux sepmaines. <…> Puis luy leugt De modis significandi, avecques les commens de Hurtebize, de Fasquin, de Tropditeulx, de Gualehault, & Iehan le veau, de Billonio, Brelingnandus, et un tas d’aultres, & y feut plus de dix huyt ans & unze moys. Et le sceut si bien que au coupelaud il le rendoit par cueur à revers. Et prouvoit sus ses doigts à sa mère que de modis significandi non erat scientia. Puis luy leut le compost, où il feut bien seize ans & deux moys, lors que son dict precepteur mourut…

Между тем отец стал замечать, что сын его, точно, оказывает большие успехи, что от книг его не оторвёшь, но что впрок это ему не идёт и что к довершению всего он глупеет, тупеет и час от часу становится рассеяннее и бестолковее. Грангузье пожаловался на это дону Филиппу де Маре, вице-королю Папелигосскому, и услышал в ответ, что лучше совсем ничему не учиться, чем учиться по таким книгам под руководством таких наставников, ибо их наука — бредни, а их мудрость — напыщенный вздор, сбивающий с толку лучшие, благороднейшие умы и губящий цвет юношества. — Коли на то пошло, — сказал вице-король, — пригласите к себе кого-нибудь из нынешних молодых людей, проучившихся года два, не больше. И вот если он уступит вашему сыну по части здравомыслия, красноречия, находчивости, обходительности и благовоспитанности, можете считать меня последним вралем. — глава XV

Tant son père aperceut, que vrayment il estudioyt tresbien et y mettoit tout son temps, toutesfoys qu’en rien ne prouffitoyt. Et que pys est, qu’il en devenoyt fou niays tout resveux et rassoté. Dequoy se complaignant à don Philippe des Marays Viceroy de Papelygosse entendit, que mieulx luy vauldroit rien n’aprendre que telz livres soubz telz precepteurs aprendre. Car leur sçavoir n’estoyt que besterye, et leur sapience n’estoyt que moufles, abastardisant les bons et nobles esperitz, et corrumpent toute fleur de ieunesse. Et qu’ainsy soyt, prenez (dist il) quelqu’un de ces ieunes gens du temps present, qui ayt seulement estudié deux ans, on cas qu’il ne ayt meilleur iugement, meilleurs parolles, meilleur propos que vostre filz, et meilleur entrestien et honesteté entre le monde, reputez moy à iamais en taillebacon de la Brene.

	Гаргантюа вместо ответа заревел как корова и уткнулся носом в шляпу, и в эту минуту он был так же способен произнести речь, как дохлый осёл — пукнуть. — глава XV
	Toute la contenence de Gargantua fut qu’il se print à pleurer comme une vache, et se cachoyt le visaige de son bonnet. Et ne fut possible de tyrer de luy une parolle, non plus qu’un pet d’un asne mort.

	Они блохой закусили и больше не просили. И в память этого босские дворяне до сего времени закусывают блохой, да ещё и похваливают, да ещё и облизываются. — глава XVI
	Tout leur desjeuner feut par baisler ; en memoire de quoy encores de present les gentilzhommes de Beauce desjeunent de baisler, et s’en trouvent fort bien, et n’en crachent que mieulx.

	Магистр Ианотус, причесавшись под Цезаря, надев на голову богословскую шапочку, вволю накушавшись пирожков с вареньем и запив святой водицей из погреба, отправился к Гаргантюа, <…> замыкали шествие человек пять не весьма казистых магистров наук, все до одного грязнее грязи. — глава XVIII
	Maistre Ianotus tondu à la Cesarine, & vestu de son lyripipion theologal, & bien antidoté l’estomach d’un coudignac de four, et eau beniste de cave, se transporta au logys de Gargantua, <…> trainnant après cinq ou six maistres inertes bien crottez à proffit de mesnaige.

— Как бы это было хорошо, если б вы вернули нам колокола, ибо мы испытываем в них крайнюю необходимость! Кхе, кхе, кха! Много лет тому назад мы не отдали их за большие деньги кагорским лондонцам, <…> коих пленили субстанциональные достоинства их элементарной комплекции, укореневающиеся в земнородности их квиддитативной натуры и порождающие способность разгонять лунный гало и предохранять от стихийных бедствий наши виноградники, то есть, собственно говоря, не наши, но окрестные, а ведь если мы лишимся крепких напитков, то мы утратим и всё наше имение, и всё наше разумение. Если вы исполните мою просьбу, то я заработаю десять пядей сосисок и отличные штаны <…>. Примите в соображение, domine, что я восемнадцать дней испальцовывал эту блестящую мухоморительную речь. <…> О domine, clochidonnaminor nobis! <…> Вот я вам сейчас докажу, что вы должны мне вернуть их! Ego sic argumentеr: Omnis clocha clochabilis, in clocherio clochando, clochans clochotivo clochare facit clochabiliter clochantes. Parisius habet clochas. Ergo glus. Xa-xa-xa! Недурно сказано! Точь-в-точь in tertio prime, по Darii или какому-то ещё. Истинный бог, когда-то я мастер был рассуждать, а теперь вот могу только дичь пороть, и ничего мне больше не нужно, кроме доброго вина и мягкой постели. Спину поближе к огню, брюхо поближе к столу, да чтобы миска была до краёв! <…> город без колоколов — всё равно что слепец без клюки, осёл без пахвей, корова без бубенчиков. — глава XIX. Речь магистра Ианотуса де Брагмардо… (La harangue de Maistre Ianotus de Bragmardo…)

Ce ne seroyt que bon que nous rendissiez nos cloches. Car elles nous font bien besoing. Hen, hen, hasch. Nous en avions bien aultrefoys refusé de bon argent de ceulx de Londres en Cahors, <…> qui les vouloient achapter pour la substantificque qualité de la complexion elementare, que est intronificquée en la terrestreité de leur nature quidditative pour extraneizer les halotz et les turbines suz nos vignes, vrayment non pas nostres, mays d’icy auprès. Car si nous perdons le piot : no’perdons tout et sens & loy. Si nous les rendez à ma requeste, ie y guaingneray six pans de saulcices, et une bonne paire de chausses <…>. Advisez domine, il y a dix huyt iours que ie suis à matagraboliser ceste belle harangue. <…> O domine, clochidonnaminor nobis. <…> Cza ie vous prouve que me les doibvez bailler. Eco sic argumentor. Omnis clocha clochabilis in clocherio clochando clochans clochativo clochare facit clochabiliter clochantes. Parisius habet clochas. Ergo gluc, ha, ha, ha. C’est parlé cela. Il est in tertio prime en Darii ou ailleurs. Par mon ame, iay eu le temps que ie faisoys diables de arguer. Mays de present ie ne fays plus que resver. Et ne me fault plus dorenavant, que bon bin, bon lict, le doux au feu : le ventre à table, et escuelle bien profonde. <…> une ville sans cloches, est comme un aveuigle sans baston, un asne sans cropière, et une vacche sans cymbales.

	… залились таким неудержимым хохотом, что чуть было не отдали богу душу, <…> так что в конце концов на глазах у всех выступили слёзы, ибо от сильного сотрясения мозговое вещество отжало слёзную жидкость, и она притекла к глазным нервам. Таким образом, они изобразили собой гераклитствующего Демокрита и демокритствующего Гераклита. — глава XX
	… s’esclaffèrent de rire tant profondement <…> que les larmes leurs venoyent es yeulx : par la vehemente concution de la substance du cerveau : à laquelle feurent exprimées ces humiditez lachrymales, & transcoullées par les nerfz optiques En quoy par eulx estoyt Democrite heraclitizant et Heraclyte democritizant representé.

В общем, тяжба затянулась и тянется доныне. По сему случаю сорбонники дали обет не мыться, а Ианотус и иже с ним дали обет не утирать носа до тех пор, пока не будет вынесен окончательный приговор. Во исполнение данных обетов они и до сей поры пребывают грязными и сопливыми, ибо суд ещё не раскумекал это дело до тонкости. Приговор последует в ближайшие греческие календы, иными словами, никогда не последует, — вы же знаете, что судьи сильнее самой природы и даже своих собственных законов. Так, например, согласно парижским кодексам един бог властен продолжать что-либо до бесконечности. Природа сама по себе не создаёт ничего бессмертного, ибо всему произведённому ею на свет она же сама полагает предел и конец. <…> Но усилиями этих крючкотворов разбираемые ими тяжбы становятся бесконечными и бессмертными. — глава XX

Les Sorbonicoles sur ce poince feirent veu de ne soy descroter : maistre Ianot avecques ses adherens feist veu de ne se mouscher, iusques à ce qu’en feust dice par arrest deffinitif. Par ces veuz sont iusques à présent demourez & croteux & morveux, car la court n’a encore s bien grabelé toutes les pièces. L’arest sera donné es prochaines Calendes grecques. C’est à dire : iamays. Comme vous sçavez qu’ilz sont plus que nature, & contre leurs articles propres. Les articles de Paris, chantent que dieu seul peult fayre choses infinies. Nature, rien ne faict immortel : car elle mect fin & periode à toutes choses par elle produictes. <…> Mays ces avalleurs de frimars font les procès davant eulx pendens, & infinitz & immortelz.

	Он играл <…> в судью живого и судью мёртвого <…>. После ужина снова появлялись в большом количестве прекрасные деревянные евангелия, то есть шашечные доски… — глава XXII
	Là iouyoit <…> au juge vit et juge mort <…>. Après souper venoient en place les beaux evangiles de boys, c’est à dire force tabliers…

	— У нас здесь с припасами обстоит неважно, съестного маловато. Ежели Грангузье предпримет осаду, я все зубы себе повырву, оставлю штуки три, не больше, и пусть другие последуют моему примеру, а то мы враз всё подберём. — глава XXXII
	Nous sommes icy assez mal avitaillez : & pourveuz maigrement des harnoys de gueule. Si Grangouzier nous mettoit siège, dès à present m’en irois faire arracher les dens toutes, seulement que troys me restassent, autant à vos gens comme à moy, avec icelles nous n’avangerons que trop à manger nos munitions.

	— В первом же бою [армия] без труда разобьёт его наголову. Там вы сможете огрести кучу денег, — у этого мужлана денег уйма, <…> ибо у благородного государя гроша за душой никогда не бывает. Копить — это мужицкое дело. — глава XXXIII
	Par icelle sera de prime abordée facillement deconfit. Là recouvrerez argent à tas. Car le villain en ha du content <…> par ce qu ung noble Prince n’ha iamais ung soul. Thesauriser est faict de villain.

	… [ополченец] достал из своего гульфика молитвенник… — глава XXXV
	… tyra les heures de sa braguette…

	Гимнаст тот же час удалился, ибо он полагал, что в случаях счастливых не следует перегибать палку, а то счастье может и изменить, и что рыцарю подобает ко всякой своей удаче относиться бережно, не надоедать ей и не докучать. — глава XXXV
	Ce faict Gymnaste se retyre considerant que les cas de hazart iamais ne fault poursuyvre iusque à leur perdiode : & qu’il convient à tous chevaliers reverentement traicter leur bonne fortune, sans la molester ny gehainer.

… правая нога коня Эвдемона по колено увязла в брюхе одного дюжего и ражего поганца, навзничь лежавшего в воде, и конь никак не мог её вытащить; и до той поры он тут бился, пока Гаргантюа концом своего посоха не погрузил остатки требухи этого мерзавца в воду; тогда конь высвободил ногу, и — редчайший случай в гиппиатрии! — от прикосновения к внутренностям этого жирного негодяя нарост на ноге коня сам собой отвалился. — глава XXXVI

… Eudemon, du quel le cheval enfoncea le pied droict iusques au genoil dedans la panse d’ung gros & gras villain, qui estoit noyé l’envers, & ne le povoyt tirer hors : ainsi demouroit empestré, iusques à ce que Gargantua du bout de son baston enfondra le reste des tripes du villain en l’eau ce pendent que le cheval levoit le pied. Et (que est chose merveilleuse en Hippiatrie) feut ledict cheval guery d’un furot qu’il avoit en icelluy pied, par l’attouchement des boyaux de ce gros marroufle.

	— Сто чертей мне в глотку, если старых пьяниц на свете не больше, чем старых докторов! Я с моим аппетитом заключил договор, по которому он обязуется ложиться спать вместе со мной, и целый день я за ним слежу, а просыпаемся мы с ним тоже одновременно. — глава XLI
	Cent diables me saultent au corps s’il n’y a plus de vieulx hyvroignes, qu’il n’y a de vieulx medicins. I’ay composé avecq mon appetit en telle paction, que tousiours il se couche avecq moy, & à cela ie donne bon ordre le iour durant : aussi avecq moy il se lieve.

	— Иной раз читаю по три псалма и по три отрывочка из Священного писания, а нет охоты, так и совсем ничего. Я себя часами не утруждаю — не человек для часов, а часы для человека. Словом сказать, я поступаю с ними, как всё равно со стременными ремнями — укорачиваю и растягиваю, как мне вздумается. — глава XLI
	A l’usaige de Fecan, à troys psaulmes & troys leczons, ou rien du tout qui ne veult. Iamais ie ne me assubiectoys à heures. Les heures sont faictez pour l’homme, & non l’homme pour les heures. Pourtant ie foys des miennes à guise d’estrivières, ie les acourcys ou allonge quand bon me semble.

	— Слыхали вы когда-нибудь про борзого кобеля господина де Мерля? Как охотничья собака, он сплоховал, а хозяин накинул на него рясу. Клянусь телом Христовым, с тех пор он уж не упустил ни лисы, ни зайца, и это ещё что: он покрыл всех сучек в околотке, а ведь прежде он был по этой части слаб… — глава XLII
	Avez point ouy parler du levrier de monsieur de Meurles, qui ne valoit rien pour les champs, il luy mist un froc au col, par le corps dieu il n’eschappoit ny lievre ny regnard davant luy. Et que plus est : couvrir toutes les chiennes du pays, qui au paravant estoit esrené…

— Согласно истинной военной науке никогда не следует доводить врага до крайности: если он удручён и изнеможён, то отчаяние придаёт ему сил и вселяет в него бодрость, ибо отнять у людей растерявшихся и измученных всякую надежду на спасение — значит наделить их спасительнейшим средством. Сколько побед было вырвано побеждёнными из рук победителей единственно потому, что победители наперекор здравому смыслу стремились к полному и окончательному уничтожению и истреблению врага, не думая о том, что следует хоть кого-нибудь оставить в живых, чтобы было кому явиться вестником их победы! — глава XLIII

Car scelon vraye discipline militaire, iamais ne fault mettre son ennemy au lieu de desespoir. Par ce que telle necessité luy multiplie la force, & acroist le couraige, qui ià estoit deiect & failly. Et n’y a meilleur remède de salut à gens estommiz & recreuz que de n’esperer salut aulcun. Quantes victoires ont estées tollues des mains des vaincqueurs par les vaincuz, quand ilz ne se sont contentez de raison : mais ont attempté du tout mettre à internition & destruire totalement leurs ennemys, sans en vouloir laisser un seul pour enporter les nouvelles ?

	— Звонкие монеты — вот мышцы сражения. — глава XLVI
	Les nerfz des batailles sont les pecunes.

— Приснопамятные отцы наши, деды и прадеды по своей природе и духу были таковы, что при благоприятном для них исходе битв они в честь торжества своего и победы предпочитали одним своим человеколюбием возводить трофеи и монументы в сердцах у побеждённых, нежели на землях, ими завоёванных, памятники архитектурные, ибо живые человеческие предания об их незлобивости значили для них больше, нежели мёртвый язык колонн, арок и пирамид, коих к тому же может и не пощадить непогода, а равно и людская зависть. — глава L

Noz pères, ayeulx, et ancestres de toute memoyre, ont esté de ce sens & ceste nature, que des batailles par eulx consommées ont pour signe memorial des triumphes & victoyres plus voulentiers erigé trophées & monumens es cueurs des vaincuz par grace, que es terres par eulx conquestée, par achitecture. Car plus estimoient la dive souvenance des humains acquise par liberalité, que la mute inscription des arcs, columnes, & pyramides subiectes es calamitez de l’air, & envie d’un chascun.

	— … я [эту пророческую загадку] совсем по-другому толкую! Это же слог пророка Мерлина! Вычитывайте в нём любые иносказания, придавайте ей самый глубокий смысл, выдумывайте сколько вашей душе угодно… — глава LVIII
	… telle n’est mon exposition : le style est de Merlin le Prophete : donnez y allegories & intelligences tant graves que vouldrez & y ravassez…

Глава I

Дай бог, чтоб каждому была столь же доподлинно известна его родословная от Ноева ковчега и до наших дней, [как Гаргантюа]! Я полагаю, что многие из нынешних императоров, королей, герцогов, князей и пап произошли от каких-нибудь мелких торговцев реликвиями или же корзинщиков и, наоборот, немало жалких и убогих побирушек из богаделен являются прямыми потомками великих королей и императоров, — достаточно вспомнить, как поразительно быстро сменили: ассириян — мидяне, мидян — персы, <…> — французы. Что касается меня, то я, уж верно, происхожу от какого-нибудь богатого короля или владетельного князя, жившего в незапамятные времена, ибо не родился ещё на свет такой человек, который сильнее меня желал бы стать королём и разбогатеть, — для того чтобы пировать, ничего не делать, ни о чём не заботиться и щедрой рукой одарять своих приятелей и всех порядочных и просвещённых людей. Однако ж я себя утешаю, что в ином мире я непременно буду королём, да ещё столь великим, что сейчас и помыслить о том не смею. Придумайте же и вы себе такое или даже ещё лучшее утешение в несчастье и пейте на здоровье, коли есть охота.

Pleust à Dieu qu’un chascun sceust aussi certainement sa genealogie, depuis l’arche de Noë iusques à cest eage. Ie pense que plusieurs sont auiourd’huy empereurs, roys ducz, princes, et papes, en la terre, lesquelz sont descenduz de quelque porteurs de rogatons & de coustretz. Comme au rebours plusieurs sont gueux de l’hostiaire, souffreteux, & miserables : lesquelz sont descenduz de sang & ligne de grandz roys & empereurs : attendu l’admirable transport des règnes & empires : des Assyriens es Medes, des Medes es Perses, <…> es Françoys. Et pour vous donner à entendre de moy qui parle, ie cuyde que soye descendu de quelque riche roy ou prince on temps iadis. Car oncques ne veistes homme, qui eust plus grande affection d’estre roy & riche que moy : affin de faire grand chère et pas ne travailler, et bien enrichir mes amis & tous gens de bien & de sçavoir. Mais en ce ie me reconforte que en l’aultre monde ie le feray. voyre plus grand que de present ne l’auseroye soubhaiter. Vous en telle ou meilleur pensée reconfortez vostre malheur, & beuvez frays si faire ce peut.

… по великой милости божьей родословная Гаргантюа с древнейших времён дошла до нас в более полном виде, чем какая-либо ещё, не считая родословной Мессии <…>. Сия родословная была найдена Жаном Одо на его собственном лугу близ Голо при следующих обстоятельствах <…>. Землекопы, которым он велел выгрести ил из канав, обнаружили, что их заступы упираются в огромный бронзовый склеп длины невероятной, ибо конца его так и не нашли, — склеп уходил куда-то далеко за вьеннские шлюзы. В том самом месте, над которым был изображён кубок, а вокруг кубка этрусскими буквами написано: HIC BIBITUR, склеп решились вскрыть и обнаружили девять фляг в таком порядке, в каком гасконцы расставляют кегли, а под средней флягой оказалась, громоздкая, грязная, грузная, красивая, малюсенькая заплесневелая книжица, пахнувшая сильнее, но, увы, не слаще роз. Вот эта книжица и заключала в себе вышеупомянутую родословную <…>. Аз многогрешный был туда зван и, прибегнув к помощи очков, применив тот способ чтения стёршихся букв, коему нас научил Аристотель, разобрал их все, в чём вы и удостоверитесь, как скоро начнёте пантагрюэльствовать, то есть потягивать из бутылочки, потягивать да почитывать о престрашных деяниях Пантагрюэля.

… par un don souverain de dieu nous a esté reservée l’antiquité & genealogie de Gargantua, plus entière que nulle aultre, de dieu <…>. Et fut trouvée par Iean Audeau, en un pré qu’il avoit près l’arceau gualeau <…>. Duquel faisant lever les fossez, touchèrent les piocheurs de leurs marres, un grand tombeau de bronze long sans mesure : car oncques n’en trouvèrent le bout, parce qu’il entroit trop avant les escluses de Vienne. Icelluy ouvrans en certain lieu signé au dessus d’un goubelet, à l’entour du quel estoit escript en lettres Ethrusques, HIC BIBITUR, trouvèrent neuf flaccons en tel ordre qu’on assiet les quilles en Guascoigne. Des quelz celluy qu’on my lieu estoit, couvroit un gros/ gras/ grand/ gris/ ioly/ petit/ moisy/ livret, plus mais non mieux sentent que roses. En icelluy fut la dicte genealogie <…>. Ie (combien que indigne) y fuz appelé : et à grand renfort de bezicles practicant l’art dont on peut lire lettres non apparentes, comme enseigne Aristotele, la translatay, ainsi que veoir pourrez en Pantagruelisants, c’est à dire, beuvans à gré, et lisants les histoires horrificques de Pantagruel.

Глава II. Целительные безделки, отысканные в древних развалинах

Les fanfreluches antidotées trouvées en un monument antique

Иной предполагал, что, лобызая Его туфлю, спасти он душу мог. Но тут явился некий плут из края, Где ловят в озере плотву, и рек: «От этого да сохранит вас бог! В сей лавочке нечистое творится. Не худо б вам заметить, что порок Под клобуком приказчика гнездится». Тогда прочли главу, но смысла было В ней столько ж, сколько у овцы рогов. А он сказал: «Тиара так застыла, Что мозг во мне закоченеть готов». Но у плиты, где пахло из котлов Душистой брюквой, он согрелся скоро, Возликовав, что вновь на дураков И полоумных надевают шоры.

Aulcuns disoient, que leicher sa pantoufle Estoit meilleur que gaigner les pardons : Mais il survint un affecté de Marroufle, Sorti du creux où l’on pesche aux gardons Qui dist, messieurs pour dieu no’en gardons L’anguille y est, & en cest estau mussé, La trouverez (si de près reguardons) Une grand tare au fond de son aumusse. Qaund fut au poinct du lire le chapitre, On n’y trouva que les cornes d’un veau. Ie (disoyt il) sens le fond de ma mitre Si froyd que autour me morfond le cerveau. On l’eschauda d’un parfunct de naveau. Et fut content de soy tenir es atres, Pourveu qu’on feist un limonnier nouveau A tant de gents qui sont acariatres.

	Когда бы [щели] зарубцевались снова, Умолк бы кашель в толще недр земных. Зиянье этих дыр для глаз людских Всегда казалось наглостью безбожной. Вот если б удалось захлопнуть их, То и в аренду сдать их было б можно.
	S’on les pourroit reduire à cicatrice, Par tel moien, que plus n’eussent la tous. Veu qu’il sembloit impertinent à tous : Les veoir ainsi à chascun sent baisler. Si d’adventure ilz estoient à poinct clous, On les pourroit pour houstage bailler.

	Самострелом, дном котла пустого И прялками отмечен будет год, Когда всё тело короля дурного Под горностаем люэс изгрызёт.
	L’an viendra signé d’un arc turquoys, De cinq fuseaux, a trois culz de marmite : On quel le dos d’un roy trop peu courtoys Poivre sera soubz vn habit d’hermite.

Глава III

Грангузье <…> женился на Гаргамелле, дочери короля мотылькотов, девице из себя видной и пригожей, и частенько составляли они вместе животное о двух спинах и весело тёрлись друг о друга своими телесами, вследствие чего Гаргамелла зачала хорошего сына и проносила его одиннадцать месяцев. Должно заметить, что женщины вполне могут столько носить, и даже ещё больше, особливо если это кто-нибудь из ряда вон выходящий, кому назначены в удел великие подвиги.

Grandgouzier <…> espousa Gargamelle fille du roy des Parpaillos, belle gouge et de bonne troigne. Et faisoient eulx deux souvent ensemble la beste à deux douz, ioieusement se frotans leur lard, tant qu’elle engroissa d’un beau filz, et le porta iusques à l’unziesme mois. Car autant, voire d’adventage, peuvent les femmes ventre porter, mesmement quand c’est quelque chef d’œuvre, & personnage qui doive en son temps faires grandes prouesses.

Благодаря [некоторым] законам вдовы смело могут пускаться во все тяжкие целых два месяца после кончины супруга. Милые вы мои сукины дети, покорнейше вас прошу: ежели попадутся вам такие вдовушки, с которыми приятно было бы иметь дело, то валяйте-ка сами, а потом приводите их ко мне. Ведь если они и забеременеют на третий месяц, то ребёнок всё равно будет признан наследником покойного, а как скоро они забеременеют, то уж потом действуют без всякой опаски: пузо нагуляла — поехали дальше! Вот, например, Юлия, дочь императора Октавиана: она отдавалась своим любезникам, только когда чувствовала себя непорожней, подобно тому как судну требуется лоцман не прежде, чем оно проконопачено и нагружено.

Moiennans lesquelles loys, les femmes veusves peuvent franchement iouer du serrecropière à tous enviz & toutes restes, deux moys après le trespas de leurs mariz. Ie vous prie par grace vous aultres mes bons averlans si d’icelles en trouvez que vaillent le desbraguetter, montez dessus & me les amenez. Car si on troisiesme moys elles engroissent : leur fruict sera heritier du deffunct. Et la groisse congneue, poussent hardiment oultre, & vogue la gualée, puisque la panse est pleine. Comme Iulie fille de l’empereur Octavian ne se abandonnoyt à ses taboureurs, sinon quand elle se sentoyt grosse, à la forme que la navire reçoyt son pilot, que premierement ne soyt callafatée & chargée.

Глава V. Беседа во хмелю

Les propos des beuveurs

— Что раньше появилось: жажда или напитки? — Жажда, ибо кому бы пришло в голову ни с того ни с сего начать пить, когда люди были ещё невинны, как дети? — Напитки, ибо privatio presupponit habitum. Я — духовная особа. <…> — Мы, невинные детки, и без жажды пьём лихо. — А я хоть и грешник, да без жажды не пью. Когда я, Господи благослови, начинаю, её ещё может и не быть, но потом она приходит сама, — я её только опережаю, понятно? Я пью под будущую жажду. Вот почему я пью вечно. Вечная жизнь для меня в вине, вино — вот моя вечная жизнь.

Qui feut premier, soif ou beuverye ? Soif. Car qui eust beu sans soif durant le temps d’innocence ? Beuverye. Car privatio presupponit habitum. Ie suis clerc. <…> Nous aultres innocens ne beuvons que trop sans soif. Non moy pecheur sans soif : & sinon presente, pour le moins future, la prevenant comme entendez. Ie boy pour la soif advenir. Ie boy eternellement. Ce m’est eternité de beuverye, & beuverye d’eternité.

— Вы промачиваете горло для того, чтобы оно потом пересохло, или, наоборот, сперва сушите, чтобы потом промочить? — Я в теориях не разбираюсь, вот насчёт практики — это ещё туда-сюда. — Живей, живей! — Я промачиваю, я спрыскиваю, я пью — и всё оттого, что боюсь умереть. — Пейте всегда — и вы никогда не умрёте. — Если я перестану пить, я весь высохну и умру. Моя душа улетит от меня туда, где посырее. В сухом месте душа не живёт. — А ну-ка, виночерпии, создатели новых форм, сотворите из непьющего пьющего!

Mouillez vous pour feicher, ou feichez vous pour mouiller? Ie n’entens point la theoricque. De la practicque ie m’en ayde quelcque peu. Baste. Ie mouille, ie humette, ie boy : & tout de paour de mourir. Beuvez tousjours, vous ne mourrez iamais. Si ie ne boy, ie suys à sec. Me voilà mort. Mon ame s’enfuyra en quelcquc grenoillyere. En sec iamais l’ame ne habite. Sommeliers, ô createurs de nouvelles formes, rendez moy de non beuvant, beuvant.

	— Если бы бумага, на которой я пишу векселя, пила так же, как я, то, когда бы их подали ко взысканию, оказалось бы, что все буквы пьяным-пьяны, все — в лёжку, и суд, ничего не разобрав, не мог бы начать разбирательство.
	Si le papier de mes schedules beuvoit aussi bien que ie foys, mes crediteurs auroient bien leur vin quand on viendroit à la formule exhiber.

	— Пить такими напёрсточками — это всё равно что воробья причащать. — Это называется охота с бутылочками.
	Boyre à si petit gué c’est pour rompre son poictral. Cecy s’appelle pipée à flaccons.

	— Я пью, как губка. — А я — как тамплиер. <…> — А я — sicut terra sine aqva. — Что такое ветчина? — Требование на попойку, лесенка вроде той, по которой бочки с вином спускают в погребок; ну, а по этой — вино спускают в желудок.
	Ie ne boy en plus qu’une esponge. Ie boy comme un templier. <…> Moy sicut terra sine aqua. Un synonyme de iambon ? c’est un poulain. Par le poulain on descend le vin en cave, & par le iambon, en l’estomach.

	— От мелкого дождя прекращается сильный ветер. От долгих возлияний стихает гром.
	Petite pluye abat grand vent. Longues beuvettes rompent le tonnoirre.

	— Прежде я имел обыкновение пить до дна, а теперь я пью всё до капельки.
	Ie souloys iadis boyre tout, maintenant ie n’y laisse rien.

	— Во всём моём теле норки такой не сыщешь, где бы жажда могла укрыться от вина.
	Il n’y ha raboulliere en tout mon corps, où cestuy vin ne furette la soif.

— Не столь несокрушим камень, асбестом именуемый, сколь неутолима жажда, которую сейчас испытывает моё высокопреподобие. — «Аппетит приходит во время еды», сказал Анже Манский; жажда проходит во время пития. — Есть средство от жажды? — Есть, но только противоположное тому, какое помогает от укуса собаки: если вы будете бежать позади собаки, она вас никогда не укусит; если вы будете пить до жажды, она у вас никогда не появится.

La pierre dicte ἄσβεστος n’est plus inextinguible que la soif de ma paternité. L’appetit vient en mangeant, disoit Angeston : mais la soif s’en va en beuvant. Remede contre la soif? Il est contraire à celluy qui est contre morsure de chien, courez tousjours apres le chien, iamais ne vous mordera ; beuvez toujours avant la soif, & iamais ne vous adviendra.

	— Аргусу, чтобы видеть, нужно было сто глаз, а виночерпию, как Бриарею, нужно сто рук, чтобы всё подливать да подливать.
	Argus avoyt cent yeuls pour veoir, cent mains fault à ung sommelier comme avoyt Briareus, pour infatigablement verser.

	— Паж, дружочек, пополней, чтоб сверху коронка была! — Красная, как кардинальская мантия! — Natura abhorret vacuum. — После меня будет тут чем мухе напиться?
	Page, mon amy, emplys icy et couronne le vin ie te pry. A la Cardinale. Natura abhorret vacuum. Diriez vous qu’une mousche y eust beu ?

Глава VI. О том, каким весьма странным образом появился на свет Гаргантюа

Comment Gargantua nasquit en faczon bien estrange

— Ты ведь у меня храбрая, как овечка, — сказал он, — вот и разрешайся скорее, а там, глядишь, мы с тобой и другого сделаем. — Ну, ну! Вам, мужчинам, легко говорить! — сказала она. — Уж я с Божьей помощью для тебя постараюсь. А всё-таки лучше, если б тебе его отрезали! — Что отрезали? — спросил Грангузье. — Ну, ну, полно дурака валять! — сказала она. — Сам знаешь что. — Ах, это! — сказал он. — Да пёс с ним совсем! Коли уж он так тебе досадил, вели хоть сейчас принести нож. — Э, нет, избави бог! — сказала она. — Прости, Господи, моё согрешение…

Couraige de brebis (disoyt il) depeschez vous de cestuy cy, & bien toust en faisons vn aultre. Ha (dist elle) tant vous parlez à vostre aize, vous aultres hommes. Bien de par dieu ie me parforceray, puis qu'il vous plaist. Mais pleust à dieu que vous l’eussiez coupé. Quoy ? dist Grandgosier ? Hé (dist elle) que vous estes bon homme, vous l’entendez bien. Mon membre (dist il) ? Sang de les cabres, s’il vous semble bon, faictez apporter un cousteau. Ha (dist elle) : à dieu ne plaise, dieu me le pardoyent…

Отовсюду набежали повитухи, стали её щупать внизу и наткнулись на какие-то обрывки кожи, весьма дурно пахнувшие; они было подумали, что это и есть младенец, но это оказалась прямая кишка: она выпала у роженицы вследствие ослабления сфинктера, или, по-вашему, заднего прохода, оттого что роженица объелась требухой <…>. Тогда одна мерзкая старушонка, <…> слывшая за великую лекарку, дала Гаргамелле какого-то ужасного вяжущего средства, от которого у неё так сжались и стянулись кольцевидные мышцы, что — страшно подумать! — вы бы их и зубами, пожалуй, не растянули. <…> Из-за этого несчастного случая вены устья маточных артерий у роженицы расширились, и ребёнок проскочил прямо в полую вену, а затем, взобравшись по диафрагме на высоту плеч, где вышеуказанная вена раздваивается, повернул налево и вылез в левое ухо. Едва появившись на свет, он не закричал, как другие младенцы: «И-и-и! И-и-и!», — нет, он зычным голосом заорал: «Лакать! Лакать! Лакать!» — словно всем предлагал лакать, и крик его был слышен от Бюссы до Виваре. <…> Почему бы и вам не поверить? Потому, скажете вы, что здесь отсутствует даже видимость правды? Я же вам скажу, что по этой-то самой причине вы и должны мне верить, верить слепо, ибо сорбоннисты прямо утверждают, что вера и есть обличение вещей невидимых. <…> ведь для бога нет ничего невозможного, и если бы Он только захотел, то все женщины производили бы на свет детей через уши.

Et soubdain vindrent à tas saiges femmes de tous coustez. Et la tastant par le bas, trouvèrent quelques pellauderies, assez de maulvais goust, et pensoyent que ce feust l’enfant, mais c’estoit le fondement qui luy escappoit, à la mollification du droict intestine, lequel vous appelez le boyau cullier, par trop avoir mangé des tripes <…>. Dont une horde vieigle de la compaignie, laquelle avoit la reputation d’estre grande medicine, <…> luy feist un restrinctif si horrible, que tous ses larrys tant feurent oppilez et reserrez, que à grande pene avecques les dents, vous les eussiez eslargiz <…>. Par cest inconvenient feurent au dessus relaschez les cotyledons de la matrice, par lesquelz sursaulta l’enfant, et entra en la vène creuse, et gravant par le diaphragme iusques au dessus des espaules (où la dicte vène se part en deux) print son chemin à gausche, et sortit par l’aureille senestre. Soubdain qu’il feut né, il ne crya pas comme les aultres enfans/ mies/ mies/ mies. Mais à haulte voix s’escryoit, à boyre, à boyre, à boyre. Comme invitant tout le monde à boyre, si bien qu'il fut ouy de tout le pays de Beusse & de Bibaroys. <…> Pourquoy ne le croyriez vous ? Pour ce (dictez vous) qu’il n’y a nulle apparence. Ie vous dicz, que pour ceste seule cause, vous le debvez croyre en foy parfaicte. Car les Sorbonistes disent, que foy est argument des choses de nulle apparence. <…> que a Dieu rien n’est impossible. Et s’il vouloit les femmes auroyent dorenavant ainsi leurs enfans par l’aureille.

Глава VII

Добряк Грангузье, выпивая и веселясь с гостями, услышал страшный крик, который испустил его сын <…>. Тогда Грангузье воскликнул: «Ке гран тю а!..» — что означало: «Ну и здоровенная же она у тебя!..» Он имел в виду глотку. Присутствовавшие не преминули заметить, что по образцу и примеру древних евреев младенца, конечно, нужно назвать Гаргантюа, раз именно таково было первое слово, произнесённое отцом при его рождении.

Ce bonhomme Grantgousier beuvant, et se rigollant avecques les aultres entendit le cris horrible que son filz avoit <…> dont il dist, que grant tu as, supple le gousier. Ce que oyans les assistans, dirent que vrayment il debvoit avoir par ce le nom Gargantua, puis que telle avoyt esté la première parole de son père à sa nativité, à l’imitation et exemple des anciens Hebreux.

Между тем из Понтиля и Бреемона было доставлено семнадцать тысяч девятьсот тринадцать коров, каковые должны были поить его молоком, ибо во всей стране не нашлось ни одной подходящей кормилицы — так много молока требовалось для его кормления. Впрочем, иные учёные скоттисты утверждали, что его выкормила мать и что она могла нацедить из своих сосцов тысячу четыреста две бочки и девять горшков молока зараз, однако это неправдоподобно. Сорбонна сочла такое мнение предосудительным, благочестивый слух оскорбляющим и припахивающим ересью.

Et luy feurent ordonnées dix et sept mille neuf cens vaches de Pautille, et de Brehemond : pour l’alaicter ordinairement, car de trouver une nourrice convenente n’estoit possible en tout le pais, consideré la grande quantité, de laict requis pour icelluy alimenter. Combien qu’aulcuns docteurs Scotistes ayent affermé que sa mère l’alaicta, et qu’elle pouvoit trayre de ses mammelles quatorze cens pippes de laict pour chascune fois. Ce que n’est vraysemblable. Et a esté la proposition declarée par Sorbone scandaleuse, et des pitoyables aureilles offensive, et sentant de loing heresie.

… мордашка у него была славная, число подбородков доходило едва ли не до восемнадцати <…>. без причины он капли в рот не брал. Когда же он бывал раздосадован, разгневан, раздражён или удручён, <…> ему давали выпить, и он тут же утихомиривался и опять становился спокойным и весёлым мальчиком. Одна из его нянек честью клялась мне, что он к этому до того приохотился, что, бывало, чуть только услышит, как звенят кружки и фляги, и уже впадает в экстаз, словно предвкушая райское блаженство. По сему обстоятельству все няньки из уважения к этому божественному его свойству развлекали его по утрам тем, что стучали ножами по стаканам, <…> при каковых звуках он весь дрожал от радости и сам начинал раскачивать люльку, мерно покачивая головой, тренькая пальцами, а задницей выводя рулады.

… le faisoyt bon veoir car il portoit bonne troigne, et avoyt presque dix et huyt mentons <…>. N’en humoyt poinct sans cause. Car s’il advenoyt qu’il feut despit, courroussé, faché, ou marry, <…> luy aportant à boyre, l’on le remettoyt en nature, & soubdain demouroyt quoy et ioyeux. Une de ses gouvernantes m’a dict, que de ce fayre il estoyt tant coustumier, qu’au seul son des pinthes & flaccons, il entroyt en ecstase, comme s’il goustoyt les ioyes de paradis. En sorte qu’elles considerant ceste complexion divine pour le resiouyr au matin faisoyent davant luy donner des verres avecques un cousteau <…>. Auquel son il s’esguayoit, il tressailoit, & luy mesmes se bressoit en dodelinant de la teste, monichordisant des doigtz, & baritonant du cul.

Глава VIII

	… в те времена как раз начали пристёгивать штаны к куртке, а не куртку к штанам, что, как убедительно доказал Оккам в комментариях к Exponibilia магистра Шаровара, противоестественно.
	… lors commencza le monde de attacher les chausses au pourpoint. Et non le pourpoint aux chausses, car c’est chose contre nature, comme amplement a déclaré Olkam sus les Exponibles de M. Haultechaussade.

Глядя на искусное золотое шитьё, на затейливое, ювелирной работы, плетенье, украшенное настоящими брильянтами, рубинами, бирюзой, изумрудами и персидским жемчугом, вы, уж верно, сравнили бы гульфик с прелестным рогом изобилия, который вам приходилось видеть на древних изображениях и который подарила Рея двум нимфам, Адрастее и Иде, вскормившим Юпитера. Вечно влекущий, вечно цветущий, юностью дышащий, свежестью пышущий, влагу источающий, соками набухающий, оплодотворяющий, полный цветов, полный плодов, полный всякого рода утех, — вот как перед богом говорю, до чего же приятно было на него смотреть! Более подробно, однако ж, я остановлюсь на этом в своей книге О достоинствах гульфиков. Полагаю, впрочем, нелишним заметить, что гульфик был не только длинен и широк, — внутри там тоже всего было вдоволь и в изобилии, так что он нимало не походил на лицемерные гульфики многих франтов, к великому прискорбию для женского пола наполненные одним лишь ветром.

Voyans la belle brodeure de canetille, et les plaisans entrelatz d’orfeuverie, guarniz de fins diamens, fins rubiz, fines turquoises, fines esmeraugdes, & unions Persicques, vous l’eussiez comparée à une belle corne d’abondance, telles que voyez es antiquailles, & telle que donna Rhea, es deux nymphes Adrastea, & Ida nourrices de Iuppiter. Tousiours gualante, succulente, resudante, tousiours verdoyante, tousiours fleurissante, tousiours fructifiante, plene d’humeurs, plene de fleurs, plene de fruictz, plene de toutes delices. Ie advoue dieu s’il ne la faisoyt bon veoyr. Mais ie vous en exposeray bien dadvantaige en livre que iay faict De la dignité des braguettes. D’un cas vous advertis, que si elle estoit bien longue & bien ample, si estoyt elle bien guarnie au dedans & bien avitaillée, en riens ne ressemblant les hypocrificques braguettes d’un tas de muguetz, qui ne sont plenes que de vent, au grant interest du sexe feminin.

	Кошелёк его был сделан из слоновой мошонки, которую ему подарил гер Праконталь, ливийский проконсул.
	Sa bourse fut faict de la couille d’un Oriflant, que luy donna Her Pracontal proconsul de Lybie.

Глава XI

В возрасте от трёх до пяти лет Гаргантюа <…> время проводил, как все дети в том краю, а именно: пил, ел и спал; ел, спал и пил; спал, пил и ел. <…> Писал себе на башмаки, какал в штаны, утирал рукавом нос, сморкался в суп, шлёпал по всем лужам, пил из туфли и имел обыкновение тереть себе живот корзинкой. <…> Отцовы щенки лакали из его миски, а он ел с ними. Он кусал их за уши, а они ему царапали нос, он им дул в зад, а они его лизали в губы. И знаете что, дети мои, чтоб вам допиться до белой горячки? Этот маленький потаскун щупал своих нянек почём зря и вверху и внизу, и спереди и сзади и стал уже задавать работу своему гульфику. А няньки ежедневно украшали его гульфик пышными букетами, пышными лентами, пышными цветами, пышными кистями и развлекались тем, что мяли его в руках, точно пластырь, свёрнутый в трубочку; когда же у гульфика ушки становились на макушке, няньки покатывались со смеху…

Gargantua depuys les troys iusques à cinq ans <…> celluy son temps passa comme les petitz enfans du pais, c’est assavoir à boyre, manger, & dormir, à manger, dormir, & boyre, & dormir, boyre, & manger. <…> Il pissoyt sus ses souliers, il chyoit en sa chemise, il morvoyt dedans sa soupe. Et patrouilloit par tout. <…> Les petitz chiens de son père mangeoyent en son escuelle. Luy de mesmes mengeoit avecques eulx : Ils luy leschoyent les badigoinces. Et sabez quey hillotz, que mau de pie vous vyre, ce petit paillard tousiours tastonnoyt ses gouvernantes cen dessus dessoubz, cen devant derrière, harry bourriquet : et desià commenczoit exercer sa braguette. Laquelle en chascun iour ses gouvernantes ornoyent de beaux boucques, de beaux rubans, de belles fleurs, de beaux flocquars : & passoyent leur temps à la fayre revenir entre leurs mains, comme la paste dedans la met. Puys s’esclaffoyent de ryre quant elle levoyt les aureilles…

	Сверстники Гаргантюа в тех краях играли в вертушки, и ему тоже смастерили для игры отличную вертушку из крыльев мирбалейской ветряной мельницы.
	Pour s’esbatre comme les petitz enfans de nostre pays luy feirent un beau virollet des aesles d’un moulin à vent de Myrebalais.

Глава XIII

… Гаргантюа сказал, что сам завёл такой порядок, благодаря которому он теперь самый чистый мальчик во всей стране. <…> — После долговременных и любопытных опытов я изобрёл особый способ подтираться, самый, можно сказать, королевский, самый благородный, самый лучший и самый удобный из всех, какие я знаю. <…> Как-то раз я подтёрся бархатной полумаской одной из ваших притворных, то бишь придворных, дам и нашёл, что это недурно, — прикосновение мягкой материи к заднепроходному отверстию доставило мне наслаждение неизъяснимое. В другой раз — шапочкой одной из помянутых дам, — ощущение было то же самое. Затем шейным платком. Затем атласными наушниками, но к ним, оказывается, была прицеплена уйма этих поганых золотых шариков, и они мне всё седалище ободрали. Антонов огонь ему в зад, этому ювелиру, который их сделал, а заодно и придворной даме, которая их носила! Боль прошла только после того, как я подтёрся шляпой пажа, украшенной перьями на швейцарский манер. Затем как-то раз я присел под кустик и подтёрся мартовской кошкой, попавшейся мне под руку, но она мне расцарапала своими когтями всю промежность. Оправился я от этого только на другой день, после того как подтёрся перчатками моей матери, надушенными этим несносным, то бишь росным, ладаном. Подтирался я ещё шалфеем, укропом, анисом, майораном, розами, тыквенной ботвой, свекольной ботвой, капустными и виноградными листьями, проскурняком, диванкой, от которой краснеет зад, латуком, листьями шпината, — пользы мне от всего этого было, как от козла молока, — затем пролеской, бурьяном, крапивой, живокостью, но от этого у меня началось кровотечение, тогда я подтёрся гульфиком, и это мне помогло. Затем я подтирался простынями, одеялами, занавесками, подушками, скатертями, дорожками, тряпочками для пыли, салфетками, носовыми платками, пеньюарами. Всё это доставляло мне больше удовольствия, нежели получает чесоточный, когда его скребут.

… Gargantua feist responce, qu’il y avoit donné tel ordre, qu’en tout le pays n’estoyt guarson plus nect que luy. <…> Iay par longue & curieuse experience inventé un moyen de me torcher le cul, le plus royal, le plus seigneurial, le plus excellent, le plus expedient, que iamais feut veu. <…> Ie me torchay une foys d’un cachelet de velours de voz damoiselles : & le trouvay bon : car la mollice de la soye me causoyt au fondement une volupté bien grande. Une aultre foys d’un chapron d’ycelles, & feut de mesmes. Une autre foys d’un cachecoul, une aultrefoys des aureilles de satin cramoysi : mais la doreure d’un tas de spheres de merde qui y estoient, m’escorchèrent tout le darrière, que le feu sainct Antoyne arde le boyau cullier de l’orfebvre qui les feist : et de la damoiselle, qui les portoyt. Ce mal passa me torchant d’un bonnet de paige bien emplumé à la Souice. Puis fiantant darrière un buisson, trouvay un chat de Mars. D’icelluy me torchay, mais ses gryphes me exulcèrent tout le perinée. De ce me gueryz au lendemain me torchant des guands de ma mère bien parfumez de mauioin. Puis me torchay de Saulge, de Fenoil, de Aneth, de Mariolaine, de roses, de fueilles de Courles, de Choulx, de Bettes, de Pampre/ de Guymaulves/ de Verbasce (qui est escarlatte de cul) de Lactues/ de fueilles de Espinards. Le tout me feist grand bien à ma iambe : de Mercuriale, de Persiguière, de Orties, de Consoulde : mais ien eu la cacquesangue de Lombard. Dont feu guary me torchant de ma braguette. Puis me torchay aux linceux/ à la couverture/ aux rideaux/ d’un coissin/ d’un tapiz/ d’un verd/ d’une mappe/ d’un couvrechief/ d’un mouschenez/ d’un peignouoir. En tout ie trouvay de palsir plus que ne ont les roigneux quant on les estrille.

	О, пусть в сей нужник та придёт, Кого я жду, опорожняя Мой зад! Тогда я мочевой проход Прочищу ей, от счастья тая; Она ж, рукой меня лаская, Перстом умелым подотрёт Мой зад. — <…> это не я сочинил стихи, — я слышал, как их читали одной важной даме, и они удержались в охотничьей сумке моей памяти.
	O si quelqu’un eust consenty M’amener une que attendoys. En chiant. Car ie luy eusse assimenty Son trou d’urine, à mon lourdoys. Ce pendant eust avecq ses doigtz Mon trou de merde guarenty. En chiant. <…> ie ne les ay faict mie, mais les oyant reciter à dame grand que voyez cy, les ay retenu en gibbessière de ma memoyre.

	— Незачем подтираться, коли нет дерьма, — продолжал Гаргантюа. — А дерьма не бывает, если не покакаешь. Следственно, прежде надобно покакать, а потом уж подтереться. — Ах, как ты здраво рассуждаешь, мой мальчик! — воскликнул Грангузье. — Ей-богу, ты у меня в ближайшее же время выступишь на диспуте в Сорбонне, и тебе присудят докторскую степень — ты умён не по летам!
	Il n’est, dist Gargantua, point besoing de torcher le cul, sinon qu’il y ayt ordure. Ordure n’y peut estre, si on n’a chié : Chier doncques nous fault davant que le cul torcher. O (dist Grantgouzier) que tu as bon sens petit guarsonnet. Ces premiers iours ie te feray passer docteur en Sorbone par dieu, car tu as de raison plus que d’aage. Or poursuyz ce propos torcheculatif, ie t’en prie.

— Подтирался я ещё курицей, петухом, цыплёнком, телячьей шкурой, зайцем, голубем, бакланом, адвокатским метком, капюшоном, чепцом, чучелом птицы. В заключение, однако ж, я должен сказать следующее: лучшая в мире подтирка — это пушистый гусёнок, уверяю вас, — только когда вы просовываете его себе между ног, то держите его за голову. Вашему отверстию в это время бывает необыкновенно приятно, во-первых, потому, что пух у гусёнка нежный, а во-вторых, потому, что сам гусёнок тёпленький, и это тепло через задний проход и кишечник без труда проникает в область сердца и мозга. И напрасно вы думаете, будто всем своим блаженством в Елисейских полях герои и полубоги обязаны асфоделям, амброзии и нектару, как тут у нас болтают старухи. По-моему, всё дело в том, что они подтираются гусятами, и таково мнение учёнейшего Иоанна Скотта.

Puis me torchay d’une poulle, d’un coq, d’un poulet, de la peau d’un veau, d’un lievre, d’un pigeon, d’un cormaran, d’un sac d’advocat, d’une barbute, d’une coyphe, d’un leurre, Mais concluent ie dys & maintiens, qu’il n’y a tel torchecul que d’un oyson bien dumeté, pourveu qu’on luy tieigne la teste entre les iambes. Et m’en croyez suz mon honeur. Car vous sentez au trou du cul une volupté mirificque, tant par la doulceur d’icelluy dumet, que par la chaleur temperée de l’oizon, laquelle facillement est communicquée au boyau cullier & aultres intestines, iusques à venir à la region du cueur & du cerveau. Et ne pensez poinct que la beatitude des heroes & semidieux qui sont par les champs Elysiens soit en leur Asphodèle ou Ambrosie ou Nectar, comme disent ces vieilles ycy. Elle est selon mon opinion en ce qu’ils se torchent le cul d’un oyzon, et telle est l’opinion de maistre Iean Descosse.

Глава XVII

… он пошёл осматривать город, и все глазели на него с великим изумлением: должно заметить, что в Париже живут такие олухи, тупицы и зеваки, что любой фигляр, торговец реликвиями, мул с бубенцами или же уличный музыкант соберут здесь больше народа, нежели хороший проповедник. И так неотступно они его преследовали, что он вынужден был усесться на башни Собора Богоматери. Посиживая на башнях и видя, сколько внизу собралось народа, он объявил во всеуслышание: — Должно полагать, эти протобестии ждут, чтобы я уплатил им за въезд и за прием. Добро! С кем угодно готов держать пари, что я их сейчас попотчую вином, но только для смеха. С этими словами он, посмеиваясь, отстегнул свой несравненный гульфик, извлёк оттуда нечто и столь обильно оросил собравшихся, что двести шестьдесят тысяч четыреста восемнадцать человек утонули, не считая женщин и детей.

… il visita la ville : et fut veu de tout le monde en grande admiration. Car le peuple de Paris est tant sot, tant badault, & tant inepte de nature : qu’un basteleur, un porteur de rogatons, un mulet avecques ses cymbales, un vielleux on mylieu d’un carrefou assemblera plus de gens, que ne feroyt un bon prescheur evangelicque. Et tant molestement le poursuyvirent : qu’il feut contrainct soy reposer suz les tours de l’ecclise nostre dame. On quel lieu estant, & voyant tant de gens a l’entour de soy : dist clerement. Ie croy que ces marroufles volent que ie leurs paye icy ma bien venue & mon proficiat. C’est raison. Ie leur voys donner le vin. Mais ce ne sera que par rys. Lors en soubryant destacha sa belle braguette : & tyrant sa mentule en l’air, les compissa sy aigrement, qu’il en noya deux cens soixante mille, quatre cens dix & huyt. Sans les femmes & petitz enfans.

	[В Париж] прибыл на предмет сбора свинины ветчинный командор ордена святого Антония. Он намеревался потихоньку унести колокола, чтобы издали было слышно, что едет командор, и чтобы свиное сало в кладовых заранее дрожало от страха, что его заберут.
	Ce pendant vint un commandeur iambonnier de sainct Antoine pour faire sa queste suille : lequel pour se faire entendre de loing, et faire trembler le lard on charnier les voulut emporter furtivement.

Глава XXI

Понократ заметил, что, встав с постели, нужно сейчас же проделать некоторые упражнения, а не набрасываться на еду. Но Гаргантюа возразил: — Как? Разве я недостаточно упражняюсь? Прежде чем встать, я раз семь перевернусь с боку на бок. Неужели этого мало? Папа Александр по совету врача-еврея делал то же самое и назло завистникам дожил до самой своей смерти <…>. Дело не в том, чтобы быстро бегать, а в том, чтобы выбежать пораньше; так же точно, если человек хочет быть в добром здоровье, то не следует пить, и пить, и пить бесперечь, как утка, — достаточно выпить с утра.

Ponocrates luy remonstroit, que tant soubdain ne debvoit repaistre au partir du lict, sans avoir premierement faict quelque exercice. Gargantua respondit Quoy ? N’ay ie pas faict bel exercice ? Ie me suis vaultré six ou sept tours par my le lict, davant que me lever. Est ce pas assez ? Le pape Alexandre ainsi faisoit par le conseil de son medicin Iuif : et vesquit iusques à sa mort, en despit des envieux <…>. Ce n’est pas tout l’adventaige de courir bien toust, mais bien de partir de bonne heure : aussi n’est ce la santé totale de notre humanité, boyre à tas, à tas, à tas comme canes : mais ouy bien de boyre matin.

Когда [Гаргантюа] выходил из церкви, ему подвозили на телеге, запряжённой волами, груду чёток святого Клавдия, причём каждая бусинка была величиною с человеческую голову, и, гуляя по монастырскому дворику, по галереям и по саду, то прочитывал столько молитв, сколько не могли бы прочитать шестнадцать отшельников. Потом на какие-нибудь несчастные полчаса он утыкался в книгу, но, по выражению одного комика, «душа его была на кухне». Далее, напрудив полный горшок, он садился обедать. <…> Для питья никаких пределов и никаких правил не существовало, ибо он держался мнения, что границей и рубежом для пьющего является тот миг, когда пробковые стельки его туфель разбухнут на полфута.

Au partir de l’ecclise, on luy amenoit sur une traine à beufz un faratz de patenostres de sainct Claude, aussi grosses chacune, qu’est le moulle d’un bonnet : & se pourmenant par les cloistres, galeries, ou iardin en disoit plus que seize hermites. Puis estudioyt quelque meschante demye heure, les yeulx assis dessus son livre, mais (comme dict le Comicque) son ame estoit en la cuysine. Pissant doncq plein official, se asseoyt à table. <…> Car il disoit que les metes et bournes de boyre estoient quand la personne beuvant, le liège de ses pantoufles enfloit en haut d’un demy pied.

Глава XXXVII

… переодеваясь и проводя по волосам гребнем длиною в сто канн, с зубьями из цельных слоновых клыков, Гаргантюа всякий раз вычесывал не менее семи ядер, которые у него там застряли во время битвы в Ведском лесу. Грангузье, глядя на него, подумал, что это вши, и сказал: — Сынок! Ты что же это, занёс к нам сюда ястребов из Монтегю? Разве ты там находился? Понократ же ему на это ответил так: — Ваше величество! Пожалуйста, не думайте, что я его поместил в этот вшивый коллеж, именуемый Монтегю. Скорее я отдал бы его нищей братии Невинноубиенных младенцев, — такие чудовищные творятся в Монтегю жестокости и безобразия. Мавры и татары лучше обращаются с каторжниками, в уголовной тюрьме лучше обращаются с убийцами, и, уж верно, в вашем доме лучше обращаются с собаками, чем с этими горемыками в коллеже Монтегю. Чёрт возьми, будь я королём в Париже, я бы сжёг коллеж, а с ним и его начальника и всех его надзирателей, коль скоро они допускают такое зверское обращение!

… Gargantua se refraischissant d’habillemens, & se testonnant de son peigne (qui estoit grand de sept cannes, tout apoincté de grandes dens de Elephans toutes entières) faisoit tomber à chascun coup plus de sept balles de bouletz qui luy estoient demourez entre les cheveulx à la demolition du boys de Vède. Ce que voyant Grandgouzier son père, pensoit que ce feussent pous, & luy dist. Dea mon filz no’as tu aporté iusques icy des esparviers de Montagu ? Ie n’entendoys pas que là tu feisses residence. Adonc Ponocrates respondit. Seigneur ne pensez pas que ie l’aye mis au colliège de pouillerie qu’on nomme Montagu, mieulx le eusse voulu mettre entre les guenaux de sainct Innocent, pour l’enorme cruaulté & villenye que ie y ay congneu. Car trop mieulx sont traictez les forcez entre les Maures & Tartares, les meurtriers en la tour criminelle, voyre certes les chiens en vostre maison, que ne sont ces malautruz on dict colliège. Et si iestoys roy de Paris, le diable m’emport si ie ne mettoys le feu dedans & faisoys brusler & principal & regens, qui endurent veoir cette inhumanité davant leurs yeulx.

	— … пока счастье нам улыбается, мы должны устремиться в погоню, ибо волосы у случая на лбу растут. А то если он от вас уплывёт, вам потом не за что будет его ухватить: сзади он совершенно лыс, а лицом к вам он уже не повернётся.
	… nous poursuyvons ce pendant que l’heur est pour nous. Car l’occasion a tous ses cheveulx au front, quand elle est oultrepassée, vo’en la povez revocquer, elle est chauve par le darrière de la teste, & iamais plus ne se retourne.

Глава XXXIX

	— Желудок у меня лужёный, он пуст внутри, как монашеский бутылёк, и всегда открыт, как мешок адвоката. Из всех рыб, не считая линя, говорит пословица, лучше всего крылышко куропатки или же окорочок монашки…
	Car iay un estomach pavé, creux comme la botte sainct Benoist : tousiours ouvert comme la gibessière d’un advocat. De tous poisons, fors que la tenche, prenez l’aele de la perdris, ou la cuisse d’une Nonnain…

	— … омаров и раков их посвящают в кардиналы, когда варят.
	Exceptez les gammares & escrevices que l’on cardinalise à la cuicte.

— … отчего это бёдра у девушек всегда бывают прохладные? — Этим вопросом не занимались ни Аристотель, ни Александр Афродисийский, ни Плутарх, — отвечал Гаргантюа. — Существует три причины, в силу которых то или иное место естественным образом охлаждается, — продолжал монах. — Primo когда берега его омываются водой; secundo если это место тёнистое, тёмное, сумрачное, куда не проникает солнечный свет, и, в-третьих, если оно беспрестанно овевается ветрами, дующими из теснины, а также производимыми колыханием сорочки и в особенности колыханием гульфика.

… pourquoy est ce que les cuisses d’une damoizelle sont tousiours fraisches ? Ce problème (dist Gargantua) n’est ny en Aristote, ny en Alex. Aphrodise, ny en Plutarque. C’est (dist le Moyne) Pour troys causes, par lesquelles un lieu est naturellement refraischy. Primo, pour ce que l’eau court tout du long. Secundo, pour ce que c’est un lieu umbrageux, obscur, & tenebreux, on quel iamais le Soleil ne luist. Et tiercement pour ce qu’il est continuellement esventé des ventz du trou, de bize, de chemise : & dabondant de la braguette.

	— Мы в нашем аббатстве ничему не учимся — боимся свинкой заболеть. Наш покойный аббат говорил, что учёный монах — это чудовище.
	En notre Abbaye nous ne estudions iamais, de peur des auripeaux. Nostre feu abbé disoit, que c’est chose monstreuse veoir un moyne sçavant.

Глава XL

— Не подлежит сомнению, что ряса и клобук навлекают на себя со всех сторон поношения, брань и проклятия, так же точно, как ветер, Цециасом называемый, нагоняет тучи. Основная причина этого заключается в том, что монахи пожирают людские отбросы, то есть грехи, и, как дерьмоедам, им отводят места уединённые, а именно монастыри и аббатства, так же обособленные от внешнего мира, как отхожие места от жилых помещений. Далее, если вам понятно, отчего все в доме смеются над обезьяной и дразнят её, то вам легко будет понять и другое: отчего все, и старые и молодые, чуждаются монахов. Обезьяна не сторожит дома в отличие от собаки, не тащит плуга в отличие от вола, не даёт ни молока, ни шерсти в отличие от овцы, не возит тяжестей в отличие от коня. Она только всюду гадит и все портит, за что и получает от всех насмешки да колотушки. Равным образом монах (я разумею монахов-тунеядцев) не пашет землю в отличие от крестьянина, не охраняет отечество в отличие от воина, не лечит больных в отличие от врача, не проповедует и не просвещает народ в отличие от хорошего проповедника и наставника, не доставляет полезных и необходимых государству предметов в отличие от купца. Вот почему все над монахами глумятся и все их презирают. — Да, но они молятся за нас, — вставил Грангузье. — Какое там! — молвил Гаргантюа. — Они только терзают слух окрестных жителей дилиньбомканьем своих колоколов. — Да, — сказал монах, — хорошенько отзвонить к обедне, к утрене или же к вечерне — это всё равно что наполовину их отслужить. — Они вам без всякого смысла и толка пробормочут уйму житий и псалмов, прочтут бесчисленное множество раз «Pater noster» вперемежку с бесконечными «Ave Maria» и при этом сами не понимают, что такое они читают, — по-моему, это насмешка над богом, а не молитва. Дай бог, если они молятся в это время за нас, а не думают о своих хлебцах да жирных супах.

Il n’y rien si vray que le froc, & la cagoule tire à soy les opprobes, iniures, & maledictions du monde, tout ainsi comme le vent dict Cecias attire les nues. La raison peremptoyre est : par ce qu’ilz mangent la merde du monde, c’est à dire, les pechez. Et comme machemerdes l’on les reiecte en leurs retraicts : ce sont leurs conventz & abbayes, separez de conversation politicque, comme sont les retraictz d’une maison. Mays si entendez pourquoy un cinge en une famille est tousiours mocqué & herselé : vo’entendrez pourquoy les moynes sont de tous refuyz, & des vieulx & des ieunes. Le cinge ne guarde poinct la maison, comme un chien : il ne tire pas l’aroy, comme le beuf, il ne produict ny laict, ny laine, comme le cheval. Ce qu’il faict est tout conchier & degaster, qui est la cause pourquoy de tous repceoyt mocqueries & bastonnades. Semblablement un moyne (ientends de ces ocyeux moynes) ne laboure, comme le paisant : ne garde le pays, comme l’homme de guerre : ne guerit les malades, comme le medicin : ne presche ny endoctrine le monde, comme le bon docteur evangelicque & pedagoge : ne porte les commoditez et choses necessaires à la republicque, comme le marchant. Ce est la cause pourquoy de tous sont huez, et abhorrys. Voyre mais (dist Grangouzier) ilz prient dieu pour nous. Rien moins (dit Gargantua). Vray est qu’ilz molestent tout leur voisinage à force de trinqueballer leurs cloches. (Voyre dist le Moyne, une messe, une matines, une vespres bien sonneez, sont à demy dictes) Ilz marmonnent grand renfort de legendes & pseaulmes nullement par eulx entenduz. Ilz content force patenostres entrelardées de longs Avemariaz, sans y penser ny entendre. Et ce ie appelle mocquedieu non oraison. Mais ainsi leurs ayde dieu s’ilz prient pour nous, et non par peur de perdre leurs miches et souppes graces.

	— Отчего это <…> у брата Жана такой красивый нос? — <…> согласно нашей истинной монастырской философии это оттого, что у моей кормилицы груди были мягкие. Когда я их сосал, мой нос уходил в них, как в масло, а там уж он рос и поднимался, словно тесто в квашне. От тугих грудей дети выходят курносые.
	Pourquoy <…> est ce que frère Iean a si beau nez ? <…> scelon vraye Philosophie monasticque par ce que ma nourrice avoit les tetins moletz, en l’alaictant mon nez y enfondroit comme en beurre, & là s’enlevoit & croissoit comme la paste dedans la met. Les durs tetins des nourrices font les enfans camuz.

Главы LII—LVII о Телемском аббатстве

— … дозвольте мне построить аббатство, какое я хочу. Гаргантюа такая затея понравилась, и он отвёл для этой цели всю Телемскую область до самой Луары, <…> монах же обратился к нему с просьбой основать на этом месте обитель, непохожую ни на какую другую. — В таком случае, — сказал Гаргантюа, — прежде всего вокруг неё не должно быть стены, ибо все прочие аббатства обнесены высоченной стеной. — А как же, — сказал монах, — и ведь это неспроста: за стеной не лучше, чем в застенке, — там и наушничанье, и зависть, и подсиживанье. — <…> В монастырях всё размерено, рассчитано и расписано по часам, именно поэтому мы постановим, чтобы там не было ни часов, ни циферблатов, — все дела будут делаться по мере надобности и когда удобнее, ибо считать часы — это самая настоящая потеря времени. Какой от этого прок? Глупее глупого сообразовываться со звоном колокола, а не с велениями здравого смысла и разума. Item в наше время идут в монастырь из женщин одни только кривоглазые, хромые, горбатые, уродливые, нескладные, помешанные, слабоумные, порченые и повреждённые, а из мужчин — сопливые, худородные, придурковатые, лишние рты… <…> Следственно, туда будут принимать таких мужчин и женщин, которые отличаются красотою, статностью и обходительностью. Item, в женские обители мужчины проникают не иначе как тайком и украдкой, — следственно, вам надлежит ввести правило, воспрещающее женщинам избегать мужского общества, а мужчинам — общества женского. Item, как мужчины, так и женщины, поступив в монастырь, после годичного послушнического искуса должны и обязаны остаться в монастыре на всю жизнь, — следственно, по вашему уставу, как мужчины, так и женщины, поступившие к вам, вольны будут уйти от вас, когда захотят, беспрепятственно и безвозбранно. Item, обыкновенно монахи дают три обета, а именно: целомудрия, бедности и послушания, — вот почему вам надлежит провозгласить, что каждый вправе сочетаться законным браком, быть богатым и пользоваться полной свободой. — LII

… oultroyez moy de faire une abbaye à mon devys. La demende pleut à Gargantua & offrit tout son pays de Theleme iouxte la rivière de Loyre <…>. Et requist à Gargantua qu’il instituast sa religion au contraire de toutes les aultres. Premierement doncques (dist Gargantua) il n’y fauldra ià bastir murailles au circuit : car toutes aultres abbayes sont fiefierement murées. Voyre, dist le Moyne. Et non sans cause où mur y a & davant & darrière, y a force murmur, envie, & conspiration mutue. <…> Et parce que es religions de ce monde tout est compassé, limité & reiglé par heures, feut decreté que là ne seroit horologe ny quadrant aulcun. Mais scelon les occasions & opportunitez seroient toutes leurs œuvres dispensées. Car (disoit Gargantua) que la plus vraye perte du temps qu’il sceust, estoit de compter les heures : car quel bien en vient il ? & la plus grande resverie du monde estoyt soy gouverner au son d’une cloche, & non au dicte de bon sens & entendement. Item par ce que en icelluy temps on ne mettoyt en religion des femmes, si non celles que estoient borgnes, boyteuses, bossues, laydes, defaictes, folles, insensées, maleficiées, & tarées : ny les hommes si non catarrhez, mal nez, niays & empesché de maison. <…> Feut ordonné que là ne seroient repceues si non les belles, bien formées, & bien naturées : & les beaulx, bien formez, & bien naturez. Item par ce que es conventz des femmes ne entroient les homes si non à l’embler, & clandestinement : feut decerné que ià ne seroient là les femmes au cas que n’y feussent les hommes : ny les hommes au cas que n’y feussent les femmes. Item par ce que tant hommes que femmes une foys repceuz en religion après l’an de probation estoient forcez & astrainctz y demourer perpetuellement leur vie durante, feut estably que tant hommes que femmes là repceuz, sortiroient quand bon leurs sembleroit franschement & entierement. Item par ce que ordinairement les religieux faisoient troys veuz : sçavoir est de chasteté, pauvreté, & obedience : fut constitué, que là honorablement on peult estre marié : que chascun feut riche, & vesquist en liberté.

Идите мимо, лицемер, юрод, Глупец, урод, святоша-обезьяна, Монах-лентяй, готовый, словно гот Иль острогот, не мыться целый год, Все вы, кто бьёт поклоны неустанно Вы, интриганы, продавцы обмана, Болваны, рьяно злобные ханжи, — Тут не потерпят вас и вашей лжи. <…> Идите мимо, стряпчий-лиходей, Клерк, фарисей, палач, мздоимец хваткий, Писцы, официалы всех мастей, Синклит судей, который, волка злей. Рвёт у людей последние достатки. — LIV. Надпись на главных вратах Телемской обители (Inscription mise sus la grande porte de Theleme)

Cy n’entrez pas Hypocrites, bigotz, Vieulx matagotz, marmiteux boursouflez. Tordcoulx badaux plus que n’estoient les Gotz. Ny Ostrogotz, precurseurs des magotz, Haires, cagotz, caffars empantouflez. Gueux mitouflez, frapars escorniflez Befflez, enflez, fagoteurs de tabus Tirez ailleurs pour vendre vo’abus. Vous abus meschans. <…> Cy n’entrez pas maschefains practiciens Clers bazauchiens mangeurs du populaire. Officiaulx, scribes, & pharisiens Iuges, anciens, que les bons parroiciens Ainsi que chiens mettez au capulaire.

	Посреди внутреннего двора был дивный алебастровый фонтан, увенчанный изображением трёх граций, причём каждая грация держала в руках рог изобилия, а вода лилась у них из сосков, рта, ушей, глаз и прочих отверстий. — LV
	Au milieu de la basse court estoyt une fontaine magnificque de bel Alabastre. Au dessus les troys Graces avecques cornes dabondance. Et gettoient l’eau par les mamelles, bouche, aureilles, oieulx, & aultres ouvertures du corps.

	Чтобы телемиты никогда не ощущали недостатка в одежде, возле Телемского леса было построено огромное светлое здание в полмили длиною и со всеми возможными приспособлениями, — там жили ювелиры, гранильщики, вышивальщики, портные, золотошвеи, бархатники, ковровщики, ткачи, и каждый занимался своим делом и работал на телемских монахов и монахинь. — LVI
	Pour iceulx acoustremens avoir en meilleur oportunité. Au tour du boys de Thelement estoit un grand corps de maison long de demye lieue, bien clair & assortye, en laquelle demeuroient les orfevres, lapidaires, brodeurs, tailleurs, tyreurs d’or, veloutiers, tapissiers, & aultelissiers, & là œuvroient chascun de son mestier, & le tout pour les susdictz religieux & religieuses.

Вся их жизнь была подчинена не законам, не уставе и не правилам, а их собственной доброй воле и хотению. Вставали они когда вздумается, пили, ели, трудились, спали когда заблагорассудится; никто не будил их, никто не неволил их пить, есть или ещё что-либо делать. Такой порядок завёл Гаргантюа. Их устав состоял только из одного правила: ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ, ибо людей свободных, происходящих от добрых родителей просвещённых, вращающихся в порядочном обществе, сама природа наделяет инстинктом и побудительною силой которые постоянно наставляют их на добрые дела и отвлекают от порока, и сила эта зовётся у них честью. Но когда тех же самых людей давят и гнетут подлое насилие и принуждение, они обращают благородный свой пыл, с которым они добровольно устремлялись к добродетели, на то, чтобы сбросить с себя и свергнуть ярмо рабства, ибо нас искони влечёт к запретному и мы жаждем того, в чём нам отказано. Благодаря свободе у телемитов возникло похвальное стремление делать всем то, чего, по-видимому, хотелось кому-нибудь одному. Если кто-нибудь из мужчин или женщин предлагал: «Выпьем!» — то выпивали все; если кто-нибудь предлагал: «Сыграем!» — то играли все. — LVII

Oute leur vie estoit employé non par loix, statuz ou reigles, mais scelon leur vouloir & franc arbitre. Se levoient du lict quand bon leur sembloit : beuvoient, mangeoient, travailloient, dormoient quand le desir leurs venoit. Nul ne les esveilloit, nul ne les parforceoyt ny à boyre, ny à manger, ny à faire chose aultre quelconques. Ainsi l’avoit estably Gargantua. En leur reigle n’estoit que ceste clause. FAICTZ CE QUE VOULDRAS. Par ce qie gens libères, bien enz, & bien instruictz, conversans en compagnies honestes ont par nature un instinct & aguillon : qui touisours les pousse à faictz vertueux, & retire de vice : lequel ilz nommoient honneur. Iceulx quand par ville subiection & contraincte sont deprimez & asserviz : de tournent la noble affection par laquelle à vertuz franchement tendoient, à deposer & enfraindre ce ioug de servitude. Car no’entreprenons tousiours choses defendues : & convoytons ce que nous est denié. Par ceste liberté entrèrent en louable emulation de faire tous, ce que à un seul voyèrent plaire. Si quelqu’un ou quelcune disoyt, Beuvons, tous beuvoient. Si disoit, iouons tous iouoient. Si disoit, allons à l’esbat es champs, tous y alloyent.

Перевод

Н. М. Любимов (с незначительными уточнениями), Ю. Б. Корнеев (стихотворения), 1961, 1973

О романе

• см. пролог «Пантагрюэля, короля дипсодов»

	Рабле понял недостатки педагогической теории и практики своего времени и указал на них; вначале XVI столетия он предвосхитил почти все, что есть разумного и ценного в трудах новейших учёных, в том числе Локка и Руссо.
	Rabelais a reconnu et signalé les vices des systèmes et des pratiques d’éducation de son temps ; il a entrevu, au début du seizième siècle, presque tout ce qu’il y a de sensé et d’utile dans les ouvrages des philosophes modernes, entre autres de Locke et de Rousseau.
	— Франсуа Гизо, статья, 1812

Почему Рабле вернулся ещё раз к вопросам воспитания, после того как в «Пантагрюэле» уже шла речь о воспитании героя? В Италии Рабле познакомился с теориями итальянских гуманистов, и ему захотелось раскрыть всю общественную значительность системы нового воспитания в том освещении, которым она озарилась в его сознании благодаря книгам его итальянских предшественников, тем более что этим способом одновременно наносился удар сорбоннистам и схоластикам, ещё очень живучим и вредоносным врагам нового просвещения. <…> Отдельные черты как Пикрохола, так и Грангузье можно было найти у любого из правителей Европы, даже у самых просвещённых. Смысл сатиры Рабле в том, что в существующей организации монархической власти — много черт, достойных осмеяния, много отрицательного, что ни одно из монархических государств в Европе нельзя признать настоящей монархией, достойной этого имени. <…> Рабле не показал по-настоящему своего идеального монарха. Только отдельные намёки позволяют думать, что он видел в обоих своих героях, Гаргантюа и Пантагрюэле, некоторые черты этого образа.

— Алексей Дживелегов, «Рабле», 1946

Слова «делай что хочешь», как выяснилось, могли быть обращены далеко не ко всякому. Уже Рабле снабдил их достаточным числом оговорок. Устав Телема исчерпывается одним этим пунктом лишь потому, что братия этой обители состоит из «людей свободных, происходящих от добрых родителей, просвещённых, вращающихся в порядочном обществе». Одно из этих условий для Рабле наиболее ёмко — просвещение. Стоит вспомнить, как обширно и разносторонне образован молодой великан Гаргантюа, сколько пришлось приложить усилий для того, чтобы из усердного остолопа сделать царственного гуманиста.

— Юлий Кагарлицкий, «Что такое фантастика?», 1973