Четвёртая книга героических деяний и речений доблестного Пантагрюэля

«Четвёртая книга героических деяний и речений доблестного Пантагрюэля» (фр. Le Quart Livre des faicts et dicts héroïques du bon Pantagruel) — четвёртая книга романа-эпопеи Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». В 1547 году вышли первые 25 глав, полностью книга издана в 1552 году.

Цитаты

	… пантагрюэлизм <…> — это глубокая и несокрушимая жизнерадостность, пред которой всё преходящее бессильно… — пролог автора
	… Pantagruelisme (<…> c’est certaine gayeté d’esprit conficte en mespris des choses fortuites)…

… много знатных особ до сих пор ещё постоянно уламывают меня, уговаривают и упрашивают продолжить сказание о Пантагрюэле и ссылаются на то, что люди, впавшие в хандру, больные или же ещё чем-либо озабоченные и удручённые, читая мою книгу, разгоняют тоску, весело проводят время, обретают в ней источник радости и утешения. На это я обыкновенно им отвечаю, что, сочиняя её для забавы, я ни за славой, ни за похвалой не гнался; единственно, о чём я мечтал и к чему стремился, это чтобы писания мои хотя немного помогли неведомым мне страждущим и болящим, подобно тому как я охотно оказываю помощь нуждающимся во врачебном моём искусстве и лекарских услугах. — монсеньору Оде, кардиналу Шатильонскому (mon seigneur Odet, cardinal de Chastillon)

… quants grands personaiges i’ay eſté, & suis iournellement stipulé, requis, & importuné pour la continuation des mythologies Pantagruelicques : alleguans que plusieurs gens languoureux, malades, ou autrement faschez & desolez auoient à la lecture d’icelles trompé leurs ennuictz, temps ioyeusement passé, & repceu alaigresse & consolation nouuelle. Es quelz ie suis coustumier de respondre, que icelles par esbat composant ne pretendois gloire ne louange aulcune : seulement auois esguard & intention par escript donner ce peu de soulaigement que pouois es affligez & malades absens, lequel voluntiers, quand besoing est, ie fays es presens qui soy aident de mon art & seruice.

Расплатившись с купцом и выбрав красивого и крупного барана, Панург схватил его и понёс, как он ни кричал и ни блеял, все же остальные бараны, услышав это, тоже заблеяли и стали смотреть в ту сторону, куда потащили их товарища. Купец между тем говорил своим гуртовщикам: — А ведь этот покупатель сумел-таки выбрать! Стало быть, смекает, паскудник! Ей-ей, ну ей-же-ей, я приберегал этого барана для сеньора Канкальского, потому как нрав его мне очень даже хорошо известен, а нрав у него таков: сунь ты ему в левую руку баранью лопатку, аккуратную и приятную, как ракетка для волана, — и уж он себя не помнит от радости: знай орудует острым ножом, что твой фехтовальщик! — глава VII

Panurge ayant payé le marchant choisit de tout le trouppeau un beau & grand mouton, & le emportoit cryant & bellant, oyant tous les aultres & ensemblement bellans, & reguardans quelle part on menoit leur compaignon. Ce pendent le marchant disoit à ses moutonniers. O qu’il a bien sceu choisir le challant. Il se y entend le paillard. Vrayement, le bon vrayment, ie le reservoys pour le seigneur de Cancale, comme bien congnoissant son naturel. Car de sa nature il est tout ioyeulx & esbaudy, quand il tient une espaule de mouton en main bien séante & advenente, comme une raquette gauschière, & avecques un cousteau bien trenchant, Dieu sçait comment il s’en escrime.

Вдруг <…> Панург, не говоря худого слова, швырнул кричавшего и блеявшего барана прямо в море. Вслед за тем и другие бараны, кричавшие и блеявшие ему в лад, начали по одному скакать и прыгать за борт. Началась толкотня — всякий норовил первым прыгнуть вслед за товарищем. Удержать их не было никакой возможности — вы же знаете баранью повадку: куда один, туда и все. <…> Купец, в ужасе, что бараны гибнут и тонут у него на глазах, всеми силами старался остановить их и не пустить. Всё было напрасно. Бараны друг за дружкой прыгали в море и гибли. Наконец он ухватил за шерсть крупного, жирного барана и втащил его на палубу, — он надеялся таким образом не только удержать его самого, но и спасти всех остальных. Баран, однако ж, оказался до того сильным, что увлёк за собою в море купца, и купец утонул <…>. Пастухи и гуртовщики тоже начали было действовать: они хватали баранов кто за рога, кто за ноги, кто за шерсть, но и эти бараны очутились в море и так же бесславно погибли. — <…> в прежнее время на войне перед сражением или же приступом солдатам обыкновенно обещали за этот день двойную плату; если они сражение выигрывали, то на расплату с ними денег хватало с избытком; если ж проигрывали, то им стыдно было требовать плату, <…> вот бы и тебе подождать расплачиваться, тогда денежки остались бы у тебя в кошельке. — Плевать мне на деньги! — сказал Панург. — Я доставил себе удовольствие более чем на пятьдесят тысяч франков, клянусь богом! — глава VIII

Soubdain <…> Panurge sans autre chose dire iette en pleine mer son mouton criant & bellant. Tous les aultres moutons crians & bellans en pareille intonation commencèrent soy iecter & saulter en mer après à la file. La foulle estoit à qui premier saulteroit après leur compaignon. Possible n’estoit les en guarder. Comme vous sçavez estre du mouton le naturel, tous iours suyvre le premier, quelque part qu’il aille. <…> Le marchant tout effrayé de ce que davant ses yeulx perir voyoit & noyer ses moutons, s’efforçoit les empecher & retenir tout de son povoir. Mais c’esttoit en vain. Tous à la file saultoient dedans la mer, & perissoient. Finablement il en print un grand & fort par la toison sus le tillac de la nauf, cuydant ainsi le retenir, & saulver le reste aussi consequemment. Le mouton feut si puissant qu’il emporta en mer avecques soy le marchant, & feut noyé <…>. Autant en feirent les aultres bergiers & moutonniers les prenens uns par les cornes, aultres par les iambes, aultres par la toison. Lesquelz tous feurent pareillement en mer portez & noyez miserablement. <…> ainsi comme iadis on souloyt en guerre au iour de bataille, ou assault, promettre aux soubdars double paye pour celleuy iour : s’ilz guaignoient la bataille, l’on avoit prou de quoy payer : s’ilz la perdoient, c’eust esté honte la demander, <…> aussi qu’en fin vous doibviez le payement reserver. L’argent vous demourast en bourse. C’est (dist Panurge) bien chié pour l’argent. Vertus Dieu i’ay eu du passetemps pour plus de cinquante mille francs.

	Один раскланялся со своей милкой и сказал: «Прощай, мой ящичек!» А она ему: «Прощай, мой документик!» <…> Ещё кто-то называл какую-то женщину «мой огородик», а она его — «мой козлик». — глава IX
	Autre salua une siene mignonne disant. A dieu mon bureau. Elle luy respondit. Et vous aussi mon procès. <…> L’un appelloit une autre mon verd. Elle l’appelloit, son coquin.

	В Риме громадное большинство живёт тем, что отравляет, колотит и убивает других; ябедники живут тем, что позволяют бить самих себя, и если бы они подолгу не получали таски, то непременно подохли бы с голоду вместе с женами и детьми. — глава XII
	A Rome gens infiniz guaignent leur vie à empoisonner, à battre, & à tuer. Les Chiquanous la guaignent à estre battuz. De mode que si par long temps demouroient sans estre battuz, ilz mourroient de male faim, eulx, leurs femmes & enfans.

Громадный великан Бренгнарийль за неимением ветряных мельниц, коими он обыкновенно питался, слопал все сковороды, сковородки, горшки, кастрюли и чугунки, какие там только были. И вот случилось так, что под утро, в час пищеварения, он опасно заболел несварением желудка, вызванным, как уверяли медики, тем, что врождённая пищеварительная способность его желудка, благодаря которой он переваривал целые ветряные мельницы, не вполне справлялась со сковородами и горшками; котлы же и чугунки он переваривал недурно. — глава XVII

Bringuenarilles le grand géant avoit toutes les paelles, paellons, chauldrons, coquasses, lichefretes, & marmites du pays avallé, en faulte de moulins à vent, des quelz ordinairement il se paissoit. Dont estoit advenu, que peu davant le iour sus l’heure de sa digestion il estoit en griefve maladie tombé, par certaine crudité d’estomach, causée de ce (comme disoient les Medicins) que la vertus concoctrice de son estomach apte naturellement à moulins à vent tous brandifz digerer, n’avoit peu à perfection consommer les paelles & coquasses : les chauldrons & marmites avoit assez bien digeré.

Доблестный Пантагрюэль в искусстве метания был, вне всякого сомнения, первым, ибо страшными своими дротиками и копьями, которые длиной, толщиной, весом и железной оковкой <…> очень напоминали огромные балки, на коих держатся мосты, он на расстоянии в тысячу шагов раскрывал раковины с устрицами, не задевая створок, снимал со свечи нагар, не гася её, попадал сороке в глаз, снимал с сапог подошвы, не портя самых сапог, снимал с шапки мех таким образом, что основа оставалась цела, перевёртывал листы <…> служебника подряд один за другим, ни единого листка не порвав. — глава XXXIV

Le noble Pantagruel en l’art de iecter & darder estoit sans comparaison plus admirable. Car avecques ses horribles piles, & dards (les quelz proprement ressembloient aux grosses poultres sus les quelles sont les pons, <…> en longueur, grosseur, poisanteur & ferrure) de mil pas loing il ouvroit les huytres en escalle sans toucher les bords : il esmouchoit une bougie sans l’extaindre : frappoit les Pies par l’œil : dessemeloit les bottes sans les endommaiger : deffourroit les barbutes sans rien guaster : tournoit les feuilletz du breviaire <…> l’un après l’aultre sans rien dessirer.

	… меч, который назывался «Поцелуй-меня-в-зад»… — глава XLI
	… espée Baise mon cul (ainsi la nommoit il)…

	Королева ответила, что горчица — их священный Грааль и животворный бальзам и что если хотя бы слегка смазать ею раны поверженных Колбас, то в самом непродолжительном времени раненые выздоровеют, мёртвые же воскреснут. — глава XLII
	La royne respondit, que moustarde estoit leur Sangreal & Bausme celeste : duquel mettant quelque peu dedans les playes des Andouilles terrassées, en bien peu de temps les navrées guerissoient, les mortes resuscitoient.

… жители острова Руах <…> живут только ветром. Ничего не пьют, ничего не едят, кроме ветра. Вместо домов у них флюгера. В садах они разводят три сорта анемонов, и ничего более. Руту же, равно как и все прочие карминативные средства, выпалывают начисто. Простой народ, сообразно средствам своим и возможностям, пробавляется перьевыми, бумажными и полотняными веерами. Богачи живут ветряными мельницами. Когда у них какое-нибудь празднество или пиршество, столы расставляют под одною или под двумя ветряными мельницами, и там они едят до отвала, как на свадьбе. Во время трапезы толкуют о добротности, преимуществах, пользе, редкостности того или иного ветра, так же как вы, кутилы, за пиршественным столом рассуждаете о свойствах различных вин. <…> На этом острове не испражняются, не мочатся, не плюют. Зато портят воздух, пукают и рыгают вовсю. Болеют всеми возможными и самыми разнообразными болезнями, ибо всякая болезнь по Гиппократу (кн. De flatibus) рождается и происходит от скопления ветров. — глава XLIII

… du peuple l’isle de Ruach <…> ne vivent que de vent. Rien ne beuvent, rien ne mangent, si non vent. Ilz n’ont maisons que de gyrouettes. En leurs iardins ne sèment que les troys espèces de Anemone. La Rue & aultres herbes carminatives ilz en escurent soingneusement. Le peuple commun pour soy alimenter use de esventoirs de plumes, de papier, de toille, scelon leur faculté, & puissance. Les riches vivent de moulins à vent. Quand ilz font quelque festin ou banquet, on dresse les tables soubs un ou deux moulins à vent. Là repaissent aises comme à nopces. Et durant leur repas disputent de la bonté, excellence, salubrité, rarité des vens, comme vous Beuveurs par les banquetz philosofez en matière de vins. <…> Ilz ne fiantent, ilz ne pissent, ilz ne crachent en ceste isle. En recompense ilz vesnent, ilz pèdent, ilz rottent copieusement. Ilz patissent toutes sortes & toutes espèces de maladies. Aussi toute maladie naist & procède de ventosité, comme deduyt Hippocrates lib. de Flatibus.

… Остров папефигов, некогда богатых и свободных, прозывавшихся весельчаками. Ныне же то были люди бедные, несчастные, и подчинялись они папоманам. Вот как это случилось. Однажды во время ежегодного праздника жезлов весельчаковые бургомистры, синдики и тучные раввины отправились на ближний остров Папоманию погулять и поглядеть на праздник. Один из них, увидев портрет папы (там был похвальный обычай выставлять его в праздничные дни на всеобщее погляденье, прикрепив на сей предмет к двум жезлам), показал ему фигу, а в Папомании знак тот почитался за прямое глумление и надругательство. Несколько дней спустя папоманы, пылая мщением, взялись за оружие, без всякого предупреждения вторглись на Остров весельчаков, разграбили его и разорили дотла и вырезали всех бородатых мужчин. <…> Весельчаки сделались рабами и данниками врагов своих, и было им присвоено прозвание папефиги — за то, что они показали фигу папскому портрету. С тех пор бедняги не знали покоя. Что ни год, у них свирепствовали град, буря, чума, голод и всякие иные страсти, словно на них отяготело вечное проклятие за грехи предков и родителей. — глава XLV

… l’isle des Papefigues. Lesquelz iadis estoient riches & libres, & les nommoit on Guaillardetz, pour lors estoient paouvres, mal heureux, & subiectz aux Papimanes. L’occasion avoit esté telle. Un iour de feste annuelle à bastons, les Bourguemaistres, Syndicz & gros Rabiz Guaillardetz estoient allez passer temps & veoir la feste en Papimanie, isle prochaine. L’un d’eulx voyant le protraict Papal (comme estoit de louable coustume publicquement le monstrer es iours de feste à doubles bastons) luy feist la figue. Qui est en icelluy pays signe de contempnement & derision manifeste. Pour icelle vanger les Papimanes quelques iours après sans dire guare, se mirent tous en armes, surprindrent, saccaigèrent, & ruinèrent toute l’isle des Guaillardetz : taillèrent à fil d’espée tout home portant barbe. <…> Faicts esclaves & tributaires & leurs feut imposé nom de Papefigues : par ce qu’au protraict Papal avoient faict la Figue. Depuys celluy temps les paouvres gens n’avoient prosperé. Tous les ans avoient gresle, tempeste, peste, famine, & tout malheur, comme eterne punition du peché de leurs ancestres & parens.

— Я ходил искушать грабителей-ябедников, строчащих ложные доносы, нотариусов, стряпающих фальшивые документы, и недобросовестных адвокатов, но они передали мне через толмача, что они и так мои. Притом Люцифер брезгует их душами. Если только они незасолены, он обыкновенно отсылает их на кухню. На завтрак нет ничего лучше школяров, на обед — адвокатов, чтобы перекусить — виноградарей, на ужин — купцов, перед самым сном — горничных девушек и на все без исключения трапезы — черноризной нечисти. <…> Прежде он любил, чтобы на завтрак ему подавали школяра. Да вот беда: уже несколько лет, как они изучают Библию. По этой причине мы не в состоянии ни одного из них утащить в ад. Я так полагаю, что если нам не придут на помощь их пустосвяты-наставники и, накидываясь на них с бранью, применяя к ним насилие, жестоко обходясь с ними и угрожая им всем, чем угодно, вплоть до сожжения на костре, не станут вырывать у них из рук апостола Павла, то нам уж ими не поживиться. — глава XLVI

Ie alloys tenter les pillars, Chiquanous, desguyseurs de procès, notaires faulsères, advocatz prevaricateurs : mais ilz m’ont fait dire par un truchement, qu’ilz estoient tous à moy. Aussi bien se fasche Lucifer de leurs ames. Et les renvoye ordinairement aux Diables souillars de cuisine, si nons quand elles sont saulpouldrées. Vous dictez qu’il n’est desieuner que de escholliers : dipner, que d’advocatz : ressiner, que de vinerons : soupper, que de marchans : reguoubillonner, que de chambrières. Et tous repas que de Farfadetz. <…> Et se souloit desieuner de escholliers. Mais (las) ne sçay par quel malheur depuys certaines années ilz ont avecques leurs estudes adioinct les sainctes Bibles. Pour ceste cause plus n’en pouvons au Diable l’un tirer. Et croy que si les Caphards ne nous y aident, leurs oustans par menaces, iniures, force, violence, & bruslemens leur sainct Paul d’entre les mains, plus à bas n’en grignoterons.

— … одно изображение всемилостивейшего земного бога уже дарует нам полное отпущение всех памятных нам грехов вместе с одной третью и восемнадцатью сороковыми грехов позабытых! Вот почему мы осмеливаемся взирать на него только по большим праздникам. <…> — Это как всё равно у нас в Сейи, — подхватил брат Жан. — Сидели как-то за праздничным ужином в больнице разные побирушки и давай похваляться: один — тем, что выклянчил нынче шесть бланков, другой — два су, третий — семь каролюсов, а какой-то толстый попрошайка будто бы набрал целых три тестона. «Стало быть, у тебя божья нога», — сказали ему товарищи. Должно думать, они были уверены, что в его изъеденной коростой, гниющей ноге таится некое божество. — Прежде чем угощать такими рассказами, потрудитесь в следующий раз подставить мне тазик, — молвил Пантагрюэль. — Меня чуть-чуть не стошнило. <…> — По мне, — заговорил Панург, — это ваше изображение не имеет ничего общего с последними нашими папами, <…> меж тем как во всём христианском мире царили тогда тишина и спокойствие, они одни вели вероломную и ожесточённую войну. — Но ведь они же воевали с бунтовщиками, еретиками, непокорными протестантами, <…> — возразил Гоменац. — Такую войну священные Декреталии не только дозволяют и одобряют — они вменяют её папе в обязанность, ему надлежит нимало не медля предавать огню и мечу императоров, королей, герцогов, князей и целые государства, буде они хотя на йоту уклонятся от его повелений; ему надлежит отбирать у них всё достояние, отнимать королевства, отправлять их в изгнание, анафематствовать и не только умерщвлять Их тела, а равно и тела их чад и домочадцев, но и души их ввергать в самое адово пекло. — глава L

… celluy bon Dieu en terre, duquel voyant seulement le portraict, pleine remission guaignons de tous nos pechez memorables : ensemble la tierce partie avecques dixhuict quarantaines des pechez oubliez. Aussi ne la voyons nous que aux grandes festes annueles. <…> Comme, dist frère Ian, à Seuillé les coquins souppans un iour de bonne feste à l’hospital, & se vantans l’un avoir celluy iour guaingné six blancs, l’aultre deux soulz, l’aultre sept carolus, un gros gueux se ventoit avoir guaigné troys bons testons. Aussi (luy respondirent ses compaignons) tu as une iambe de Dieu. Comme si quelque divinité feust absconse en une iambe toute sphacelée & pourrye. Quand (dist Pantagruel) telz contes vous nous ferez, soyez records d’apporter un bassin. Peu s’en fault que ie ne rende ma guorge. <…> Il me semble (dist Panurge) que ce portraict fault en nos derniers Papes. <…> Et tout l’empire Christian estant en paix & silence, eulx seulz guerre faire felonne & trescruelle. C’estoit (dist Homenaz) doncques contre les rebelles, Hæreticques, protestans desesperez <…>. Cela luy est non seulement permis & licite, mais commendé par les sacres Decretales : & doibt à feu incontinent Empereurs, Roys, Ducz, Princes, Republicques & à sang mettre, qu’ilz transgresseront un iota de ses mandemens : les spolier de leurs biens, les deposseder de leurs Royaulmes, les proscrire, les anathematizer, & non seulement leurs corps, & de leurs enfans & parens aultres occire, mais aussi leurs ames damner au parfond de la plus ardente chauldière qui soit en Enfer.

	Нигде вы не найдёте такой золотоносной силы! А эти чёртовы еретики не желают изучать и постигать Декреталии! Сжигайте же, щипцами ущемляйте, на куски разрезайте, топите, давите, на кол сажайте, кости ломайте, четвертуйте, колесуйте, кишки выпускайте, распинайте, расчленяйте, кромсайте, жарьте, парьте, варите, кипятите, на дыбу вздымайте, печенку отбивайте, испепеляйте мерзопакостных этих еретиков, декреталиененавистников, декреталиеубийц, ибо они ещё хуже человекоубийц, хуже отцеубийц, чёртовы эти декреталиктоны. Если вы, добрые люди, желаете почитаться и слыть истинными христианами, то я убедительнейше вас прошу ни о чём другом не думать и не толковать, ничего не делать и не предпринимать, кроме того, чему нас учат священные Декреталии и их королларии… — глава LIII
	Vous n’en trouverez poinct de ceste auriflue energie : ie vous en asceure. Encores ces diables Hæreticques ne les voulent aprendre & sçavoir. Bruslez, tenaillez, cizaillez, noyez, pendez, empallez, espaultrez, demembrez, exenterez, decouppez, fricassez, grislez, transonnez, crucifiez, bouillez, escarbouillez, escartelez, debezillez, dehinguandez, carbonnadez ces meschans Hæreticques, Decretalifuges, Decretalides, pires que homicides, pires que parricides, Decretalictones du Diable. Vous aultres gens de bien si voulez estre dictz & reputez vrays Christians, ie vous supplie à ioinctes mains ne croire aultre chose, aultre chose ne penser, ne dire, ne entreprendre, ne faire, fors seulement ce que contiennent nos sacres Decretales, & leurs corollaires…
	— Гоменац

	… мы напрягли внимание и стали жадно, подобно тому как высасывают аппетитных устриц из раковин, всасывать ушами воздух, не раздастся ли чей-либо голос или же какой-нибудь звук, а чтобы ничего не пропустить… — глава LV
	… nous feusmes attentifz, & à pleines aureilles humions l’air comme belles huytres en escalle, pour entendre si voix ou son aulcun y seroit espars…

	На море мужество меня оставляет. Вот в погребке и прочих местах у меня его более чем достаточно. Бежим! Спасайся! Это во мне не страх говорит, — ведь я же ничего не боюсь, кроме опасностей. — глава LV
	Ie n’ay poinct de couraige sus mer. En cave & ailleurs i’en ay tant & plus. Fuyons. Saulvons nous. Ie ne le diz pour paour que ie aye. Car ie ne crains rien fors les dangiers.
	— Панург

… чревовещательницею была жившая около 1513 года <…> итальянка Якоба Рододжине; <…> рассказывали, что из чрева её исходил тогда голос нечистого духа <…>. Лукавый требовал, чтобы его величали Курчавым или же Цинциннатулом, и получал видимое удовольствие оттого, что его так называли. Стоило его так назвать, и он сию же минуту начинал отвечать на вопросы. Если его спрашивали о настоящем или же о прошлом, то он попадал в точку и тем приводил слушателей в изумление. Если же о будущем, то он никогда не угадывал и всякий раз завирался. Частенько он даже сознавался в собственном невежестве и вместо ответа громко пукал или же бормотал нечто нечленораздельное на каком-то тарабарском наречии. — глава LVIII

… environ l’an <…> 1513. Iacobe Rodogine Italiane femme, <…> ailleurs la voix de l’esprit immonde <…>. Cestuy maling esprit se faisoit nommer Crespelu, ou Cincinnatule : & sembloit prendre plaisir ainsi estant appelé. Quand ainsi on l’appelloit, soubdain aux propous respondoit. Si on l’interrogeoit des cas præsens ou passez, il en respondoit pertinement, iusques à tirer les auditeurs en admiration. Si des choses futures : tousiours mentoit, iamais n’en disoit la verité. Et souvent sembloit confesser son ignorance, en lieu de y respondre faisant un gros pet, ou marmonnant quelques motz non intelligibles, & de barbare termination.

Главы XXIX—XXXII, XXXV (о Постнике)

… остров Жалкий, где царствовал Постник, <…> великий пожиратель гороха, великий охотник до сельдяных испражнений, великий кротоед, великий сеножеватель, плешивый полувеликан, <…> знаменосец ихтиофагов, повелитель горчицеедов, секатель младенцев, обжигатель золы, отец и благодетель лекарей, щедрый на отпущения прегрешений, индульгенции и разрешения от грехов, человек добропорядочный, ревностный католик и вельми благочестивый. Три четверти дня он плачет и никогда не бывает на свадьбах. Со всем тем в сорока королевствах не сыщешь такого искусника по части шпиговальных игол и вертелов. <…> Питается Постник солёными кольчугами, шлемами, касками и шишаками, отчего по временам страдает сильнейшим мочеизнурением. — XXIX

… l’isle de Tapinois en laquelle regnoit Quaresmeprenant, <…> un grand avalleur de poys gris, un grand cacquerotier, un grand preneur de Taulpes, un grand boteleur de foin, un demy geant à poil follet, <…> bien grand Lanternier : confalonnier des Ichtyophages : dictateur de Moustardois : fouetteur de petitz enfans : calcineur de cendres : père & nourrisson des medicins : foisonnant en pardons, indulgences, & stations : home de bien : bon catholic, & de grande devotion. Il pleure les troys pars du iour. Iamais ne se trouve aux nopces. Vray est que c’est le plus industrieux faiseur de lardouères & brochettes qui soit en quarante royaulmes. <…> Les alimens des quelz il se paist sont aubers sallez, casquets, morrions sallez, & salades sallées. Dont quelquefoys patit une loude pissechaulde.

— Что касается внутренних органов Постника, <…> то мозг его <…> по величине, цвету, субстанции и силе напоминает левое яичко клеща. Желудочки мозга у него что щипцы. Червовидный отросток что молоток для отбивания шаров. <…> Углубления в средней полости мозга что чаны для извести. Черепной свод что сшитый из лоскутов чепчик. <…> Печень что секира о двух лезвиях. Вены что оконные рамы. Селезёнка что дудка для приманки перепелов. Кишки что тройные рыболовные сети. Желчный пузырь что скобель кожевника. Внутренности что железные перчатки. Брыжейка что митра аббата. <…> Кости что плюшки. Костный мозг что котомка. Хрящи что заросли бурьяна. Железы что косари. Животные токи что мощные удары кулаком. Жизненные токи что замедленные щелчки по лбу. <…> Детородные органы что сотня мелких гвоздей. Его кормилица уверяла меня, что от его брака с Серединой поста произойдёт лишь множество наречий места и несколько двойных постов. Память что повязка. Здравый смысл что посох. Воображение что перезвон колоколов. Мысли что скворцы в полёте. Сознание что выпорхнувший впервые из гнезда цаплёнок. Умозаключения что зёрна ячменя в мешке. Угрызения совести что составные части двойной пушки. Замыслы что балласт галиона. Понятие что разорванный служебник. Умственные способности что улитки. Воля что три ореха на одной тарелке. Желание что шесть охапок эспарцета. Суждение что туфли. Рассудительность что рукавичка. Разум что барабанчик. — XXX

Quaresmeprenant <…> quant aux parties internes a <…> la cervelle en grandeur, couleur, substance, & vigueur semblable au couillon guausche d’un Ciron masle. Les ventricules d’icelle, comme un tirefond. L’excrescence vermiforme, comme un pillemaille. <…> L’entonnoir, comme un oiseau de masson. La voulte, comme un guoimphe. <…> Le foye, comme une bezague. Les vènes, comme un chassis. La ratelle, comme un courquaillet. Les boyaulx, comme un tramail. Le fiel, comme une dolouoire. La fressure, comme un guantelet. Le mesantère, comme une mitre abbatiale. <…> Les os, comme cassemuzeaulx. La mouelle, comme un bissac. Les cartilages, comme une tortue de guarigues. Les adènes, comme une serpe. Les espritz animaulx, comme grands coups de poing. Les espritz vitaulx, comme longues chiquenauldes. <…> La geniture, comme un cent de clous à latte. Et me contoit sa nourrisse, qu’il estant marié avecques Lamyquaresme engendra seulement nombre de Adverbes locaulx, & certains ieunes doubles. La memoire avoit, comme une escharpe. Le sens commun, comme un bourdon. L’imagination, comme quarillonnement de cloches. Les pensees, comme un vol d’estourneaulx. La conscience, comme un denigement de Heronneaulx. Les deliberations, comme une pochée d’orgues. La repentence, comme l’equippage d’un double canon. Les entreprinses, comme la sabourre d’un guallion. L’entendement, comme un breviaire dessiré. Les intelligences, comme limaz sortans des fraires. La volunté, comme troys noix en une escuelle. Le desir, comme six boteaux de sainct foin. Le iugement, comme un chaussepied. La discretion, comme une mouffle. La raison, comme un tabouret.

Ногти что буравчики. Ступни что гитары. Пятки что дубины. Подошвы что плавильные тигли. Ноги что птичьи чучела. Колени что скамейки. Ляжки что самострелы. Бёдра что коловороты. Живот что башмак с острым носком, застёгнутый на античный манер; в верхней части перетянут поясом. Пуп что губан. Лобок что блин. Детородный член что туфля. <…> Промежность что флажолет. Задний проход что чистое зеркало. Ягодицы что бороны. Крестец что горшок из-под масла. <…> Спина что арбалет. Позвонки что волынки. Рёбра что прялки. Грудная клетка что балдахин. <…> Соски что пастушьи рожки. Подмышки что шахматные доски. <…> Пальцы рук что таганы в каком-нибудь братстве. <…> Кисти рук что скребницы. Шея что миска. Горло что цедилка для душистого вина. <…> Борода что фонарь. Подбородок что тыква. Уши что две митенки. <…> Ноздри что чепцы у монахинь. Брови что посуда для стекания сока из мяса, насаженного на вертел. Под левой бровью у него отметина, формой и величиной напоминающая ночной горшок. Ресницы что трёхструнные скрипки. Глаза что футляры для гребёнок. Глазные нервы что ружья. Лоб что кубок. Виски что цедильные воронки. Щёки что деревянные башмаки. Челюсти что стаканчики. Зубы что рогатины. <…> Безобразное его лицо что вьючное седло. Уродливая его голова что шлем перегонного куба. <…> Кожа что накидка. Эпидерма что решето. — XXXI

Les ongles, comme une vrille. Les pieds, comme une guinterne. Les talons, comme une massue. La plante, comme un creziou. Les iambes, comme un leurre. Les genoilz, comme un escabeau. Les cuisses, comme un crenequin. Les anches, comme un vibrequin. Le ventre à poulaines boutonné scelon la mode antique, & ceinct à l’antibust. Le nombril, comme une vielle. La penillière, comme une dariolle. Le membre, comme une pantophle. <…> Le perinæum, comme un flageollet. Le trou du cul, comme un mirouoir crystallin. Les fesses, comme une herse. Les reins, comme un pot beurrier. <…> Le dours, comme une arbaleste de passe. Les spondyles, comme une cornemuse. Les coustes, comme un rouet. Le brechet, comme un baldachin. <…> Les mammelles, comme un cornet à bouquin. Les aisselles, comme un eschiquier. <…> Les doigts, comme landiers de frarie. <…> Les mains, comme une estrille. <…> Le coul, comme une salverne. La guorge, comme une chausse d’Hippocras. <…> La barbe, comme une lanterne. Le menton, comme un potiron. Les aureilles, comme deux mitaines. <…> Les narines, comme un beguin. Les soucilles, comme un lichefrète. Sus la soucille guausche avoit un seing en forme & grandeur d’un urinal. La paulpières, comme un rebec. Les œilz, comme un estuy de peignes. Les nerfs opticques, comme un fuzil. Le front, comme une retombe. Les temples, comme une chantepleure. Les ioues, comme deux sabbotz. Les maschouères, comme un guoubelet. Les dens, comme un vouge. <…> Le visaige bistorié, comme un bast de mulet. La teste, contournée comme un alambic. <…> La peau, comme une gualvardine. L’Epidermis, comme un beluteau.

— Постник — явление природы небывалое, <…> Если он плюётся, то это полные корзины артишоков. Если сморкается, то это солёные угри. Если плачет, то это утки под луковым соусом. <…> Если выпускает слюну, то это общественные хлебопекарни. Если хрипит, то это мавританские танцы. Если портит воздух, то это кордовские башмаки. Если чешется, то это новые королевские указы. Если поёт, то это горошины в стручках. <…> Если с кем и расплачивается, то только на том свете горячими угольками. Если спит, то снятся ему живчики, летающие и лезущие на стену. Если мечтает, то о процентных бумагах. Необыкновенный случай: трудится он, когда ничего не делает; ничего не делает, когда трудится. Бодрствует во сне, спит бодрствуя, с открытыми глазами, как шампанские зайцы, — опасаясь ночного нападения Колбас, исконных своих врагов. Смеётся, когда кусается, когда кусается — смеётся. Будто бы совсем ничего не ест, хотя всего только постничает, а считается, что совсем ничего не ест. Обсасывает кости только в мечтах, напивается только в собственном воображении. Купается на высоких колокольнях, сушится в прудах и реках. Ставит сети в воздухе и вылавливает раков непомерной величины. — XXXII

Cas admirable en nature <…> est veoir & entendre l’estat de Quaresmeprenant. S’il crachoit, c’estoient panerées de Chardonnette. S’il mouchoit, c’estoient Anguillettes sallées. S’il pleuroit, c’estoient Canars à la dodine. <…> S’il bavoit, c’estoient fours à ban. S’il estoit enroué, c’estoient entrées de Moresques. S’il petoit, c’estoient houzeaulx de vache brune. S’il vesnoit, c’estoient botines de cordouan. S’il se gratoit, c’estoient ordonnances nouvelles. <…> Si rien donnoit, autant en avoit le brodeur. S’il songeoit, c’estoient vitz volans & rampans contre une muraille. S’il resvoit, c’estoient papiers rantiers. Cas estrange. Travailloit rien ne faisant : rien ne faisoit travaillant. Corybantioit dormant : dormoit corybantiant les œilz ouvers comme font les Lièvres de Champaigne, craignant quelque camisade d’Andouilles ses antiques ennemies. Rioit en mordant, mordoit en riant. Rien ne mangeoit ieusnant : ieusnoit rien ne mengeant. Grignotoit par soubson : beuvoit par imagination. Se baignoit dessus les haulx clochez, se seichoit dedans les estangs & rivières. Peschoit en l’air, & y prenoit Escrevisses decumanes.

— Назад тому лет около четырёх <…>. Постник не пожелал включить в мирный договор проживающих в лесу Кровяных Колбас и Горных Сосисок, старинных друзей и союзников этих Колбас. Колбасы же стояли на том, чтобы крепость Сельдекал, а равно и замок Насоли были отданы в полное их распоряжение и чтобы оттуда были изгнаны засевшие там подлые, мерзкие убийцы и разбойники, и так они ни к чему и не пришли, ибо условия мирного договора казались им несправедливыми. Договор подписан не был. Со всем тем Постник и Колбасы стали после этого менее ярыми врагами, чем прежде, несколько смягчились. Когда же Кесильский поместный собор обличил, заклеймил и осудил Колбас, а Постнику пригрозил, что он отлучит его, ежели тот осрамит и осквернит себя каким бы то ни было союзом или же соглашением с Колбасами, то это страшнейшим образом обе стороны озлобило, ожесточило, возмутило и подняло их боевой пыл, и помочь этому теперь уже нельзя. Скорей вы помирите кошек и крыс, собак и зайцев, только не их. — XXXV

Il y a environ quatre ans <…> Quaresmeprenant ne vouloit on traicté de paix comprendre les Boudins saulvaiges, ne les Saulcissons montigènes leurs anciens bons compères & confœderez. Les Andouilles requeroient que la forteresse de Cacques feust par leur discretion, comme est le chasteau de Sallouoir, regie & gouvernée : & que d’icelle feussent hors chassez ie ne sçay quelz puans, villains assassineurs, & briguans qui la tenoient. Ce que ne peut estre accordé, & sembloient les conditions iniques à l’une & à l’aultre partie. Ainsi ne feut entre eux l’apoinctement conclud. Restèrent toutesfoys moins sevères & plus doulx ennemis, que n’estoient par le passé. Mais depuys la denonciation du concile national de Chesil, par laquelle elles feurent farfouillées, guodelurées, & intimées : par laquelle aussi feut Quaresmeprenant declairé breneux hallebrené & stocfisé en cas que avecques elles il feist alliance ou appoinctement aulcun, se sont horrificquement aigriz, envenimez, indignez, & obstinez en leurs couraiges : & n’est possible y remedier. Plus toust auriez vous les chatz & ratz : les chiens & les lièvres ensemble reconcilié.

Глава LVI

— Вот граница Ледовитого моря, в начале минувшей зимы здесь произошло великое и кровопролитное сражение между аримаспами и нефелибатами. Тогда-то и замёрзли в воздухе слова и крики мужчин и женщин, удары палиц, звон лат и сбруи, ржанье коней и все ужасы битвы. Теперь суровая зима прошла, её сменила ясная и теплая погода, слова оттаивают и доходят до слуха. — <…> Нельзя ли нам, однако ж, увидеть эти слова? Помнится, я читал, что у подошвы горы, на которой Моисею был дан закон для евреев, народ явственно видел голоса. — Держите, держите! — сказал Пантагрюэль. — Вот вам ещё не оттаявшие. И тут он бросил на палубу полные пригоршни замерзших слов, похожих на разноцветное драже. Слова эти, красные, зелёные, голубые, жёлтые и золотистые, отогревались у нас на ладонях и таяли, как снег, и мы их подлинно слышали, но не понимали, оттого что это был язык тарабарский, за исключением одного довольно крупного слова, которое, едва лишь брат Жан отогрел его на ладонях, издало звук, подобный тому, какой издают ненадрезанные каштаны, когда они лопаются на огне, и все мы при этом вздрогнули от испуга. — Когда-то это был выстрел из фальконета, — заметил брат Жан. Панург попросил у Пантагрюэля ещё таких слов. Пантагрюэль же ему сказал, что давать слова — это дело влюблённых. — Ну так продайте, — настаивал Панург. — Продавать слова — это дело адвокатов, — возразил Пантагрюэль. — Я бы уж скорей продал вам молчание, только взял бы дороже, чем за слова, и тем уподобился бы Демосфену, который однажды через посредство сребростуды продал своё молчание. Как бы то ни было, Пантагрюэль бросил на палубу ещё три-четыре пригоршни. И тут я увидел слова колкие, слова окровавленные, которые, как пояснил лоцман, иной раз возвращаются туда, откуда исходят, то есть в перерезанное горло, слова, наводившие ужас, и другие, не весьма приятные с виду. <…> Мне пришло на ум положить несколько неприличных слов в масло, — так хранят снег и лёд, — или же в очень чистую солому. Пантагрюэль, однако ж, не позволил, — он сказал, что глупо беречь то, в чём никогда не бывает недостатка и что всегда под рукой, ибо все добрые и жизнерадостные пантагрюэлисты в солёных словцах не нуждаются.

Icy est le confin de la mer glaciale, sus laquelle feut au commencement de l’hyver dernier passé grosse & felonne bataille, entre les Arismapiens, & le Nephelibates. Lors gelèrent en l’air les parolles & crys des homes & femmes, les chaplis des masses, les hurtys des harnoys, des bardes, les hannissements des chevaulx, & tout effroy de combat. A ceste heure la rigueur de l’hyver passée, advenente la serenité & temperie du bon temps, elles fondent & sont ouyes. <…> Mais en pourrions nous voir quelqu’une. Me soubvient avoir leu que l’orée de la montaigne en laquelle Moses receut la loy des Iuifz le peuple voyoit les voix sensiblement. Tenez tenez (dist Pantagruel) voyez en cy qui encores ne sont degelées. Lors nous iecta sus le tillac plènes mains de parolles gelées, & sembloient dragée perlée de diverses couleurs. Nous y veismes des motz de gueule, des motz de sinople, des motz de azur, des motz de sable, des motz dorez. Les quelz estre quelque peu eschauffez entre nos mains fondoient, comme neiges, & les oyons realement. Mais ne les entendions. Car c’estoit languaige Barbare. Exceptez un assez grosset, lequel ayant frère Ian eschauffé entre ses mains feist un son tel que font les chastaignes iectées en la braze sans estre entonmées lors que s’esclatent, & nous feist tous de paour tressaillir. C’estoit (dist frère Ian) un coup de faulcon en son temps. Panurge requist Pantagruel luy en donner encores. Pantagruel luy respondit que donner parolles estoit acte des amoureux. Vendez m’en doncques, disoit Panurge. C’est acte des advocatz, respondit Pantagruel, vendre parolles. Ie vous vendroys plutost silence & plus chèrement, ainsi que quelque foys la vendit Demosthenes moyennant son argentangine. Ce nonobstant il en iecta sus le tillac troys ou quatre poignées. Et y veids des parolles bien picquantes, des parolles sanglantes, lesquelles li pilot nous disoit quelques foys retourner on lieu duquel estoient proferées, mais c’estoit la guorge couppée, des parolles horrificques, & aultres assez mal plaisantes à veoir. <…> Ie vouloys quelques motz de gueule mettre en reserve dedans de l’huille comme l’on guarde la neige & la glace, & entre du feurre bien nect. Mais Pantagruel ne le voulut : disant estre follie faire reserve de ce dont iamais l’on n’a faulte, & que tousiours on en a main, comme sont motz de gueule entre tous bons & ioyeulx Pantagruelistes.

Глава LXVII

	… наложил такую кучу, какой не наложить девяти быкам и четырнадцати архиепископам, вместе взятым.
	… il fianta plus copieusement, que n’eussent faict neuf Beufles & quatorze Archiprebstres de Hostie.

Когда мэтр Франсуа Виллон подвергся изгнанию, он нашёл прибежище у короля Эдуарда V. Король оказывал ему полное доверие и не стыдился поверять ему любые тайны, даже самого низменного свойства. Однажды король, отправляя известную потребность, показал Виллону изображение французского герба и. сказал: «Видишь, как я чту французских королей? Их герб находится у меня не где-нибудь, а только в отхожем месте, как раз напротив стульчака». — «Боже милостивый! — воскликнул Виллон. — Какой же вы мудрый, благоразумный и рассудительный правитель, как заботитесь вы о собственном здоровье и как искусно лечит вас сведущий ваш доктор Томас Лайнекр! В предвидении того, что на старости лет желудок у вас будет крепкий и что вам ежедневно потребуется вставлять в зад аптекаря, то есть клистир, — а иначе вы за большой не сходите, — он благодаря своей редкостной, изумительной проницательности счастливо придумал нарисовать здесь, а не где-нибудь ещё, французский герб, ибо при одном взгляде на него на вас находит такой страх и такой неизъяснимый трепет, что в ту же минуту вы наваливаете столько, сколько восемнадцать пеонийских бычков, вместе взятых. А нарисовать вам его где-нибудь ещё: в спальне, в гостиной, в капелле или же в галерее, вы бы, крест истинный, как увидели, тотчас бы и какали. А если вам здесь нарисовать ещё и великую орифламму Франции, то стоило бы вам на неё взглянуть — и у вас бы кишки наружу полезли».

Maistre François Villon banny de France s’estoit vers luy retiré : [Edouart le quint] l’avoit en si grande privauté repceu, que rien ne luy celoit des menus negoces de sa maison. Un iour le Roy sudict estant à ses affaires monstra à Villon les armes de France en paincture, & luy dist. Voyds tu quelle reverence ie porte à tes roys François ? Ailleurs n’ay ie leurs armoyries que en en retraict icy près ma scelle persée. Sacre Dieu (respondit Villon) tant vous estez saige, prudent, entendu, & curieux de vostre santé. Et tant bien estez servy de vostre docte medicin Thomas Linacer. Il voyant que naturellement sus vos vieulx iours estiez constippé du ventre : & que iournellement vous failloit au cul fourrer un apothecaire, ie diz un clystère, aultrement ne povyez vous esmentir, vous a faict icy aptement, non ailleurs, paindre les armes de france, par singuliaire & vertueuse providence. Car seulement les voyant vous avez telle vezarde, & paour si horrificque, que soubdain vous fiantez comme dichuyct Bonase de Pæonie. Si painctes estoient en aultre lieu de vostre maison : en vostre chambre, en vostre salle, en vostre chapelle, en vos gualleries ou ailleurs, sacre Dieu vous chiriez par tout sus l’instant que les auriez veues. Et croy que si d’abondant vous aviez icy en paincture la grande Oriflambe de France, à la veue d’icelle vous rendriez les boyaulx du ventre par le fondement.

Перевод

Н. М. Любимов, 1961, 1973