Корнелий Люцианович Зелинский
Корне́лий Люциа́нович Зели́нский (1896—1970) — советский литературовед, литературный критик, член Союза Писателей СССР с 1934 года, доктор филологических наук (1964), главный теоретик советского литературного конструктивизма, исследователь национальных литератур народов СССР, мемуарист.
Корнелий Люцианович Зелинский | |
Статья в Википедии | |
Произведения в Викитеке | |
Медиафайлы на Викискладе |
О конструктивизме
правитьВ своей полноте, не отрываясь от земного трамплина, аскетическая логика конструктивизма диалектически оплодотворяет материю. Жизнь не знает геометрических пределов. | |
— Корнелий Зелинский, «Конструктивизм и поэзия», 1924 |
Костяк конструктивизма: | |
— Корнелий Зелинский, «Госплан литературы», 1925 |
— Корнелий Зелинский, «Госплан литературы», 1925 |
Замечали ли вы когда-нибудь странное обстоятельство, что литература была тесно связана с пиротехникой? Новые школы появлялись перед читателем, как Мефистофель перед Фаустом, в дыму и бенгальских огнях, с каким-то скандальным привкусом. Русский символизм вышел на свет белый, как неправильный ребенок ― ногами вперёд. Пресловутое брюсовское ― «о, закрой свои бледные ноги» ― долго считали чуть ли не боевым кличем символистов. А футуристы? Да что говорить о футуристах? Спросите, сколько читателей запомнили стихи Маяковского, и подсчитайте тех, кто только слыхал о его желтой кофте. Нет, поистине тяжела доля писателя! Но все это было когда-то. Невиданное десятилетие невиданной революции далеко разметало все «ноги» и «кофты», обстригло длинные шевелюры, а красные поэтические галстухи отдало детям. Мы отвыкли от литературных школ в их старом смысле. Позабывали о них. А новый читатель, вузовец или молодой рабочий, совсем и не слыхивал о таких вещах.[3] | |
— Корнелий Зелинский, «О Конструктивизме» (1928) |
Зодчий революции искал своего стиля. Все эти искания шли на основе роста и новых социальных слоев, новых читателей из рабочих, новой интеллигенции, черпающей свой творческий пафос у истоков новой, невиданной для России, энергической, конструктивной, волевой культуры. Так три года тому назад возник литературный конструктивизм. Он родился под стать своей эпохе без «бледных ног», полосатых кофт, в скромной и деловой обстановке, как объединение поэтов, связанных совместной работой над новым стилем в поэзии, над новыми литературными принципами, какие вытекают из самого существа нашего времени. Кратко можно сказать, что эти принципы являются своеобразным сколком характерных черт нашей эпохи: экономии в расходовании материала, целеустремленности, динамичности, рационализма стройки. Всякая литературная школа приносит не только одни формальные лозунги.[3] | |
— Корнелий Зелинский, «О Конструктивизме» (1928) |
Конструктивизм идет на смену футуризму и как литературной школе, и как нигилистическому мироощущению. Футуризм сделал свое дело. Он был могильщиком буржуазной декадентщины в предреволюционные годы. В своем новом обличии ― Леф’а футуризм продолжает свое старое дело ― борьбу с гнилым охвостьем. Но новое дело, новая литература, новая социалистическая культура будет уже твориться не его руками. Эта новая культура созидает свой новый стиль, свои новые методы, и это есть методы конструктивизма.[3] | |
— Корнелий Зелинский, «О Конструктивизме» (1928) |
Что такое литературный конструктивизм, взятый отдельно, сам по себе? В сущности, в его основе лежит довольно несложная, простая идея. А именно: литературный конструктивизм, [...] — это школа, в которой смысл произведения одновременно является и главным орудием, при помощи которого строится все произведение. Иначе можно сказать, что идеологи в искусстве распространяется и на его технику: идеология выпрямляет технику, определяет выбор эпитетов, близких к теме, ритма и т. д., — словом, участвует как в выборе, так и в характере его обработки. <...> | |
— Корнелий Зелинский, «Конструктивизм и социализм», 1929 |
Литературный конструктивизм вовсе не характерен только одними своими формальными положениями. Русский конструктивизм — это то же «поле напряжения», какое создается между полюсами — современной культурой и нашей природой российской, у которой, по замечательному выражению Герцена, «еще сотворение мира на листах не обсохло». Конструктивизм как умонастроение — это тоже ответ на нашу дремучую, едва проснувшуюся действительность. Вся атмосфера советского строительства, невиданного восстания против бескультурья стихий, против тупой, изнурительной первозданной природы создает, горячит, лепит эти настроения конструктивизма. | |
— Корнелий Зелинский, «Конструктивизм и социализм», 1929 |
Русский конструктивизм же теперь, в известном смысле, и является продолжением традиций культуры Пушкина и Гоголя, Толстого и Некрасова, традиций Белинского, Герцена и Чернышевского. Конструктивизм берет классиков снова на борт советской современности. | |
— Корнелий Зелинский, «Конструктивизм и социализм» (1929) |
О литературе и литературной критике
правитьОкружение Пастернака прибегало к такой мере, чтобы терроризировать всех тех, кто становился на путь критики Пастернака. Так, например, когда появилась моя статья «Поэзия и чувство современности», в Президиуме Академии Наук меня встретил заместитель редактора журнала «Вопросы языкознания» В.В.Иванов. Он демонстративно не подал мне руки за то, что я покритиковал стихотворение Пастернака. Это была политическая демонстрация с его стороны. И я хочу, чтобы эти слова достигли его ушей и чтобы он нашёл в себе мужество выступить в печати и высказать своё отношение к Пастернаку.[5] Да, должна быть проведена очистительная работа, и все мы должны понять, на какую грань нас может завести это сочувствие к эстетическим ценностям, если это сочувствие и поддержка идёт за счёт зачёркивания марксистского подхода.[6] | |
— Корнелий Зелинский, из доклада на общемосковском собрании писателей (1958) |
Литература — манящая, но и коварная область. Здесь много званых, но мало избранных. Это арена силачей. Литература каждого зовет попробовать свои силы, но слабых карает самой морально тяжелой карой — насмешкой. Литература, увы, недемократическая профессия. Она, как и всякое высокое искусство, — аристократическая республика талантов. Поэзия, как, впрочем, и вся литература, подобна луку Одиссея. Не всякий может его натянуть. [7] | |
— Корнелий Зелинский «На литературной дороге» (автобиографическая повесть), 1965 |
Критика в некотором роде, подобно философии и истории, есть роман для пытливых умов. Всякий же роман в известной мере представляет собой автобиографию сочинителя. | |
— Корнелий Зелинский, «На литературной дороге» (автобиографическая повесть), 1965 |
О себе и своей жизни
правитьСкажу по совести, я не понимал и не умел рассчитать той меры удара и подавления, какую было необходимо применять в отношении советских писателей, «зараженных» буржуазной идеологией». Ведь многие из них были моими друзьями и заведомо честными людьми, искренно преданными своей родине. Бить наотмашь?! | |
— Корнелий Зелинский, «На литературной дороге» (автобиографическая повесть), 1965 |
Я понимал, что история не сентиментальна. Она не считает своих жертв. Но я не мог расстаться с верой, что она разумна. Я мог сдаться на волю пессимизма, хотя горы несправедливости обрушивались кругом, погребая миллионы людей. Я не отделял себя от них. И каждый день готов был ко всему. Но я не мог расстаться с романтической верой, увлекшей меня вместе с народом в Октябрьские дни. Внутренне для себя я не мог признать, что порыв целого народа к тому прекрасному миру, где нищета и голод будут изгнаны навсегда, где будет царить разум и красота, — что этот порыв скован и бесцелен и что победу одержало безграничное насилие. Какие бы я ни совершал ошибки, но в этом я ошибиться не мог.[7] | |
— Корнелий Зелинский, «На литературной дороге» (автобиографическая повесть), 1965 |
В прежние годы я, подобно многим писателям, стремился «быть на уровне» общественно-политических устремлений сегодняшнего дня. Но это далеко не всегда приводило к хорошему. У меня осталось тягостное чувство от своего выступления по поводу «Доктора Живаго» Б.Пастернака. Я мог просто не прийти на это собрание, как десятки других писателей. Это выступление не было продиктовано глубокой внутренней потребностью, скорей говорило о желании не отстать от других и т. п. Я уж не говорю о предложении парткома. Но добро бы я только говорил о «Докторе Живаго». Сгоряча я напал на Кому — сына своего друга Всеволода Иванова. Кома, как известно, оказывал поддержку Пастернаку. И как видно сегодня, был прав Кома. И что же получилось? Я потерял и друга, и, безусловно, пал во мнении многих людей, которых я не перестаю уважать. Я выступил правильно по существу, но не благородно. Этот удар причинил больше горя мне, нежели тому, кому он предназначался. В глазах одних он был проявлением стадности, в глазах наших людей, людей партии, — просто участием в очередном мероприятии, санкционированном из ЦК. Это мероприятие было проведено просто для «галочки» в отчете.[8] | |
— Корнелий Зелинский, «На литературной дороге» (автобиографическая повесть), 1965 |
Я стремился преодолеть ошибки, идти дальше. Человеческая жизнь и человеческий труд никогда не бывают напрасными. Может быть, многие статьи из написанного мною были только «времянками» на строительстве новой социалистической культуры. Но это было частью времени, как, возможно, и работа моих товарищей по жанру. Моя работа служила идее коммунистической культуры. Однако, моя литературная молодость и самые зрелые годы пришлись на самый жесткий сталинский период в истории советского общества. Моя работа была частью этого времени. И так же как мы не все зачеркиваем в этом нашем прошлом, а многое, удержав, берем с собой в завтрашний день, так я лелею надежду, что нечто из сделанного мною вспомнят читатели и завтрашнего дня.[7] | |
— Корнелий Зелинский, «На литературной дороге» (автобиографическая повесть), 1965 |
Отец мой Люциан Теофилович при советской власти работал в ОГПУ в качестве инженера, умер в 1941 году 70 лет. Мать Елизавета Александровна была учительницей русского языка, впоследствии домохозяйкой, умерла в 1945 году 75 лет. Брат Вячеслав умер в 1936 году – 36 лет, сестра Тамара умерла в 1965 году – 67 лет. Я окончил Московскую 6-ую гимназию в 1915 году. В том же году поступил в Московский университет на философское отделение историко-филологического отделения, который окончил в 1918 году. По окончании университета отправился к отцу в Кронштадт. Отец работал там инженером в Управлении кронштадтской крепости. Тогда же я вступил в Союз социалистической молодёжи... С осени 1918 года по весну 1919 года работал секретарём газеты «Известия Кронштадтского Совета». Работал в РОСТА <...> и в качестве его работника был направлен в киевское отделение. Был военным журналистом (преимущественно на Южном фронте). При наступлении на Киев поляков переехал в Харьков. Работал в Совнаркоме УССР в качестве редактора секретно-информационного отдела, а затем секретаря Малого Совнаркома УССР.[6] | |
— Корнелий Зелинский, из автобиографической справки,[9] 1966 |
Из личных и благодарственных писем к Зелинскому
правитьДорогой Корнелий Люцианович! | |
— Корней Чуковский, 21 января 1931 года |
Многоуважаемый Корнелий Люцианович! | |
— Н. Н. Грин из письма вдовы писателя К. Зелинскому 22 октября 1934 года |
Дорогой Корнелий! То, что у тебя характер гораздо лучше, чем у меня — это давно доказано. Может быть, именно поэтому у нас с тобой сохранились, несмотря ни на что, какие-то теплые отношения. Статья твоя, объективно, вероятно очень неплоха, но я привык к тебе предъявлять такие требования, что, если в ответ на них я читаю у тебя что-либо лейтесообразное – меня это просто бесит. Я считаю тебя самым замечательным критиком в нашей литературе, поэтом в критике, человеком, который если бы не был глубоко ранен вредителями и тупицами из РАППа, «Комсомольской правды» и т.д. – давно бы занимал в нашей общественности то место, которое ему принадлежит. Но чорт с ним с местом. Я тоже далеко не там сижу, где мне полагается по чину. Но свыкся с этим. Подумаешь тоже: Ну, дали мне орден второго сорта – что же из этого? Стал ли я менее значительным чем Михалков? Моя задача – расти. Больше никаких задач у меня в жизни нет. Мне даже самому интересно: до чего человек может в конце концов вырасти? Этого же я требую и от тебя. Я ведь прекрасно знаю твою натуру: если тебя выругать, ты можешь бросить работу. Т.к. лучше тебя обо мне никто ничего не напишет, то, естественно, если ты возьмешь статью из энциклопедии обратно — обо мне напишет Лейтес и Тарасенков... [13] | |
— И. Л. Сельвинский (из письма К. Зелинскому 1 июля 1939) |
Дорогой Корнелий Люцианович, я не буду благодарить Вас за все, что Вы для меня делаете, потому что это выглядит убого.[14] | |
— Л. Г. Багрицкая-Суок из письма К. Зелинскому из ссылки. Караганда, 1947 год |
8 декабря 1952, ночь. | |
— А. П. Квятковский, из письма 1952 года |
Цитаты о Зелинском
правитьСводка. Секретно-политический Отдел ОГПУ. 6 мая 1931 г. <...> Зелинский сказал мне, что последние вечера он проводит с Андреем Платоновым, который живёт с ним на одной площадке. Платонов производит на него впечатление совершенно гениального человека. Он ― прекрасно знает математику, астрономию, суждения его всегда тонки и интересны. Зелинский сказал, что Платонов читал ему и Агапову пьесу, в высшей степени интересную, которая однако никогда не сможет быть напечатана и поставлена, ибо политическая её установка по меньшей мере ― памфлет. Вообще, сказал Зелинский, у Платонова множество рукописей, которые никогда не смогут быть напечатаны. Замечу, что мне лично известны две таких рукописи: колхозные очерки, отвергнутые «Федерацией» и «Октябрем», и сценарий, отвергнутый ф<абри>кой «Культурфильм» ― его можно найти в делах фабрики. <...> Верно: Уполномоченный СПО ОГПУ: <подпись>. | |
— Андрей Платонов в документах ОГПУ-НКВД-НКГБ, 1931 |
Был я у Зелинского. Живёт он в том же доме, где Сейфуллина. Очень мил и джентльменист, но, очевидно, живёт в «тесноте»: при мне его тёща принесла ему открытку от Литфонда с требованием уплатить в трёхдневный срок 500 рублей — с угрозой, если он не уплатит, конфисковать его имущество и пропечатать его имя в «Литгазете». Он был в эту минуту великолепен. С аристократическим презрением он взял в руки эту открытку и сказал тёще: | |
— Корней Чуковский, из дневника, 25 ноября 1931 года |
Большой поэт целиком уцелевает в подстрочнике. Не большой ― целиком пропадает: распадается на случайности рифм и созвучий. И это я ― «формалист»!!! (О, сволочь: З<елин>ский!) | |
— Марина Цветаева, Дневниковые записи: 6-го января 1941 г. |
Отрицательную рецензию, по словам [Евгения Борисовича] Тагера, на стихи матери дал мой голицынский друг критик Зелинский. Сказал что-то о формализме. Между нами говоря, он совершенно прав, и, конечно, я себе не представляю, как Гослит мог бы напечатать стихи матери – совершенно и тотально оторванные от жизни и ничего общего не имеющие с действительностью. Вообще я думаю, что книга стихов или поэм – просто не выйдет. И нечего на Зелинского обижаться, он по-другому не мог написать рецензию.[19] | |
— Георгий Эфрон, Дневники, письма 1941 |
— Всеволод Иванов Дневники, 1942 |
22. III. 1956 г. Позвонил К. Зелинский, которому Кома <семейное прозвище сына Вс. В. Иванова>, за его поганую статью о поэзии, не подал руки, ― и сказал: | |
— Всеволод Иванов Дневники, 1956 |
1 ноября 1958. И в Москве, и в Переделкине (только не возле Деда) бесконечные разговоры о том, кто же, в конце концов, вёл себя вчера на собрании гнуснее: Смирнов или Зелинский, Перцов, Безыменский, Трифонова или Ошанин? Не всё ли равно? Мы. Я.[22] | |
— Лидия Чуковская, «Борис Пастернак. Первая встреча», 1962 |
После «Зависти» Юрия Олешу ругали долго и дружно, и от души желали ему всяческих благ. Один замечательный негодяй — известный советский критик Корнелий Зелинский даже «видел Олешу во сне».[23] | |
— Аркадий Белинков, «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша».[24] 1968 |
Карьерий Поллюцианович Вазелинский. Паустовский рассказывает, как в Союзе писателей Вазелинский подошёл к нему (после своего выступления против Пастернака) и Паустовский сказал ему: | |
— Корней Чуковский, из дневника, 6 декабря 1965 года |
Поэтесса и переводчица Таня Макарова, дочь Алигер, была для Ахматовой тоже из тех детей, которые «родились у знакомых». Из историй об этих детях она с удовольствием рассказывала такую. Однажды она была в Переделкине и встретилась на улице с критиком Зелинским, который попросил её на минуту свернуть к его даче посмотреть на сына. «К калитке подошла молодая женщина с годовалым ангелом на руках: голубые глаза, золотые кудри и всё прочее. Через двадцать лет, на улице в Ташкенте, Зелинский попросил на минуту свернуть к его дому посмотреть на сына. Было неудобно напоминать, что я с ним уже знакома. К калитке подошла молодая женщина с годовалым ангелом на руках: голубые глаза, золотые кудри. И женщина, и ангел были новые, но всё вместе походило на дурной сон».[25] | |
— Анатолий Найман, Рассказы о Анне Ахматовой, 1987 |
Я выступила. Я сказала, что такая статья — великий позор. Человек приехал, вернулся, это великий поэт, и вы сами это понимаете, поскольку в первой части воздаете ей должное и говорите сами, что она великий поэт. Как же можно ставить подножку? Это же чудовищный акт злодейства. И сказала, что я больше в семинаре быть не хочу. И еще несколько человек встали вместе со мной, и мы ушли. Мы бы наверняка поплатились, но через несколько месяцев началась война. | |
— Лилианна Лунгина, «Подстрочник», 1996 |
Я пошла на разведку, опоздала, уже расходились. По лестнице спускался Корнелий Зелинский и говорил своей даме что-то о далёкости от современности, узости кругозора и слабости голоса Мандельштама. Я не прислушивалась, но осталось ощущение чего-то кисло-сладкого, поразительно не соответствующего полнозвучию, гармонии и неистовству стихов Мандельштама.[27] | |
— Эмма Герштейн, «Вблизи поэта», 1999 |
― Борис Леонидович, в «Литературке» была большая статья К. Зелинского о мировой поэзии. Он там на вас наскакивает. | |
— Зоя Масленикова, «Разговоры с Пастернаком», 2001 |
Примечания
править- ↑ Зелинский К. Л. «Конструктивизм и поэзия». — М.: в сб. «Мена всех», 1924 г.
- ↑ 1 2 Зелинский К. Л. «Госплан литературы». — М-Л.: в сб. «Госплан литературы, Круг, 1925.
- ↑ 1 2 3 «Литературные манифесты от символизма до наших дней». — М.: Издательский дом «Согласие», 1993 г.
- ↑ 1 2 3 " Зелинский К. Л. Конструктивизм и социализм. — М.: в сб. «Бизнес», Госиздат, 1929 г.
- ↑ Вскоре после этого выступления Зелинского Вячеслав Иванов был уволен с поста заместителя редактора журнала «Вопросы языкознания».
- ↑ 1 2 Вячеслав Огрызко. «Сами просрали». — М.: «Литературная Россия» № 33/2011 от 23.02.2015 г.
- ↑ 1 2 3 4 "На литературной дороге" Автобиогр. повесть в кн. Зелинский К. Л. На литературной дороге. Очерки, воспоминания, эссе / Сост. и публ. А. К. Зелинского. — Подольск: Академия-XXI, 2014. — 495 с. — ISBN 978-591428-050-2.
- ↑ 1 2 Ошибка цитирования Неверный тег
<ref>
; для сносокНа лит.дороге
не указан текст - ↑ РГАЛИ. Литературный архив К. Л. Зелинского. Автобиография.
- ↑ РГАЛИ 1604-1-651
- ↑ В последние годы жизни с 1930 г. А. С. Грина не переиздавали и почти не печатали, но после его смерти в 1932 г. нескольким ведущим советским литераторам (в т.ч. М. Шагинян, Ю. Олеша) удалось пробить идею публикации книги — "Фантастические новеллы". Предисловие взялся написать один из инициаторов издания К. Зелинский, в котором впервые прозвучало слово "Гринландия". Полностью письма см https://zelinski.org/pisma-n.n.grin-k.l.zelinskom-1933-1961/
- ↑ Из письма Н.Н.Грин, вдовы писателя К. Зелинскому 22.10.1934. РГАЛИ 1604-1-565-12)
- ↑ Из письма поэта, давнего друга И.Л.Сельвинского по поводу биографической статьи о нем в "Литературной энциклопедии" 1 июля 1939. РГАЛИ 1604-1-811-23) Полностью переписка см https://zelinski.org/neopublikovannyie-pisma-i-dnevniki/pisma/pisma-i.selvinskogo-1924-1967/, https://zelinski.org/neopublikovannyie-pisma-i-dnevniki/pisma/-pisma-k.zelinskogo-i.selvinskomu-1938-1965/
- ↑ Караганда, 12 января 1947 — Л. Г. Багрицкая-Суок только была освобождена из лагеря (знаменитый АЛЖИР (Акмолинский Лагерь Жен Изменников Родины) и оказалась в ссылке в соседней Караганде. Как известно, она была репрессирована в середине 1937 г. в результате её попыток заступиться за арестованного В. И. Нарбута, мужа её младшей сестры Серафимы, обвиненного в украинском национализме. Известие о смерти на войне своего единственного сына, поэта Всеволода Багрицкого, корреспондента фронтовой газеты, она встретила там же, в лагере. Корнелий Зелинский нашел её после выхода из заключения и старался помочь с изданием стихов сына, с получением разрешения вернуться в Москву. Полностью письма из Карагандинской ссылки см https://zelinski.org/neopublikovannyie-pisma-i-dnevniki/pisma-l.g.bagriczkoj-suok/
- ↑ (Из письма Л. Г. Багрицкой-Суок К. Зелинскому 12 января 1947 года РГАЛИ 1604-1-485-5)
- ↑ Обсуждаемая работа была написана в 1929 г.
- ↑ Из письма стиховеда А. П. Квятковского, с которым адресат состоял в группе конструктивистов в 20-е гг. РГАЛИ 1604-1-621-18,19
- ↑ 1 2 Чуковский К. И. Дневник. 1901—1969. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир, 2003 г. — Том 2.
- ↑ Г. С. Эфрон, Письма. Калининград (Моск. обл.), 1995. С. 41,
- ↑ Г. С. Эфрон, Дневники в 2 томах. Том 1. ― М.: Вагриус, 2004 г.
- ↑ 1 2 Вс. В. Иванов, Дневники. ― М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2001 г.
- ↑ Лидия Чуковская. Из дневника. Воспоминания. — М.: «Время», 2010 г.
- ↑ об этом см.: Корнелий Зелинский. «Змея в букете, или о сущности попутничества». В книге: Критические письма. ― М.: изд. «Федерация», 1932, стр. 127
- ↑ А.В.Белинков, «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша». — Мадрид, 1976 г.
- ↑ А. Найман, «Рассказы о Анне Ахматовой». — М.: Вагриус, 1999 г.
- ↑ Олег Дорман. «Подстрочник»: Жизнь Лилианны Лунгиной, рассказанная ею в фильме Олега Дормана. — Corpus, 2010 г. — 480 с. — 4000 экз.
- ↑ Эмма Герштейн. Мемуары. — М.: Захаров, 2002 г.
- ↑ Зоя Масленикова. «Борис Пастернак. Встречи». ― М.: Захаров, 2001 г.