Котлован (повесть)

«Котлова́н» — философская повесть Андрея Платонова (1930) c элементами гротеска, притчи и экзистенциального романа. Некоторые критики характеризуют повесть как антиутопию и жёсткую сатиру на СССР времён первой пятилетки.

Цитаты из повести

Когда мужик войны не видел, то он вроде нерожавшей бабы — идиотом живет. (Жачев)

Чиклин сказал, что вчера вечером близ северного пикета на самом деле было отрыто сто пустых гробов; два из них он забрал для девочки — в одном гробу сделал ей постель на будущее время, когда она станет спать без его живота, а другой подарил ей для игрушек и всякого детского хозяйства: пусть она тоже имеет свой красный уголок.

Марксизм все сумеет. Отчего ж тогда Ленин в Москве целым лежит? Он науку ждет — воскреснуть хочет. (Жачев)

Как урод я только приветствую ваше мнение, но помочь не могу! (Жачев)

— Дядя, это буржуи были? — заинтересовалась девочка, державшаяся за Чиклина. — Нет, дочка, — ответил Чиклин. — Они живут в соломенных избушках, сеют хлеб и едят с нами пополам. Девочка поглядела наверх, на все старые лица людей. — А зачем им тогда гробы? Умирать должны одни буржуи, а бедные нет! Землекопы промолчали, ещё не сознавая данных, чтобы говорить. — И один был голый! — произнесла девочка. — Одежду всегда отбирают, когда людей не жалко, чтоб она осталась. Моя мама тоже голая лежит. — Ты права, дочка, на все сто процентов, — решил Сафронов. — Два кулака от нас сейчас удалились. — Убей их пойди! — сказала девочка. — Не разрешается, дочка: две личности — это не класс… — Это один да ещё один, — сочла девочка. — А в целости их было мало, — пожалел Сафронов. — Мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать не меньше как класс, чтобы весь пролетариат и батрачье сословие осиротели от врагов! — А с кем останетесь? — С задачами, с твердой линией дальнейших мероприятий, понимаешь что? — Да, — ответила девочка. — Это значит плохих людей всех убивать, а то хороших очень мало. — Ты вполне классовое поколение, — обрадовался Сафронов, — ты с четкостью сознаешь все отношения, хотя сама ещё малолеток. Это монархизму люди без разбору требовались для войны, а нам только один класс дорог, да мы и класс свой будем скоро чистить от несознательного элемента.

— А в целости их было мало, — пожалел Сафронов. — Мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать не меньше как класс, чтобы весь пролетариат и батрачье сословие осиротели от врагов! — А с кем останетесь? — С задачами, с твердой линией дальнейших мероприятий, понимаешь что? — Да, — ответила девочка. — Это значит плохих людей всех убивать, а то хороших очень мало. — Ты вполне классовое поколение, — обрадовался Сафронов, — ты с четкостью сознаешь все отношения, хотя сама ещё малолеток. Это монархизму люди без разбору требовались для войны, а нам только один класс дорог, да мы и класс свой будем скоро чистить от несознательного элемента.

Каждый человек мертвым бывает, если его замучивают (Чиклин)

Скорбь должна у нас быть аннулирована! (Сафронов)

Ты, наверное, интеллигенция — той лишь бы посидеть да подумать! (Сафронов)

Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи! Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было. А потому мы должны бросить каждого в рассол социализма, чтобы с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм (Сафронов)

Это монархизму люди без разбору требовались для войны, а нам только один класс дорог, да мы и класс свой будем скоро чистить от несознательного элемента

Молотобоец попробовал мальчишку за ухо, и тот вскочил с горшка, а медведь, не зная, что это такое, сам сел для пробы на низкую посуду. Мальчик стоял в одной рубашке и, соображая, глядел на сидящего медведя. — Дядь, отдай какашку, — попросил он, но молотобоец тихо зарычал на него, тужась от неудобного положения. — Прочь! — произнёс Чиклин кулацкому населению. Медведь, не трогаясь с горшка, издал из пасти звук, и зажиточный ответил: — Не шумите, хозяева, мы сами уйдём.

Вместо надежды ему осталось лишь терпение

День был мутный, неопределенный, будто время не продолжалось дальше

Не расти, девочка, затоскуешь!

Нынче меня нету, а завтра вас не будет

Народ только свечку покупает и ставит ее Богу, как сироту, вместо своей молитвы, а сам сейчас же скрывается вон

Не будьте оппортунистами на практике!

Без истины стыдно жить

От сознания малочисленности своей артели Чиклин спешно ломал вековой грунт, обращая всю жизнь своего тела в удары по мертвым местам. Сердце его привычно билось, терпеливая спина истощалась потом, никакого предохраняющего сала у Чиклина под кожей не было — его старые жилы и внутренности близко подходили наружу, он ощущал окружающее без расчета и сознания, но с точностью. Когда—то он был моложе и его любили девушки — из жадности к его мощному, бредущему куда попало телу, которое не хранило себя и было преданно всем. В Чиклине тогда многие нуждались как в укрытии и покое среди его верного тепла, но он хотел укрывать слишком многих, чтобы и самому было чего чувствовать, тогда женщины и товарищи из ревности покидали его, а Чиклин, тоскуя по ночам, выходил на базарную площадь и опрокидывал торговые будки или вовсе уносил их куда-нибудь прочь, за что томился затем в тюрьме и пел оттуда песни в летние вишневые вечера.

Мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать не меньше как класс, чтобы весь пролетариат и батрачье сословие осиротели от врагов! — А с кем останетесь? — С задачами, с твердой линией дальнейших мероприятий, понимаешь что? — Да, — ответила девочка. — Это значит плохих людей всех убивать, а то хороших очень мало

Цитаты о повести

В восьми номерах журнала печатали мы «Воспоминания» А. Д. Сахарова, а после, собрав их вместе, издали два отдельных номера. Задолго до того, когда они выйдут книгой. «Вашей редакцией рассматривается повесть моего отца Андрея Платоновича Платонова «Котлован»… я официально ставлю Вас в известность о том, что право на ее публикацию я оставляю за Вашим журналом», ― писала мне Мария Андреевна, дочь Платонова. Шутка сказать ― «Котлован» Платонова! Но в это время я добивался возможности напечатать «Собачье сердце» Булгакова, почти уже добился. Конечно, если думать только о своем журнале, надо было заключить договор, тянуть, сколько возможно, под разными предлогами, но не выпускать такую книгу из рук. Но я рассматривал литературу как дело общее, не можем сейчас напечатать мы, пусть сделает другой журнал. Платонов и так долго ждал, умер, не подержав в руках своей книги. И с моего согласия «Котлован» ушел в «Новый мир». И вдруг такое резкое «Нет!»

— Григорий Бакланов, «Жизнь, подаренная дважды», 1999

Пришлось мне обращаться к Генеральному прокурору СССР, поскольку все та же несокрушимая В. Н. Занина констатировала: «Оснований для пересмотра приговора не усмотрено». Но еще год прошел, прежде чем получил я наконец ответ из Чувашии: «Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР по протесту первого заместителя Генерального прокурора РСФСР приговор суда изменила, исключила из обвинения Галочкина эпизоды, связанные с распространением произведений А. Платонова «Котлован» и М. Булгакова «Собачье сердце», и дело в этой части прекратила за отсутствием в его действиях состава преступления. В остальной части приговор оставлен без изменений».

— Григорий Бакланов, «Жизнь, подаренная дважды», 1999

Еще с конца шестидесятых узнал и полюбил Андрея Платоновича Платонова, на мой взгляд, ― самого глубокого и оригинального из русских писателей ХХ века. Крупные его вещи не были опубликованы. Доставал самиздат. «Чевенгур» и «Котлован» бытовали в списках. Чтоб заполучить экземпляр, собиралось с десяток проверенных почитателей, сбрасывались на машинистку. Испытанная ― несексотка, она печатала на папиросной бумаге сколько вместит закладка. Опасно, попадешься, можно и в лагерь загреметь за хранение и распространение. Не великой литературы ― антисоветчины! Но охота ― пуще неволи. О ксероксах мы даже не слышали… К моменту, как возникла идея фильма, уже вышли первые с предвоенных времен книги Платонова, которые вобрали основные его произведения, ― можно работать. Только ― опять же ― для экрана необходимы иконография и хроника. Снимков, рисунков ― раз, два и обчелся. Ни живого, ни мертвого писателя кинокамера не запечатлела. Принялись искать людей, что общались с Платоновым. Он ведь умер не столь давно, таких должно быть немало.

— Павел Сиркес. «Труба исхода». 1999

«В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчёт с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования». Это первое предложение повести «Котлован». Что-то здесь задевает сознание: какое-то закравшееся нарушение разворачивает его, как разворачивает ледяная кочка налетевшие на неё сани. Осознать, в чём оно, это что-то, пока ещё возможно, ― пока не сделан следующий шаг в глубину текста. Оно ― в словосочетании «тридцатилетие личной жизни»; оно в том, что это словосочетание обладает той предельной избыточностью, которая и доводит язык до его собственных границ, туда, где брезжит иное, внеязыковое понимание смыслов; и оно, наконец, в том, что это словосочетание на самом деле не несёт в себе никаких нарушений ― напротив, является не просто правильным, а сверхправильным, правильным до такой степени, в какой земные существа не нуждаются: для них было бы достаточно сказать «в день тридцатилетия Вощеву дали расчёт». Однако «в день тридцатилетия личной жизни…» более понятно ― более понятно для каких-то других существ, которые словно ничего не знают о жизни воплощённого мира и его обитателях, но зато хорошо знают, что жизнь вне воплощения, вне личины, вне личности ― не личная жизнь ― никакими тридцатилетиями не измеряется. Потому что жизнь в целом ― до и после личной ― времени не подвластна. «Ибо не было времени, когда бы я не существовал, равно как и ты, и эти владыки народов, и в будущем все мы не прекратим существовать», ― говорит «Бхагавадгита» голосом одного из таких существ. «В увольнительном документе ему написали, что он устраняется с производства вследствие роста слабосильности в нём и задумчивости среди общего темпа труда». В этом ― втором ― предложении «Котлована» уже нельзя указать, в чём именно сосредоточено то непостижимое что-то, которое с корнем выворачивает сознание из почвы земного бытия, сообщая ему о земном же бытии. Что-то ― здесь уже во всем и везде: в самом существе языка Платонова, которое обращено вовсе не к человеческому сознанию и изъясняется вовсе не с человеческими существами, а с существом равным себе или стоящим выше. Ему, этому высшему существу, показана жизнь в избранном сгустке вещества, который называется земным миром. И свойства именно его сознания, божественно безучастного, удалённого и всепринимающего, учитывает на каждом шагу существо языка Платонова, и в особенности там, где является смерть, которая не представляет для этого сознания трагически значительного события...

— Владислав Отрошенко. Эссе из книги «Тайная история творений», 2001

Несмотря на то, что в 1929 году был дописан «Чевенгур», а в 1931-м — «Котлован», надежды напечатать их полностью у Платонова не было. В 1928 году журнал «Красная новь» опубликовал отрывки из романа: «Происхождение мастера» и «Потомок рыбака». Платонов и писал, и просил, но тщетно. Оба произведения, которые сегодня так много исследуются и анализируются, так и не вышли в свет в России при жизни писателя. Первая полная публикация романа «Чевенгур» случилась только 1978 году в Лондоне, в СССР роман издали в годы перестройки в журнале «Дружба народов». Повесть «Котлован» увидела свет в родной стране ее автора в 1987 году.

— Ирина Евсюкова. «Пошляк» и «сволочь». За что Сталин возненавидел Андрея Платонова, 2018