Георгий Владимирович Иванов

русский поэт, прозаик, переводчик

Георгий Владимирович Иванов (11 октября (29 сентября) 1894, Литва — 26 августа 1958, Франция) — русский поэт, прозаик, переводчик; один из крупнейших поэтов русской эмиграции.

Георгий Владимирович Иванов
Георгий Иванов в 1921 году
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе
Новости в Викиновостях

Цитаты из произведений

править

«Петербургские зимы» (1928)

править
  •  

Это <…> «общепоэтическое» — чувствовать обиды, настоящие и выдуманные, с необыкновенной остротой. И тут же смеяться и над ними, и над собой.

  •  

За создание «Двенадцати» Блок расплатился жизнью. Это не красивая фраза, а правда. Блок понял ошибку «Двенадцати» и ужаснулся ее непоправимости. Как внезапно очнувшийся лунатик, он упал с высоты и разбился. В точном смысле слова он умер от «Двенадцати», как другие умирают от воспаления легких или разрыва сердца.

  •  

Сталкиваясь с разными кругами «богемы», делаешь странное открытие. Талантливых и тонких людей — встречаешь больше всего среди ее подонков.

  •  

 «...Прощайте, господин Лозина-Лозинский... Прощайте, неудачный поэт Любяр!..» Тут мне делается неприятно. Я знаю, что Любярпсевдоним поэта, который несколько раз неудачно кончал с собой и, наконец, недавно, покончил. Я читал его стихи, то бессмысленные, то ясные, даже слишком, с каким-то оттенком сумасшествия. Во всяком случае, талантливые стихи. Упоминание его имени мне неприятно. Зачем тревожить память мёртвого? Я говорю это вслух. …Трогай!.. Прозябшая лошадь уносит сани. Я смотрю на визитную карточку: «А. Любяр… Лозина-Лозинский… Такая-то улица…»[1]:72

  •  

...Месяца через два я получил повестку общества «Медный всадник» на заседание памяти поэта Любяра. На этот раз (через три недели после нашей встречи) самоубийца-неудачник своего добился.[1]:73

  •  

Вечер Ларисы Рейснер> был безобразный, что и говорить. Но шагая домой через Троицкий мост, я вспомнил усмешку моего недавнего ночного собеседника, и мне казалось, что, может быть, именно такими поминками был бы доволен этот несчастный человек.[1]:76

  •  

Точнее, поэт ― «князь Сергей Г.» Нежный, нежнейший, лирический поэт. Пишет о цветах, ветках, чижиках… «Точно грустный чижик в клетке, Я сижу один…» Читая стихи, бас, недавно гудевший ― «пустяки… гангрена… ампутировала… », ― смягчается. Может быть, в самом деле эта душа, бесстрашная в окровавленной операционной, чувствует себя робким чижиком: «Вдыхая аромат душистого левкоя, В вечерней тишине…» Поэта Сергея Г. «открыл» и приобщил к литературному высшему обществу Гумилёв.[2]

  •  

Блок и Гумилев ушли из жизни, разделенные взаимным непониманием. Блок считал поэзию Гумилева искусственной, теорию акмеизма ложной, дорогую Гумилеву работу с молодыми поэтами в литературных студиях вредной. Гумилев, как поэт и человек, вызывал в Блоке отталкивание, глухое раздражение. Гумилев особенно осуждал Блока за «Двенадцать». Помню фразу, сказанную Гумилевым незадолго до их общей смерти, помню и холодное, жестокое выражение его лица, когда он убежденно говорил: «Он (т.е. Блок), написав «Двенадцать», вторично распял Христа и еще раз расстрелял Государя». Я возразил, что, независимо от содержания, «Двенадцать», как стихи, близки к гениальности. ― «Тем хуже, если гениальны».

  •  

Репетировать, казалось бы, было нечего ― из года в год Пяст читал почти одно и то же. Под конец ― красный, взволнованный до предела, он всегда читал неизменные стихи «Об Эдгаре»… Не помню, как они начинались, не помню их содержания ― они были очень путанны и довольно длинны. Как какое-то заклинание в веренице самых разнообразных слов и образов, время от времени повторялось имя Эдгара По, вне видимой связи с содержанием. Начало аудитория слушала молча. Потом, при имени По, начинали посмеиваться. Когда доходило до строфы, которую запомнил и я: И порчею чуть тронутые зубы ― Но порча их сладка ― И незакрывающиеся губы ― Верхняя коротка ― И сам Эдгар… ― весь зал хохотал. Закинув голову, не обращая ни на что внимания, Пяст дочитывал стихотворение, повышая и повышая голос ― до какого-то ритмического вопля.

«Китайские тени»

править
  •  

Жизнь приобретает цену только тогда, если вы полюбите кого-нибудь больше своей жизни...

  •  

Поэзия — это что-то вроде падучей. Покуда болезнь таится, только очень внимательный взгляд различит в лице одержимого что-то неладное.

  •  

Самое высокое и самое смешное, часто бывают переплетены так, что не разобрать, где начинается одно и кончается другое.

  •  

В кронштадтские дни две молодые студистки встретили Гумилева, одетого в картуз и потертое летнее пальто с чужого плеча. Его дикий вид показался им очень забавным, и они расхохотались.
Гумилев сказал им фразу, которую они поняли только после его расстрела:
— Так провожают женщины людей, идущих на смерть.

  •  

На одном из собраний парижской литературной молодежи я слышал по своему адресу упрек: «Зачем вы искажаете образ Мандельштама, нашего любимого поэта? Зачем вы представляете его в своих воспоминаниях каким-то комическим чудаком? Разве он мог быть таким?»
Именно таким он был.

  •  

Были времена, когда мы были настолько неразлучны, что у нас имелась, должно быть, единственная в мире, визитная карточка: «Георгий Иванов и О. Мандельштам». Конечно, заказать такую карточку пришло в голову Мандельштаму, и, конечно, одному ему и могло прийти это в голову.

  •  

Однажды (Мандельштам как раз в это время был в отъезде) я принес портрет Пушкина и повесил над письменным столом. Старуха, увидев его, покачала укоризненно головой:
— Что вы, барин, видно без всякого Манделынтамта не можете. Три дня не ходит, так вы уж его портрет вешаете!

  •  

Гумилев говорил, что поэт должен «выдумать себя». Он и выдумал себя, настолько всерьез, что его маска для большинства его знавших (о читателях нечего и говорить) стала его живым лицом.

  •  

За полгода до смерти Гумилев сказал мне: «В сущности, я неудачник». И еще: «Как я завидую кирпичикам в стене — лежат, прижавшись друг к другу, а я так одинок».

  •  

Главным образом Блок говорил о смерти и о любви. Сильней ли смерти любовь? Блок качал головой. — Нет, нет, это выдумка трубадуров.

«Распад атома» (1938)

править
  •  

Я испытываю по отношению к окружающему смешанное чувство превосходства и слабости: в моем сознании законы жизни тесно переплетены с законами сна. Должно быть, благодаря этому перспектива мира сильно искажена в моих глазах. Но это как раз единственное, чем я еще дорожу, единственное, что еще отделяет меня от всепоглощающего мирового уродства.

  •  

Я думаю о различных вещах и, сквозь них, непрерывно думаю о Боге. Иногда мне кажется, что Бог так же непрерывно, сквозь тысячу посторонних вещей, думает обо мне. <…> Иногда мне чудится даже, что моя боль — частица Божьего существа. Значит, чем сильнее моя боль... Минута слабости, когда хочется произнести вслух — «Верю, Господи...»

  •  

Я хочу самых простых, самых обыкновенных вещей. Я хочу порядка. Не моя вина, что порядок разрушен. Я хочу душевного покоя. Но душа, как взбаламученное помойное ведро — хвост селедки, дохлая крыса, обгрызки, окурки, то ныряя в мутную глубину, то показываясь на поверхность, несутся вперегонки. Я хочу чистого воздуха. Сладковатый тлен — дыхание мирового уродства — преследует меня, как страх.

  •  

Я думаю о нательном кресте, который я носил с детства, как носят револьвер в кармане. <…>

  •  

<…> Женщина, сама по себе, вообще не существует. Она тело и отраженный свет.

  •  

«Красуйся, град Петров, и стой», — задорно, наперекор предчувствию, восклицает Пушкин, и в донжуанском списке кого только нет. «Ничего, ничего, молчание», — бормочет Гоголь, закатив глаза в пустоту, онанируя под холодной простыней.

  •  

Наши одинаковые, разные, глухонемые души — почуяли общую цель и — штопором, штопором — сквозь видимость и поверхность завинчиваются к ней. Наши отвратительные, несчастные, одинокие души соединились в одну и штопором, штопором сквозь мировое уродство, как умеют, продираются к Богу.

  •  

По чужому городу идет потерянный человек. Пустота, как морской прилив, понемногу захлестывает его. Он не противится ей. Уходя, он бормочет про себя — Пушкинская Россия, зачем ты нас обманула? Пушкинская Россия, зачем ты нас предала?

из других произведений

править
  •  

В пианоле забурчало, потом плавно полилось «На сопках Маньчжурии».

  — «Третий Рим»
  •  

Назар Назарович сам чувствовал, что голая стена над пианолой так и просит Айвазовского (картинку «Олени на водопое», висевшую там прежде, он давно убрал как чересчур простую).

  — Третий Рим»

Поэзия

править

Сборник «Отплытье на о. Цитеру» (1912)

править
Из цикла «Любовное зеркало»
править
  •  

Ах, ранняя весна, как мила мне ты!
Какая неожиданная радость для глаз:
Проснувшись утром, увидеть тотчас
Залитые весёлым солнцем цветы. — «Ранняя весна»

Из цикла «Когда падают листья…»
править
  •  

Тихая скорбь томительная
Душу колышет.
Никогда не услышит
Милого голоса обитель моя. — «Вот — письмо. Я его распечатаю»

Сборник «Памятник славы» (1914)

править
  •  

За честь и правду гибнут люди,
     Полмира в дыме и огне,
     И в эти дни, как весть о чуде, --
     Над медью лавров и орудий
     Суровый ангел в вышине. — «Теперь, когда быстрее лавы»

Из цикла «Нерушимая стена»
править
  •  

Сквозь тусклый дым пороховой,
     Через синодик смерти черной
     Я вижу свет, я вижу Твой,
     Спаситель, стяг нерукотворный. — «Складень»

  •  

Сломил героев схватки бурелом,
     И ангел смерти осенил крылом,
     Но вечности их память предана
     И доблестью покрыты имена. — «Павшим гвардейцам...»

  •  

Идущие с песней в бой,
     Без страха — в свинцовый дождь,
     Вас Георгий ведет святой,
     Крылатый и мудрый вождь.

И те, кто в битве падет,
     Услышат песню его.

     Услышат в последний час
     Громовый голос побед.
     Зрачкам тускнеющих глаз
     Блеснет немеркнущий свет! — «Георгий Победоносец»

  •  

Всех, позабывших жизнь свою,
     И слившихся в святую лаву
     И погибающих в бою
     За честь России и за славу, —

     Не надо празднословить их:
     Они —- в бессмертном ореоле,
     Какой воздаст награду стих
     За подвиг чести, подвиг боли? — «Наш Долг»

Сборник «Вереск» (1916)

править
  •  

Стало дышать трудней и слаще...
Скоро, о скоро падёшь бездыханным
Под звуки рогов в дубовой чаще
На вереск болотный — днём туманным![3]

  — «Мы скучали зимой...»
  •  

Как древняя ликующая слава,
Плывут и пламенеют облака,
И ангел с крепости Петра и Павла
Глядит сквозь них — в грядущие века.

  — «Как древняя ликующая слава»
  •  

Ужель на всё гляжу в последний раз,
Что там вдали скрывается от глаз,
И холм отца меж ивовых ветвей,
И мирный кров возлюбленной моей...
Прощай, прощай! О, вереск, о, туман...
Тускнеет даль, и ропщет океан,
И наш корабль уносит, как ладью...
Храни, Господь, Шотландию мою![3]

  — «Шотландия, туманный берег твой...»

Сборник «Сады» (1921)

править
  •  

<…> разве мог бы я, о, посуди сама,
     В твои глаза взглянуть и не сойти с ума. — «Не о любви прошу, не о весне пою...» (1921)

  •  

Я истощил свой дар в желаньях бесполезных,
Шум жизни для меня как звон цепей железных… — «Дитя гармонии — александрийский стих»

Сборник «Лампада» (1922)

править
  •  

Легки оковы бытия...
     Так, не томясь и не скучая,
     Всю жизнь свою провел бы я
     За Пушкиным и чашкой чая. — «В широких окнах сельский вид...»

  •  

Такие, как ты, — на страже
Стоят в раю у ворот. — «Улыбка одна и та же»

Сборник «Отплытие на остров Цитеру» (1937)

править
  •  

Замело тебя, счастье, снегами,
     Унесло на столетья назад,
     Затоптало тебя сапогами
     Отступающих в вечность солдат.

Сборник «Портрет без сходства» (1950)

править
  •  

Я не стал ни лучше и ни хуже.
Под ногами тот же прах земной.
Только расстоянье стало уже
Между вечной музыкой и мной.

  •  

Туманные проходят годы,
И вперемежку дышим мы
То затхлым воздухом свободы,
То вольным холодом тюрьмы. — «Так, занимаясь пустяками...»

  •  

<>… поэтом долго ли родиться...
Вот сумей поэтом умереть!
Собственным позором насладиться,
В собственной бессмыслице сгореть!

  •  

Ты улыбалась. Ты не поняла,
Что будет с нами, что нас ждет.
Черемуха в твоих руках цвела...
Вот наша жизнь прошла,
А это не пройдет. — «Ты не расслышала, а я не повторил...»

  •  

Туман. Передо мной дорога,
По ней привычно я бреду.
От будущего я не много,
Точнее — ничего не жду.
Не верю в милосердье Бога.
Не верю, что сгорю в аду.

  •  

Хоть поскучать бы... Но я не скучаю.
     Жизнь потерял, а покой берегу.

Сборник «Посмертный дневник» (1958)

править
  •  

Я жил как будто бы в тумане.
Я жил как будто бы во сне.
В мечтах, в трансцендентальном плане,
И вот пришлось проснуться мне.

Проснуться, чтоб увидеть ужас,
Чудовищность моей судьбы.
... О русском снеге, русской стуже...
Ах, если б, если б... да кабы...

  •  

Ангел мой, зла не желай никому.

Бедный мой ангел, прощай и прости!...
Дальше с тобою мне не по пути.

  •  

Кто плачет так? И почему?
Я вглядываюсь в злую тьму
И понимаю не спеша,
Что плачет так моя душа.

  •  

Было всё — и тюрьма, и сума.
В обладании полном ума,
В распроклятой судьбе эмигранта
Умираю...

  •  

Я не забыл, что обещано мне
Воскреснуть. Вернуться в Россию — стихами.

  •  

За столько лет такого маянья
По городам чужой земли
Есть отчего прийти в отчаянье.
И мы в отчаянье пришли.

— В отчаянье, в приют последний,
Как будто мы пришли домой
С вечерни в церковке соседней,
По снегу русскому, домой.

  •  

Если б время остановить,
Чтобы день увеличился вдвое,
Перед смертью благословить
Всех живущих и всё живое.

И у тех, кто обидел меня,
Попросить смиренно прощенья.
Чтобы вспыхнуло пламя огня
Милосердия и очищенья.

  •  

Уже кончается моя дорога,
О говори со мною, говори! — «Поговори со мной еще немного...»

Вне сборников (стихотворения разных лет)

править
  •  

Мы в сумерках блуждаем,
И, обреченные любить и умирать,
Так редко о любви и смерти вспоминаем. — «Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать...» (1922)

  •  

Над облаками и веками
Бессмертной музыки хвала —
Россия русскими руками
Себя спасла и мир спасла. — «На взятие Берлина русскими» (май 1945, Биарриц)

  •  

Счастье — это глухая, ночная река,
По которой плывем мы, пока не утонем,
На обманчивый свет огонька, светляка... — «Я не знал никогда не любви, не участья...» (1950)

  •  

Над белым кладбищем сирень цветет,
Над белым кладбищем заря застыла,
И я не вздрогну, если скажут:«Вот
Георгия Иванова могила...» — «Я не хочу быть куклой восковой...» (1958)

  •  

Для непомнящих Ива́нов,
Не имеющих родства,
Всё равно, какой Ива́нов,
Безразлично ― трын-трава.[4]«Паспорт мой сгорел когда-то...», 1955

Цитаты о Г. В. Иванове

править
  •  

<…> Постараемся забыть отдельные стихи Георгия Иванова, отдельные его строки, — что остается от них в памяти? Не колеблясь, я скажу — свет... — Опубликовано в «Новом журнале», в 1958 году.

  — «Наши поэты. Георгий Иванов»
  •  

Жорж не столько первый поэт в эмиграции, сколько единственный… — Опубликовано в «Минувшее. Кн. 21.» М.—СПб., 1997.

  — Из письма Георгия Адамовича к Ирине Одоевцевой (21 октября 1957)

Литература

править
  • Георгий Иванов. Собрание сочинений в трех томах (Том 1. Стихотворения; Том 2. Проза; Том 3. Мемуары. Литературная критика) / Евгений Витковский; Вадим Крейд. — Москва: Согласие, 1994. — 656; 480; 720 с. — 15000 экз. — ISBN 5-86884-023-2; 5-86884-024-0; 5-86884-025-9

Ссылки

править

Источники

править
  1. 1 2 3 Георгий Ивáнов, Собрание сочинений в трёх томах: том 3, Мемуары. Литературная критика. М.: Согласие. 1994. ISBN 5-86884-025-9
  2. Иванов Г. Мемуарная проза. М.: «Захаров», 2001 г. (по изд.: Георгий Иванов. Петербургские зимы. Париж: Книжное дело «La Source» 1928 г.
  3. 1 2 Г.Иванов. Стихотворения. Новая библиотека поэта. — СПб.: Академический проект, 2005 г.
  4. Иванов Г.И. Стихотворения. Новая библиотека поэта. — Санкт-Петербург, «Академический проект», 2005 г.