Татарское мыло

Тата́рское мы́ло или мы́льный ко́рень, народные названия, под которыми чаще всего имеется в виду зо́рька обыкнове́нная или ли́хнис халцедо́нский (лат. Lychnis chalcedonica) — многолетние полевые травы яркого и очень узнаваемого облика, прежде — самый известный вид растений из рода Зорька семейства Гвоздичные, а также мыльня́нка лека́рственная — растение из того же семейства и рода мыльнянка.

У этого термина существуют и другие значения, см. Мыло (значения).

У этого термина существуют и другие значения, см. Татары (значения).

В настоящее время виды рода зорька нередко включаются в состав рода Смолёвка (латин. Silene). Тем не менее, старое русскоязычное название зорька (лихнис) пока сохраняется в качестве принятого имени большинства произрастающих в России видов рода Lychnis. Своё имя зорьки получили за яркие огненные цветы, напоминающие своим цветом утреннюю зарю (рассвет в ясный день), а название татарское мыло — за способность мылиться. Многие виды смолёвки имеют специфическую липкость травы, а также содержат большое количество сапонинов (так называемые «мыльники»), которые могут использоваться в производстве гигиенических средств.

Как растение очень заметное и яркое, похожее на мелкую гвоздику, зорька халцедонская имеет массу народных и региональных названий или прозвищ, и только по описанию или контексту можно установить, какое именно растение имеется в виду. Наиболее известные из них: полевая (лесная) гвоздика, красная дрёма, смолка огненная, барская (боярская) спесь, татарское мыло, горицвет и другие.

Татарское мыло в коротких цитатах

	...кажется, будто зелень сверху осыпана мукой, в средине которой иногда сидит красный, как кумач, букет гвоздичных цветочков татарского мыла, или барской спеси.^[1]
	— Гавриил Потанин, «Полгода в Алтае», 1859

	...каждый дом имеет три окна, выдающиеся в палисадник, в котором растут: барская спесь, царские кудри, бураки и татарское мыло.^[2]
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «История одного города», 1870

— Я давно иду оттуда, из степи… — рассказывало татарское мыло. — Там у меня был хороший друг — ветер. Он разносил мое семя во все стороны. Да… А как я добрался до гор, и пошли неприятности. Вот уже больше пятидесяти лет взбираюсь на перевал и не могу дойти.^[3]

— Дмитрий Мамин-Сибиряк, «На пути», 1900

	...боярская толща. Голицыны, Долгоруковы, татарское мыло, боярская спесь.^[4]
	— Юрий Тынянов, «Восковая персона», 1930

В народной среде цветок приобрел иную, вполне прозаическую репутацию полезного в быту растения. «Словарь Академии Российской» давал такое пояснение: «Татары употребляют её (траву) в мытье вместо мыла; поелику трава сия истертая и с водою перемешенная производит пену мылу подобную, то в низовых местах называют ее и Татарским мылом».^[5]

— Клара Шарафадина, Флористическая «загадка» А. Н. Островского, или этноботаническая интерпретация «Венка весны для Снегурочки», 2010

	...это был старый мещанский дом <...>. Под окнами располагался палисадник, где меж двух скудных акаций, распоряженных в казенной симметрии, качались баканные головки татарского мыла.^[6]
	— Роман Шмараков, «Лошадь», 2013

Татарское мыло в научно-популярной литературе и публицистике

Lychnis Chalcedonica L. Барская спѣсь (Кондр.) Боярская спѣсь (Pall.) Баронская спѣсь (Кондр.) Бархатка (Тамб.) Гвоздика полевая (Вор.) Горицвѣтъ. Горица, Горитва (Курск. Черн.) Затягачь (Полт.) Зірочьки, Зирьки, Зірки, Зорки (Малор. Макс.) Зѣрочка (Полтавск.) Красота дѣвичья (Кондр.) Красавица американская (Вят. fl. purp. пер.) Лазорики (Ниж.) Ленточникъ, Ленточная трава (Стар. Рукоп.) Татарское мыло (Pall. Вят.) Дикое мыло (Pall. Тамб. Meyer). Кукушкино мыло (Самар. Pall.) Дѣвичье мыло (Вят. Котел.) Мыльнянка, Мыльница (Котел.) Махортникъ (Ворон.) Огненный цвѣтъ, Огневикъ (Даль). Соломка (Одоевск. у.) Сурмило (Кондр.) Фирлитка (Кондр.)^[7]

— Ботанический словарь Анненкова, Lychnis Chalcedonica, 1878

Верхнее строение пути должно иметь прочный упор и защиту от песчаных наносов. Поэтому справа то и дело показывается изжелта-синий извив Сырдарьи и по обе стороны полотна, среди никлых солянок и землисто-зелёной верблюжьей колючки, стелющейся меж почвенных щелей, вспыхивают красные заросли мыльного корня и какой-то довольно яркой, метёлками из земли торчащей травы, до странности похожей по форме на метелковидные реденькие бородки местного мужского населения. Пустыня оттеснена за горизонт. И только?^[8]

— Сигизмунд Кржижановский, «Салыр-Гюль», 1933

Родовое название лихнис (от греч. lychnos ‘лампа, факел, светоч’) растение получило за связь с огнём: его волокна, по свидетельству Плиния, использовались в качестве фитиля в лампах; синонимические имена зорька, огненный цвет, огневик, горицвет, бархат — за видные издалека густые ярко-алые бархатные соцветия-щитки, венчающие почти метровый стебель. Народная ботаника дала и более выразительную оценку ослепительно-ярким соцветиям: «выпирающий» из цветника «самодовольный, спесивый» цветок получил характерологическое имя барская спесь (варианты — боярская/баронская спесь).
В ботанических руководствах XVШ-XIX вв. зафиксировано еще несколько любопытных названий этого растения, отсылающих к сакральной «географии»: константинопольский/цареградский цвет/цветок, иерусалимский/мальтийский крест. Повод для подобных ассоциаций давали цветки лихниса и своим «кровавым» цветом, и крестообразным расположением лепестков.
В народной среде цветок приобрел иную, вполне прозаическую репутацию полезного в быту растения. «Словарь Академии Российской» давал такое пояснение: «Татары употребляют её (траву) в мытье вместо мыла; поелику трава сия истертая и с водою перемешенная производит пену мылу подобную, то в низовых местах называют ее и Татарским мылом».^[5]

— Клара Шарафадина, Флористическая «загадка» А. Н. Островского, или этноботаническая интерпретация «Венка весны для Снегурочки», 2010

Татарское мыло в мемуарах, беллетристике и художественной прозе

Татарское мыло

На сорок вёрст протяжения, от города Бугуруслана до казённого селения Красный Яр, оба берега его были не заселены. Что за угодье, что за приволье было тогда на этих берегах! Вода такая чистая, что даже в омутах, сажени в две глубиною, можно было видеть на дне брошенную медную денежку! Местами росла густая урема^[9] из березы, осины, рябины, калины, черемухи и чернотала, вся переплетенная зелеными гирляндами хмеля и обвешанная палевыми кистями его шишек; местами росла тучная высокая трава с бесчисленным множеством цветов, над которыми возносили верхи свои душистая кашка, татарское мыло (боярская спесь), скорлазубец (царские кудри) и кошачья трава (валериана).^[10]

— Сергей Аксаков, «Семейная хроника», 1856

По сухим окраинам забок, где лучше греет солнце, спорят с кустарниками своей высотой разныя сложноцветные: репейник и шишебарник, ― зонтичныя: болиголов и дягиль, также белоголовник, и изредка прикрыт и татарское мыло. <...> Там, где в логу течёт ключ, крутые бока его так густо покрываются белоголовником, что кажется, будто зелень сверху осыпана мукой, в средине которой иногда сидит красный, как кумач, букет гвоздичных цветочков татарского мыла, или барской спеси.^[1]

— Гавриил Потанин, «Полгода в Алтае», 1859

Ни реки, ни ручья, ни оврага, ни пригорка ― словом, ничего такого, что могло бы служить препятствием для вольной ходьбы, он не предусмотрел. Каждая рота имеет шесть сажен ширины ― не больше и не меньше; каждый дом имеет три окна, выдающиеся в палисадник, в котором растут: барская спесь, царские кудри, бураки и татарское мыло.^[2]

— Михаил Салтыков-Щедрин, «История одного города», 1870

— Мне эта вода много неприятностей наделала, — проговорило усталым голосом татарское мыло.
— И мне тоже… — тоненькими голосами ответили какие-то зеленые травки.
— Я давно иду оттуда, из степи… — рассказывало татарское мыло. — Там у меня был хороший друг — ветер. Он разносил мое семя во все стороны. Да… А как я добрался до гор, и пошли неприятности. Вот уже больше пятидесяти лет взбираюсь на перевал и не могу дойти. По нескольку лет иногда торчу на одном месте, а то и назад приходится спускаться. А все вода: то корни у меня подмоет, то все семя унесет под гору… Вообще очень трудно, господа!
— Трудно, трудно, — ответила зеленая травка. — У тебя и вид такой усталый. Впрочем, когда переберешься туда, через горы, там отдохнешь.
— Когда-то еще переберусь, братцы!.. — ворчало татарское мыло. — А вы куда?^[3]

— Дмитрий Мамин-Сибиряк, «На пути», 1900

Он считал по пальцам: Остерман — потатуй, молчан-собака, неизвестно кого за ногу хватит. Апраксин — человек обжорный и нежелатель дела. Вор. Господин Брюс ― ни яман, ни якши, человек средней руки. Потом господа гвардия, нахлебнички, война без бою, а потом кто?
― Потом боярская толща. Голицыны, Долгоруковы, татарское мыло, боярская спесь. Выходило: теперь он один, Паша, Павел Иванович. И он не испугался, он только очень себя жалел, до слез.^[4]

— Юрий Тынянов, «Восковая персона», 1930

Я приехал в город под вечер и долго искал жилье, где обитал отец, пока не обнаружил его на задах кладбищенской Никольской церкви: это был старый мещанский дом, третий или четвертый от обозначавшего городскую межу оврага, в который съезжали кривые огороды с капустой и репой. Под окнами располагался палисадник, где меж двух скудных акаций, распоряженных в казенной симметрии, качались баканные головки татарского мыла.^[11] Полный штат составляли наемная кухарка, служившая также в ближайшем трактире, откуда она принесла профессиональный фатализм и неумение готовить мясо, и дворовый, осталый с крепостных времен, Аким (я помнил его по усадьбе), вышедший мне во сретенье в серых нанковых штанах и сюртуке с прожженным рукавом, дабы сдать мне, с поклоном, снизку ключей, хранившихся у отца. Я вошел в дом.^[6]

— Роман Шмараков, «Лошадь», 2013

Татарское мыло в стихах

	Посмотри: дрожу, как речка, И краснею вся, любя. Мне нужны лишь три словечка: «Обожаю я тебя!»
	— Райнер Мария Рильке, «Язык цветов» (17. Brennende Liebe. Барская спесь, или Татарское мыло, пер. Я. Таировского), 1898

Источники

↑ ¹ ² Г. Н. Потанин. Полгода в Алтае. — СПб.: «Русское слово», No 9, 1859 г.
↑ ¹ ² М. Е. Салтыков-Щедрин. «История одного города» и др. — М.: «Правда», 1989 г.
↑ ¹ ² Д.Н. Мамин-Сибиряк. Избранные произведения для детей. — М.: Государственное Издательство Детской Литературы, 1962 г.
↑ ¹ ² Юрий Тынянов. «Кюхля». Рассказы. — Л.: Художественная литература, 1974 г.
↑ ¹ ² К. И. Шарафадина. Флористическая «загадка» А. Н. Островского, или этноботаническая интерпретация «Венка весны для Снегурочки». — М.: Acta Linguistica Petropolitana. Труды института лингвистических исследований, 2010 г.
↑ ¹ ² Роман Шмараков. «Лошадь». — Новосибирск: «Сибирские огни», № 3, 2013 г.
↑ Н. И. Анненковъ. Ботаническій словарь. — СПб.: Имп. Академія наукъ, 1878. — С. 200
↑ С.Д.Кржижановский. Сказки для вундеркиндов: повести, рассказы. — М.: Советский писатель, 1991 г.
↑ Урема (диалектное) — низина, речные пойменные берега, поречье, иногда заиленная прибережная мель в зоне отлива. В любом случае, подлесок или кустарник, растущий во влажной полузаболоченной местности.
↑ Аксаков С.Т. «Семейная хроника. Детские годы Багрова-внука. Аленький цветочек». Москва, «Художественная литература», 1982 г.
↑ Баканные головки — ярко-красные, от слова бакан, одно из названий кармина (ярко-красного красителя), также известного как кошениль или киноварь.

См. также

Поделитесь цитатами в социальных сетях:
ВКонтакте • Facebook • Твиттер • Живой Журнал

[потан-1] ¹ ² Г. Н. Потанин. Полгода в Алтае. — СПб.: «Русское слово», No 9, 1859 г.

[Другие-2] ¹ ² М. Е. Салтыков-Щедрин. «История одного города» и др. — М.: «Правда», 1989 г.

[Сибир-3] ¹ ² Д.Н. Мамин-Сибиряк. Избранные произведения для детей. — М.: Государственное Издательство Детской Литературы, 1962 г.

[Тынянов-4] ¹ ² Юрий Тынянов. «Кюхля». Рассказы. — Л.: Художественная литература, 1974 г.

[остро-5] ¹ ² К. И. Шарафадина. Флористическая «загадка» А. Н. Островского, или этноботаническая интерпретация «Венка весны для Снегурочки». — М.: Acta Linguistica Petropolitana. Труды института лингвистических исследований, 2010 г.

[шмар-6] ¹ ² Роман Шмараков. «Лошадь». — Новосибирск: «Сибирские огни», № 3, 2013 г.

[7] Н. И. Анненковъ. Ботаническій словарь. — СПб.: Имп. Академія наукъ, 1878. — С. 200

[8] С.Д.Кржижановский. Сказки для вундеркиндов: повести, рассказы. — М.: Советский писатель, 1991 г.

[9] Урема (диалектное) — низина, речные пойменные берега, поречье, иногда заиленная прибережная мель в зоне отлива. В любом случае, подлесок или кустарник, растущий во влажной полузаболоченной местности.

[10] Аксаков С.Т. «Семейная хроника. Детские годы Багрова-внука. Аленький цветочек». Москва, «Художественная литература», 1982 г.

[11] Баканные головки — ярко-красные, от слова бакан, одно из названий кармина (ярко-красного красителя), также известного как кошениль или киноварь.

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]