Семён Петрович Гудзенко
Семён Петро́вич Гудзе́нко (имя при рождении — Сарио Петрович Гудзенко, 5 марта 1922 год, Киев — 12 февраля 1953 год, Москва) — русский советский поэт и журналист, военный корреспондент.
Семён Петрович Гудзенко | |
Статья в Википедии | |
Новости в Викиновостях |
Цитаты из писем и высказываний
править…не пугайся, если встретишь стихи за подписью «Семён Гудзенко», — это я, так как Сарио не очень звучит в связи с Гудзенко. Надеюсь, ты не очень обидишься…»[1] — из писем матери, 1941 г. |
Говорят, что женился я по расчёту, тесть-то был «ого-го какой начальник»! А оказалось — по любви, он ведь отказал дочери в своём расположении из-за моего полужидовства, забыв, что ещё недавно он сам был полным жидовым[2]. — Из-за еврейского происхождения Гудзенко его зять, генерал Алексей Жадов, полностью отказал дочери в материальной поддержке. До 1942 года Алексей Жадов носил фамилию Жидов, 1945—1950 гг. |
Цитаты в прозе из записных книжек
править— «Завещание мужества», 1941 г. |
— 1941 г. |
Четвертые полосы газет в кратких заметках дают железную уверенность в завтрашнем дне: | |
— 1942 г. |
Нары. На табурете аккуратная стопка книг. Сверху «Цыганские романсеро» Федерико Лорки на испанском языке. Здесь под Москвой живут испанские солдаты. Они мстят под Волоколамском за своего Лорку, за Мадрид. Смелые, веселые люди. Черные глаза, черные вьющиеся волосы, до блеска начищенные сапоги... | |
— 1942 г. |
Я вижу: каштаны улицы. Короленко, тополя на бульваре, акации пробиваются над решетками Ботанического сада. На гранит Богдана влез пьяный офицер. Щелкает затвор «лейки». Улыбается полковник. Щелкает затвор. Гремит выстрел. Офицер падает. Тонкая струйка крови на граните. Тишина. | |
— 1942 г. |
Девушка учила Овидия и латинские глаголы. Потом села за руль трехтонки. Возила все. Молодчина. | |
— 1 мая 1942 г. |
Женщина боялась своего почерка. Он напоминал ей почерк погибшего сына. Письма она отстукивала на машинке. | |
— 1 мая 1942 г. |
Капитан Гастелло любил рассказ Дж. Лондона «Воля к жизни». Ленин любил этот рассказ. Джек Лондон — писатель сильных... | |
— 13 апреля 1942 г. |
— 15 январь 1945 г. |
В Кишпеште смотрел американский ковбойский фильм. Стрельба. Убийство. Страшная скука. А зал в бешеном восторге. Я не досидел. Видно, мы воспитаны на более умном и мудром искусстве. | |
— 19 февраля 1945 г. |
— 10 марта 1945 г. |
— Братислава, 29-30 апреля 1945 г. |
Есть извещение, что умер Гитлер. Это никого не устраивает. Его каждый хотел бы повесить. | |
— 2 мая 1945 г. |
Солдат вернулся в Киев. У него жил немец на квартире. Убил его мать. Ограбил. Случайно нашел конверт с его берлинским адресом. Это было в 1943 году. В 1945-м он пришёл в Берлин и нашел дом этого немца. Здесь он увидел свой костюм, присланный в посылке. Немец уже давно был убит. Его вдова, когда узнала, кто этот пехотинец, смертельно побледнела. Солдат не стал брать своего костюма. Он только на дверях написал: «Сюда приходила месть из Киева, с ул. Чкалова, из дома № 18». Наутро вдова сбежала в деревню. Солдат решил поселиться здесь с друзьями. В шкафах он нашел много знакомых вещей, и это ему напоминало мать, дом, Киев. | |
— 21 мая 1945 г. |
Когда мы узнали о конце, каждый больше всего боялся умереть. Жизнь после войны солдаты берегут сильнее. | |
— 29 мая 1945 г. |
Сейчас очень многие хотят демобилизоваться — находят какие-то старые болезни, ездят на рентген, стонут и кряхтят. А еще всего две недели назад они были бодрыми и подтянутыми офицерами. Все это не страшно. Пусть хитрят — они победили. | |
— 29 мая 1945 г. |
Читаю «Поединок» Куприна: какая пропасть между прошлым и настоящим отдаленных гарнизонов, какая разница — в основном, в сердцевине, хотя детали повторимы. | |
— 1946–1950 гг., Кушка |
Цитаты в стихах
править1941—1945
править— «Перед атакой», 1942 |
— «Наступление», 1942 |
Случайные попутчики! | |
— «Послесловие 1945 года», 2-й Украинский фронт, 1945 |
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели. | |
— «Мое поколение (Нас не нужно жалеть)», 1945 |
— «Трансильванская баллада», 1945 |
1946—1952
править— «Послесловия 1946 года», 1946 |
— «Мы не от старости умрём…», 1946 |
— «Добрый дождь», Закарпатье, 1946–1947 |
Я не знал, что за горным кряжем | |
— «Закарпатье», 1947 |
— «Я в гарнизонном клубе за Карпатами…», 1947 |
Цитаты о Семёне Гудзенко
правитьВойна в стихах Гудзенко — это не эффектное полотно баталиста, не условная романтика в духе Киплинга и не парад. | |
— Илья Эренбург, «Война», 1944 |
Вечер молодых поэтов. Тарасенков причесал их и положил в ящик с названием «четвёртое поколение». <...> Литература «четвертого поколения» не стала поэзией. Гудзенко, Урин, Межиров ― все они талантливы. Но это лишний раз доказывает, что поэзия ― это идейное движение. Был период Пушкина, Лермонтова. А следующего периода уже не было. Тогда стали Белинский, Грановский, Станкевич. Если у нас не будет поэзии, время будет названо по нашим мыслям.[3] | |
— Давид Самойлов, Подённые записи, 5 января 1946 года |
Мой первый вечер перед многими людьми на филологическом факультете. Первый успех. Гудзенко был очень глуп. Урин ― мальчишка. Бестия среди них ― Межиров. Но как талантлив и обаятелен![3] | |
— Давид Самойлов, Подённые записи, 26 февраля 1946 года |
Совещание в МК комсомола о литературе. Гудзенко говорит: «Я живу в промежутке между двумя войнами. Я воевал один раз. Собираюсь воевать ещё. А теперь хочу хорошо жить. Больше ничего меня не интересует». В поэзии это растиньячество обречено на провал. С этим человеком мне не по дороге.[3] | |
— Давид Самойлов, Подённые записи, 15 сентября 1946 года |
Идейный поворот, начавшийся постановлением ЦК, продолжает расширяться и углубляться. Множество симптомов говорит за это. Хотя пока ещё производится оборонительная работа ― критика и хуление заблуждений, не всегда справедливая. Гудзенко и Межиров недостойны полемики. Первый сказал обо мне: «Он хочет того же, что и я, но ему мешает эрудиция».[3] | |
— Давид Самойлов, Подённые записи, 13 сентября 1946 года |
— Лидия Чуковская, «Полгода в «Новом мире». О Константине Симонове», 19 декабря 1946 года |
Появился Симонов. <...> Я вошла к нему. Началась скороговорка. Читал он как-то недоброжелательно и даже один раз сказал колкость. Забраковал несколько стихотворений, не чудесных, но вполне достойных печатанья. Упорно вчитывался в Гудзенко, когда мне хотелось, чтобы он прочел Семынина, Некрасову.[4] | |
— Лидия Чуковская, «Полгода в «Новом мире». О Константине Симонове», 14 апреля 1947 года |
Заходил Гудзенко. Он человек порядочный и не желающий ссориться. С ним не нужно говорить только о высоких материях. Он мгновенно раздражается, ибо чувствует, что до настоящих принципов ему далеко. Но, не имея твёрдых идей политических, он имеет твердые идеи моральные. А Сергей ― наоборот. Честолюбие Сергея создаёт ему врагов. Если он пошатнётся ― мало кто протянет ему руку.[3] | |
— Давид Самойлов, Подённые записи, 14 мая 1948 года |
— Давид Самойлов, Подённые записи, 14 ноября 1948 года |
Позавчерашняя «Правда» ударила по декадентству и космополитизму в поэзии. Проводником декадентства называет Антокольского. Воспитанники его Урин и Гудзенко (я их считаю одними из лучших молодых) ― <согласно статье в «Правде»> не могут найти тем в современности.[5] | |
— Владимир Чивилихин, из дневника, 18 февраля 1949 |
В Харькове был диван, на котором я лежал круглые сутки, читал, скажем, Тургенева. Прочитав страниц 60 хорошо известного мне романа, скажем «Дым», я понимал, что забыл начало. Так болела голова. Гудзенко незадолго до смерти повстречался мне на улице ― на Театральной площади ― и сказал: | |
— Борис Слуцкий, «О других и о себе», 1977 |
Стоит подумать о «честном Растиньяке». Честного и бесчестного Растиньяка объединяет одно ― инстинктивный восторг перед официальной иерархией и стремление занять в ней место. «Честным Растиньяком» был Симонов. «Честным Растиньяком» пытался быть покойный Гудзенко, с его «критерием печатного станка»...[7] | |
— Давид Самойлов, «Общий дневник», 1989 |
В Москве тогда из молодых поэтов находился один Семен Гудзенко. Я его разыскал, мы по-доброму встретились. Семен был в полуштатском положении. И уже в полуславе, к которой относился с удовлетворенным добродушием. Он был красив, уверен в себе и откровенно доволен, что из последних в поколении становился первым. Натура он был практическая, мягкого и веселого цинизма с долей сантиментальности и сухого ума. Был приятен. Ему, как впоследствии Слуцкому, место в литературе уготовил Эренбург. Любопытно, что в обоих случаях Эренбург нашел поэтов не по своему вкусу, а точно почуяв вкус времени.[7] | |
— Давид Самойлов, «Общий дневник», 1989 |
Гудзенко был одарённый поэт, тогда еще искренний. В стихах его были точные и меткие строки. «У каждого поэта есть провинция». Его провинция была война, и вся Россия для него была провинция с мечтой об украинских борщах и жарком. Он становился романтиком борщей и мяса, которого судьба нечаянно поверстала в солдаты. Я пришел к нему. Мы варили пшенную кашу. Пили водку. И спать легли рядом под двумя шинелями. В квартире на Хлебном топили плохо. Узнав о моём деле, Семён повёл меня к Эренбургу. Эренбург был в ту пору почти что власть.[7] | |
— Давид Самойлов, «Общий дневник», 1989 |
Эренбург занимал тогда номер в гостинице «Москва». Он встретил нас хорошо, угощал коньяком и трюфелями, расспрашивал о фронте и солдатах, попросил почитать стихи. Когда Гудзенко изложил моё намерение, он сказал: | |
— Давид Самойлов, «Общий дневник», 1989 |
— Евгений Евтушенко, «В начале было Слово…», 1990-е |
Когда мы шли к нему <Константину Симонову> на Аэропортовскую, волновались: и лестно, и странно. <...> Открыла новая жена хозяина ― Лариса. Я знал её ещё женой покойного поэта Семена Гудзенко, видел их вместе вскоре после войны на Рижском взморье, куда меня привозила мать. После красавицы Серовой на первый взгляд странным казался этот выбор. Но только на первый. Лариса была младше Симонова. Родила ему очаровательную девчушку.[8] | |
— Михаил Козаков, «Актерская книга», 1995 |
Семинаром, куда я попал, руководили С. Гудзенко, А. Межиров и еще, на всякий случай, поэт постарше, поопытней ― Н. Сидоренко. <...> Исключительно по-деловому, предельно добросовестно подходили к нам руководители ― Гудзенко, красивый, с темными, сросшимися у переносья бровями, очень решительный; Межиров, чуть заикающийся, настроенный несколько отвлеченно, мечтательно, беспрерывно что-нибудь цитирующий; и уже седой Сидоренко, самый конкретный, увлеченный дотошным разбором наших строф и строчек.[9] | |
— Константин Ваншенкин, «Писательский клуб», 1998 |
Генерал армии Алексей Семёнович Жадов, который командовал Пятой гвардейской от Сталинграда до Праги, ревниво следил за ходом работы. У него был опыт общения с пишущими людьми. Дочь его очаровательная Лариса, вопреки воле отца, вскоре после победы вышла замуж за Семена (Сарика) Гудзенко. Боевой офицер, весь израненный на войне, и талантливый поэт не устраивал тестя лишь потому, что был евреем. Могу предположить: тут сказались злоключения Жадова из-за собственной фамилии.[10] | |
— Павел Сиркес, «Труба исхода», 1999 |
Как-то зимой по делу зашел я к Симонову на дачу. Был я с мороза, в валенках, внес с собой морозный воздух, и, возможно, от этого захотелось ему пройтись, подышать. Он хронически болел легкими, подозревали рак, но рака у него не было. И вот втроем мы шли по улице нашего поселка. Он был в черной, черным мехом отороченной дубленой шубе, в дубленке была и Лариса, его жена. Первым браком она была замужем за поэтом Семеном Гудзенко, это его строки: «Мы не от старости умрем, от старых ран умрем…» Он предсказал свою судьбу. Лариса пошла за него против воли отца, генерала Жадова: Гудзенко был еврей. Кстати, фамилия самого генерала была Жидов, но Сталин, подписывая указ о награждении, счел такую фамилию неподобающей и росчерком пера переименовал его в Жадова.[11] | |
— Григорий Бакланов, «Жизнь, подаренная дважды», 1999 |
{{Q|Диагноз года. «Я был [[пехота|пехотой] в поле чистом, в грязи окопной и в огне», ― написал о себе в 1946 году поэт Семен Гудзенко. И в том же году он поставил своему поколению диагноз: «Мы не от старости умрем ― от старых ран умрем». 15 февраля 1953 года Семен Гудзенко умер от ран, подтвердив тем самым абсолютную точность своего диагноза. «Нас не нужно жалеть, ― предупреждал он в стихотворении «Мое поколение», ― ведь и мы б никого не жалели». А мы нарушаем его завет и жалеем, и как раз по той причине, по которой Гудзенко считал эту [[жалость] ненужной. Как не жалеть людей, которые и в трудное время чисты перед Россией?[12]|Автор=Владислав Быков, Ольга Деркач, «Книга века», 2000}}
Цитаты о Семёне Гудзенко в художественной прозе
правитьНюта (секретарша) — Зачем вам отпуск, вы только недавно вернулись! | |
— Александр Володин, «Назначение», 1964 |
Цитаты о Семёне Гудзенко в стихах
править— Юрий Левитанский, «Памяти ровесника», 1959 |
— Расул Гамзатов, «Памяти Семена Гудзенко», 1971 |
Ссылки
правитьИсточники
править- ↑ Гудзенко С. П. Стихотворения, М., Современник. — 1985.
- ↑ Кипнис С. «А» — и всё в порядке! // Записки некрополиста: Прогулки по Новодевичьему. — М.: Аграф, 2002.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Давид Самойлов. Поденные записи (1934-1869). В 2 томах. Предисловие Г. Ефремова. Комментарии В. Тумаркина при участии М. Ефремовой. — М., “Время”, 2002 г. 378 + 384 стр.
- ↑ 1 2 Лидия Чуковская. Из дневника. Воспоминания. — М.: «Время», 2010 г.
- ↑ В. А. Чивилихин. Дневники, письма. Воспоминания современников. Сост. и публ. Е. Чивилихина. — М.: Алгоритм, 2008 г.
- ↑ Б.А.Слуцкий. „О других и о себе“. — М.: «Вагриус», 2005 г.
- ↑ 1 2 3 4 Давид Самойлов. «Перебирая наши даты...» — М.: Вагриус, 2001 г.
- ↑ Михаил Козаков, «Актерская книга». — М.: «Вагриус», 1998 г.
- ↑ Константин Ваншенкин «Писательский клуб». — М.: Вагриус, 1998 г.
- ↑ Павел Сиркес. Труба исхода (непридуманный роман). — М.: РИФ РОЙ, 1999 г.
- ↑ Г. Я. Бакланов, «Жизнь, подаренная дважды». — М.: Вагриус, 1999 г.
- ↑ Владислав Быков, Ольга Деркач. «Книга века». ― М.: Вагриус, 2001 г.
- ↑ А. М. Володин, Назначение. — Екатеринбург, изд-во «У-Фактория», 1999 г.