Иосиф Самуилович Шкловский

Ио́сиф Самуи́лович Шкло́вский (1 июля 1916 — 3 марта 1985) — известный советский астроном, астрофизик, член-корреспондент АН СССР, лауреат Ленинской премии за концепцию искусственной кометы, основатель школы современной астрофизики. Автор девяти книг и более трёхсот научных публикаций. Известен также как автор работ по проблемам существования внеземных цивилизаций и научно-популярных статей.

Иосиф Самуилович Шкловский

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

Если бы астрономы-профессионалы постоянно и ощутимо представляли себе чудовищную величину космических расстояний и интервалов времени эволюции небесных светил, вряд ли они могли успешно развивать науку, которой посвятили свою жизнь. Привычные нам с детства пространственно-временные масштабы настолько ничтожны по сравнению с космическими, что когда это доходит до сознания, то буквально захватывает дух. Занимаясь какой-нибудь проблемой космоса, астроном либо решает некую математическую задачу (это чаще всего делают специалисты по небесной механике и астрофизики-теоретики), либо занимается усовершенствованием приборов и методов наблюдений, либо же строит в своем воображении, сознательно или бессознательно, некоторую небольшую модель исследуемой космической системы. При этом основное значение имеет правильное понимание относительных размеров изучаемой системы (например, отношение размеров деталей данной космической системы, отношение размеров этой системы и других, похожих или непохожих на нее, и т. д.) и интервалов времени (например, отношение скорости протекания данного процесса к скорости протекания какого-либо другого)...

— «Вселенная, жизнь, разум», глава 1. «Масштабы Вселенной и ее строение», 1962

По химическому составу звёзды, как правило, представляют собой водородные и гелиевые плазмы. (Плазмой называется ионизованный газ, в каждом элементе объема которого находится одинаковое количество электронов и положительных ионов.) Остальные элементы присутствуют в виде сравнительно незначительных «загрязнений». Средний химический состав наружных слоев звезды выглядит примерно следующим образом. На 10 тыс. атомов водорода приходится 1000 атомов гелия, 5 атомов кислорода, 2 атома азота, один атом углерода, 0,3 атома железа. Относительное содержание других элементов еще меньше. Хотя по числу атомов так называемые «тяжелые элементы» (т. е. элементы с атомной массой, большей, чем у гелия) занимают во Вселенной весьма скромное место, их роль очень велика. Прежде всего они в значительной степени определяют характер эволюции звезд, так как непрозрачность звездных недр для излучения существенно зависит от содержания тяжелых элементов. В то же время светимость звезды, как оказывается, тоже зависит от ее непрозрачности. Мы здесь на этих вопросах не имеем возможности остановиться. Об этом подробно написано в нашей книге «Звёзды: их рождение, жизнь и смерть», к которой мы и отсылаем читателей.

— «Вселенная, жизнь, разум», глава 2. «Основные характеристики звезд», 1962

Современная астрономия располагает большим количеством аргументов в пользу утверждения, что звезды образуются путем конденсации облаков газопылевой межзвездной среды. Процесс образования звезд из этой среды продолжается и в настоящее время. Выяснение этого обстоятельства является одним из крупнейших достижений современной астрономии. Еще сравнительно недавно считали, что все звезды образовались почти одновременно много миллиардов лет назад. Крушению этих метафизических представлений способствовал, прежде всего, прогресс наблюдательной астрономии и развитие теории строения и эволюции звезд. В результате стало ясно, что многие наблюдаемые звезды являются сравнительно молодыми объектами, а некоторые из них возникли тогда, когда на Земле уже был человек.

— «Вселенная, жизнь, разум», глава 4. «Эволюция звезд», 1962

Интересную аналогию можно провести между переходом от жизни к смерти для каждого индивидуума и прохождением какого-либо объекта через шварцшильдовский радиус внутрь некоторой чёрной дыры. Подобно тому, как с точки зрения внешнего наблюдателя последнее событие никогда не произойдет, с точки зрения индивидуума, вернее сказать, его «я», собственная смерть непредставима и в этом смысле тоже никогда не произойдет. Следует отметить, что в этой аналогии понятия «внутренний» и «внешний» как бы меняются местами. Если в «астрономическом» случае мир с его пространственно-временными соотношениями определяется вне окружающих черные дыры шварцшильдовских сфер, то в «психобиологическом» реальное «сознание» индивидуума находится внутри него, будучи неразрывно связанным с его «я». Автор был бы рад, если бы философы-профессионалы развили эту аналогию с позиций диалектико-материалистического учения о единстве противоположностей. Может быть, это прояснило бы некоторые до сих пор нерешенные проблемы взаимоотношения индивидуума и окружающего мира, частью которого он является. А пока как не вспомнить стихи Сельвинского, написанные лет тридцать назад, в которых развивается близкая идея: «...Подумайте: как это хорошо... Нам только жить! Нигде и никогда мы не увидим собственного трупа. Мы умираем только для других, но для себя мы умереть не можем...

— «Вселенная, жизнь, разум», глава 4. «Эволюция звезд», 1962

Циолковский был глубоко убеждён в ничем не ограниченных возможностях человеческого разума. Так, в книге «Воля Вселенной. Неизвестные разумные силы», изданной в Калуге в 1928 г., он написал следующие вдохновенные строки: «Что могущественней разума? Ему – власть, сила и господство над всем космосом. Последний сам рождает в себе силу, которая им управляет. Она могущественнее всех остальных сил природы...» Это подлинный гимн мощи человеческого разума!

— «Вселенная, жизнь, разум», 1962

Мы потеряли самого лучшего астронома страны. Острая тоска еще не прошла, и до конца моих дней я буду жить с «ясною осознанною болью» об этой невозвратной потере. Это был удивительный человек. На его похоронах вспоминалась книга моего однофамильца и дальнего родственника «Гамбургский счёт», написанная Виктором Борисовичем лет 50 тому назад. Там рассказывалось, что до революции, когда не было ни телевидения, ни хоккея, ни многих других «достижений» нашего беспокойного «Ха-Ха» века, народ с ума сходил на «мировых чемпионатах» французской борьбы. Увлекались этим и Блок, и Куприн, и гимназисты. Повсюду ― в Одессе, Екатеринославе, Самаре ― одним словом, везде ― устраивались в цирках чемпионаты мира. Все это было чистейшей воды показухой. Заранее все было расписано, что сегодня Лурих на 6-й минуте туширует «ужасного африканского борца Бамбулу», а послезавтра все будет наоборот. Это было только коммерческим зрелищем.Но раз в году все эти чемпионы собирались в Гамбурге, в одной таверне, хозяином которой был старый борец. И там они боролись по-настоящему, без публики и прессы. И у них между собой всегда был свой «гамбургский счет» побед и поражений. <...> Так вот, как профессионал-астрофизик, могу заверить молодое поколение астрономов, что профессор Московского университета Соломон Борисович Пикельнер по гамбургскому счёту был лучшим астрономом страны. Никто так не видел суть космических процессов, никто так не чувствовал простое в сложном. <...> Скромность его была органической ― таким был Шайн, оказавший сильное влияние на формирование характера молодого Соломона Борисовича. В этом отношении они оба походили на Чехова, не выносившего, как известно, ничего громкого, трескучего и показного. Такого человека, являвшегося украшением нашей науки, пять раз проваливали на выборах в Академию Наук. Это, конечно, не первый случай в истории означенного почтенного учреждения. Что такое «гамбургский счёт» ― массе академиков не известно. Но какое это имеет значение ― «при всем, при том»… Больше мы никогда не увидим его высокой, неслышно скользящей фигуры, его застенчивой улыбки, его смолоду поседевших волос. Больше не у кого спросить то, чего сам не понимаешь.

— Новеллы и популярные статьи, 1982

Неделю назад меня провалили на очередных выборах в Академию наук. Я подсчитал, что за 25 минувших лет я баллотировался 10 раз и только один раз удачно. Это дает мне основание выступить с некоторыми замечаниями по поводу академических выборов, так сказать, «с позиции профессионала». Собственно говоря, в последний раз баллотироваться мне не следовало. Я очень отчетливо понимал, что являюсь «шансонеткой». Было еще и дополнительное обстоятельство, заведомо исключающее мое избрание. Речь идет о той литературно-мемуарной деятельности, которой я безудержно предавался в течение последнего года. Я крайне неосторожно задел не подлежащий критике посмертный авторитет Ландау и позволил высказать свое недвусмысленно-отрицательное отношение к одному неблаговидному поступку, некогда совершенному Зельдовичем. По этой причине совершенно испортились мои отношения с т. н. «прогрессивным левым» флангом нашей академической элиты, что вообще лишало меня каких бы то ни было шансов на избрание, поскольку отношения с правым флангом моих ученых коллег-выборщиков <...> давно уже были в состоянии, близком к насыщению. Я согласился баллотироваться будучи на отдыхе (что расслабляет) и трезво полагая, что провал на выборах в академики развяжет мне руки.

— «Академические выборы» (из книги «Эшелон»), 1984

Мне было совсем худо. Похоже на то, что я умирал. 5 ноября 1973 года мой сын Женя привез меня в хорошо знакомую академическую больницу, что на улице Ляпунова, с обширнейшим инфарктом миокарда. Это был второй инфаркт, и он вполне мог оказаться последним. Одетый в осеннее пальто, я лежал в холодном помещении приемного покоя больницы на каком-то устройстве, смахивающем на катафалк. Дежурная сестра не торопилась меня госпитализировать ― она была занята оформлением какого-то немолодого пациента, у которого вся физиономия была покрыта синяками и ссадинами. В ожидании своей очереди я попросил у стоящего рядом очень мрачного Жени газету, которую он, как я помнил, вынул из почтового ящика, прежде чем сесть со мной в машину скорой помощи. Почему-то я был очень спокоен. В газете сразу же бросилось в глаза траурное объявление: Союз писателей и прочие учреждения и организации с глубоким прискорбием извещали о кончине Всеволода Кочетова. Совершенно неожиданно я стал громко хохотать. Все присутствующие с испугом уставились на меня, а я продолжал смеяться. Мысль о том, что я могу умереть практически одновременно с этим типом, показалась мне почему-то невыразимо смешной. Как я уже говорил, в последующие часы моя жизнь висела на волоске, а та положительная эмоция, которую я получил от траурного объявления, по-видимому, склонила чашу весов в сторону моего выживания… Этот пример показывает, как сложна и вместе с тем ничтожна цепь событий, обеспечивающая существование вашего «я».

— «Укрепи и наставь» (из книги «Эшелон»), 1984

Цитаты о Шкловском

	Многим — а зачастую и всем — я обязан целому кругу авторов, но особое место я отвожу проф. И. С. Шкловскому, поскольку его монография «Вселенная, жизнь, разум» оказалась одной из ключевых для «Суммы», которая без неё вообще не могла быть написана в нынешнем виде. — из предисловия к первому изданию, декабрь 1963
	— Станислав Лем, «Сумма технологии», 1963

Сколь велика вероятность того, что звезды «обзаводятся» планетными системами? Нашумевшее открытие американским астрономом Ван де Кампом планетной системы у одной из ближайших к Солнцу знаменитой «летящей звезды Барнарда» оказалось, по всей видимости, чисто инструментальным эффектом. Тем самым важный аргумент в пользу чрезвычайно большой распространенности планетных систем оказался, как считает И. Шкловский, скомпрометирован.

— Александр Зеленцов, Александр Янгель. «Где вы, братья по разуму?», 1976

Я согласен с профессором Шкловским, что цивилизация, располагающая энергетическим потенциалом порядка звёздного, МОГЛА БЫ создать «космическое чудо». Но весь вопрос в том, должны ли такие цивилизации обнаруживаться нами. Первая трудность заключается в том, что тут можно рассчитывать только на такие действия, которые включены в нормальную деятельность цивилизации. Аналогичным нормальным действием на Земле может быть, например, сооружение гигантских электростанций, поскольку они нам необходимы. Но сооружение искусственной горы высотою в четыре километра наверняка не будет осуществлено, даже если бы такая постройка приятно разнообразила пейзаж. Можно рассчитывать на обнаружение только того, что космическая цивилизация делает для самой себя — по причинам более серьёзным, чем простая забава. Нужно отдавать себе отчет и в том, что если бы мы сами сейчас располагали энергией порядка энергии Солнца, то не знали бы, что с таким богатством делать. Следует признать, что ни одна цивилизация не «играет со звёздами» для забавы, не превращает, например, звёзды в сверхновые только для того, чтобы «было на что посмотреть». Цивилизация будет использовать всю звёздную энергию тогда, когда её социально-технологическая практика предъявит такие требования.

— Станислав Лем, из эссе «Одиноки ли мы в космосе?», 1977

В нашем вагоне была своя игра ― остаповедение: викторина по “12 стульям” и “Золотому теленку” Ильфа и Петрова, вопросы типа: “Какие телеграммы получил Корейко? ”, “Кто был сыном лейтенанта Шмидта?” Чемпионом игры был аспирант Иосиф Шкловский, впоследствии известный астрофизик, а много потом он предупреждал меня о моей будущей жене (Люсе), что с ней лучше не связываться, ― он считал, что она занята опасными диссидентскими делами и это может мне повредить. Это интересно!.. В своих (неопубликованных) воспоминаниях Шкловский рассказывает, что я брал у него в эшелоне книгу Гайтлера “Квантовая механика” и запросто одолел ее. К сожалению, эта история, по-моему, целиком плод богатого воображения Иосифа. Гайтлера я впервые прочитал уже будучи аспирантом ― в 1945 или, верней, 1946 году.

— Андрей Сахаров. «Воспоминания», 1989

Любарский обвинялся главным образом в распространении “Хроники текущих событий” (что было даже некоторым умалением его роли ― теперь, в 1987 году, можно об этом сказать). Летом мы с Люсей сделали попытки добиться у людей, знавших его профессионально, характеристики для суда. Двое или трое из них ответили отказом. Характеристику написал Иосиф Шкловский, тоже астрофизик, член-корреспондент АН СССР, которого, независимо, хорошо знали и я, и Люся. (Шкловский был моим соседом в эшелоне в 1941 году.) Шкловский не имел за это почти никаких неприятностей (кроме временного перерыва в его заграничных поездках).

— Андрей Сахаров. «Воспоминания», 1989

Во время затмения <30 июня 1954 г. > была сплошная облачность, так что снимков даже не делали, но ЭОП оставался в моём распоряжении до осени, и я сфотографировал с его помощью созвездие Лебедя. Звезда c Cyg, имевшая тогда визуальную величину 12m получилась на ИК-снимке такой же, как Денеб. Увидев в сентябре этот снимок, И.С.<Шкловский> немедленно велел изменить тему аспирантской работы; она свелась к поискам инфракрасных звёзд в исследованной крымскими астрономами площадке 36 кв.град. в Кассиопее. Выбранное направление оказалось правильным; электронной телескопией я не без успеха занимался последующие 10 лет... Осенью 1957 года, когда ЭОПы были в отделе радиоастрономии уже довольно хорошо освоены, несколько его сотрудников приняли участие в разработке методики наблюдений ИСЗ.

— Кусиэль Шифрин, «Воспоминания о Шкловском», 1996

Как всякий большой учёный, Шкловский выше всего ценил личную свободу и остро переживал ее отсутствие. В одну из антисемитских компаний его чуть не уволили из ГАИШа. 17 лет по невыясненной причине КГБ не пускало его за рубеж, хотя никогда никакой секретной работой (как, например, ЯБ и Андрей Дмитриевич Сахаров) он не занимался. Это было одним из самых серьезных его переживаний. Хорошо помню, как во время его первого инфаркта в 1969 году он лежал в Академической больнице, и я почти каждый день его навещал. Однажды, 5 марта, мы с женой Лидой вспомнили об этой дате, зашли в гастроном Универмага «Москва» и за 12 рублей купили бутылку французского коньяка «Наполеон». Доктор сразу отреагировал. «День смерти тирана — праздник» — сказал он и попросил достать еще две медицинские склянки для лекарств. Мы втроем разлили коньяк и выпили тайком от медсестры за будущую свободу. «Первый шаг мы сделали 5 марта 1953 год» — поднял он тост. «А без первого шага не бывает и последнего», — добавил я. К себе он был самокритичен и яснее, чем кто-либо из нас, понимал смысл всего вокруг происходящего. В 1970 году в дни 100-летия со дня рождения В.И.Ленина он прочитал в Райкоме КПСС лекцию о философских трудах юбиляра и современной астрономии. Когда впоследствии за столом он подшучивал или критиковал кого-либо из нас за участие в не очень, по его мнению, этичных поступках (например, систематическое хождение на овощную базу или чистку улиц ото льда и снега, поездки в подшефный совхоз «Виноградово» на уборку урожая кормовой свеклы), Лида доставала пригласительный билет на этот его доклад и, как судья в футболе молча показывала ему «карточку». Он всегда смеялся и говорил: «Признаю, виновен, каюсь».

— Владимир Курт, «Воспоминания о Шкловском», 1996

корр.: Если бы сегодня вы стали переиздавать «Сумму технологии» — ничего не дополняя, не переписывая, — вы бы убрали какие-то главы? — Нет. Я сделал другое. Я написал несколько книг, в которых хотел проследить, как предсказанное мною будущее действительно выглядит на сегодняшний день… корр.: И вы не нашли никаких принципиальных ошибок в «Сумме технологии»? — Ну конечно, нашёл. Во-первых, мне тогда казалось, что есть некоторый шанс коммуникаций с разумными цивилизациями. В то время Иосиф Шкловский совместно с Карлом Саганом и другими американцами организовали семинар… Тогда казалось, что контакт с космическим разумом — вопрос нескольких лет. Я, правда, в этом сомневался, но считал, что контакт всё-таки возможен. А теперь я в этом вопросе скептик. Я бы сказал так: жизнь — явление не совсем необыкновенное во Вселённой, только наш технологический уровень развития, вероятно, очень редок.

— Станислав Лем, из интервью «Больше плохого, чем хорошего», 2001

Тогда академик Владимир Игоревич Арнольд, уже будучи математиком №1 в мире, совершил, без всякого преувеличения, акт гражданского мужества и подал пример научного благородства: он прорвал политическую блокаду злобного молчания профессионалов вокруг научных работ своего коллеги, опубликовав рецензию на книгу Шафаревича «Основные понятия алгебры» под весьма характерным названием «Математика с человеческим лицом». Этот поступок по мужеству и благородству можно сравнить лишь с поступком Иосифа Самуиловича Шкловского, подробно сославшегося в очередном <1980 года> издании своей книги «Вселенная, жизнь, разум» на вклад А.Д. Сахарова в исследования процессов образования звёзд.

— Владимир Баранов, «Малый народ как малый параметр», 2003

Если пионером в теоретических исследованиях межзвездной среды в радиодиапазоне был голландский астроном Хендрик ван де Хюлст, то пионером в предсказании возможности наблюдения молекул в радиодиапазоне является Иосиф Шкловский, который предложил искать в нем спектральные линии не атомов водорода, а молекул. Он-то как раз и сказал, что молекулы в радиодиапазоне должны иметь наблюдаемый спектр, по которому их можно будет находить, по которому их можно будет исследовать. При помощи радиотелескопов очень быстро началось накопление сведений о межзвездных молекулах. <...> 50-60-70-е годы XX века стали временем бурного энтузиазма по поводу наших контактов с внеземными цивилизациями и наших возможностей найти жизнь во Вселенной. Было написано очень много оптимистических в этом отношении фантастических произведений и в отношении жителей Марса, и в отношении жителей других планет Солнечной системы, и в отношении, вообще, освоения Галактики. Проводились конференции, была написана масса литературы на эту тему, знаменитая книга Иосифа Шкловского «Вселенная. Жизнь. Разум». Но к нашему времени этот энтузиазм постепенно начал сходить на нет, и сейчас деятельность в рамках поисков внеземных цивилизаций уже далеко не такая активная, какой она была в 60-70-е годы.

— Дмитрий Вибе, «К истокам жизни во Вселенной», 2013

Иногда было грустно от ощущения человеческого одиночества во Вселенной, иногда возникало этакое чувство земного эгоцентризма. Полусерьёзно задумывался: неужели весь этот грандиозный «прекрасный, прекрасный, прекрасный Мир» с миллиардами звёзд и звёздных скоплений создан и существует лишь для того, чтобы на какой-то незначительной, третьей по счёту от Солнца планете копошились людишки со своими в среднем весьма мелкими страстями и потугами быть счастливыми. Удивлялся, как кардинально менялся ответ на вопрос о существовании вне Земли разумной жизни у тех, кто претендовал на роль специалистов. В частности, поразила меня смена взглядов крупного учёного, астрофизика И.С. Шкловского. То он всячески пропагандировал поиски внеземного разума, то громогласно, через газету объявил, что не только разума, но даже жизни вне Земли, скорее всего, нет и в помине.

— Моисей Каганов, «Экстрасенсы, фокусник и инопланетяне», 2003

См. также

• Категория:Произведения Иосифа Шкловского
• «О возможной уникальности разумной жизни во Вселенной»
• «Отвечаю Лему»
• Борис Иоффе
• Лев Ландау
• Цитаты о Льве Ландау
• Пётр Капица
• Нильс Бор
• Альберт Эйнштейн