Секвойядендрон

Секвойяде́ндрон гига́нтский (лат. Sequoiadendron giganteum), а также ма́монтово де́рево, веллингто́ния, гига́нтская секво́йя, большо́е де́рево — единственный современный вид рода деревьев Секвойяде́ндрон (лат. Sequoiadendron), семейства Кипарисовые (лат. Cupressaceae). Ранее этот род относили к упразднённому ныне семейству Таксодиевые (лат. Taxodiaceae), не путать с Тиссовыми (лат. Taxáceae).

Секвойядендрон «Генерал Шерман» (национальный парк Секвойя)

Своё название вид получил из-за исполинских размеров и внешнего сходства его огромных свисающих ветвей с бивнями мамонта. Этот вид был широко распространен в Северном полушарии в конце мелового периода и в третичном периоде, сейчас сохранилось лишь около трёх десятков рощ, находящихся на западном склоне Сьерра-Невады в Калифорнии на высоте 1500—2000 м над уровнем моря. Между тем, из-за сходства и сложности ботанических названий, секвойю, метасеквойю и секвойядендрон очень часто путают, произвольно называя всякое крупное дерево «секвойей» или «мамонтовым деревом». Пожалуй, самый наглядный факт: ведь именно секвойядендроны (а не секвойи) можно увидеть в США на территории Национального парка „Секвойя“.

Секвойядендрон в научно-популярной литературе

Подводим итог фактам, приобретенным по отношению к цветку. В основе органической природы лежит закон, на основании которого клеточка, способная давать начало таким гигантам, каковы веллингтонии и баобабы, считающие свое существование тысячелетиями, неспособна, однако, невидимому, к беспредельному размножению подобным растительным путем. Для поддержания растительных форм необходимо, чтобы они от времени до времени обновлялись посредством процесса слияния двух отдельных клеточек. Значение, смысл, необходимость этого закона существования двух полов для нас совершенно темны: это только эмпирический закон, основанный на совокупном свидетельстве всех нам известных фактов.

— Климент Тимирязев, «Жизнь растения», 1878

	Сильное впечатление производят австралийские древесные великаны, величествен вид веллингтонии в Иоземитской долине Калифорнии, поражают своей громадностью мощные таксодии близ замка Хапультепек в Мексике, но таких роскошных и величественных лесов, какие представляют собою столетние рощи японских кедров близ Хаконе и Никко, ― нельзя встретить нигде.
	— Дмитрий Анучин, «Япония и японцы», 1907

	Удивительно, что некоторые растения сбрасывают не отдельные листья, а целые ветки с листьями! Так поступает американское хвойное растение ― метасеквойа (ещё её называют мамонтово дерево).
	— Владимир Чуб, «Что изучает наука ботаника?», 1998

Самое толстое дерево ― секвойядендрон гигантский (Sequoia-dendron giganteum), близкий родственник секвойи, относится к тому же семейству таксодиевых. Прямой, колонновидный ствол до 100 м высотой и 10 м в диаметре, густая, коническая или округлая крона, толстая, до 60 см, растрескивающаяся кора, огромные, причудливо изогнутые ветви ― все это придает дереву очень величественный вид. Находясь в роще из таких могучих деревьев, чувствуешь себя пигмеем среди великанов и теряешь чувство реальности. Этот гигант самый толстый в мире. Поэтому, а также потому, что огромные свисающие ветви похожи на клыки мамонта, это дерево имеет второе название ― мамонтово дерево. Есть у него и третье название ― веллингтония, данное ему в честь английского фельдмаршала Веллингтона, отличившегося в битве при Ватерлоо и ставшего премьер-министром Англии. Секвойядендрон гигантский впервые был обнаружен на самом высоком отрезке Кордильер, в Сьерра-Неваде, англичанином Лоббом, назвавшим одно из сломанных бурей огромных деревьев отцом леса (Father of the forest). По рассказам Лобба, в его выжженном дупле можно было кататься на лошадях, как в настоящем манеже. На пнях спиленных деревьев устраивали танцевальные площадки, а сквозь стволы свободно проезжали кибитки, запряженные лошадьми. Самым могучим экземплярам этих деревьев присвоены имена ― «Генерал Грант», «Генерал Шерман», «Роберт Ли». Сейчас насчитывается около 500 деревьев секвойядендрона, все они находятся под строгой охраной в национальных парках США – Йосемитском, Кинг-каньоне, парке Секвойя.

— Лилиан Плотникова, «Ползающий дьявол и другие отцы леса», 2002

Интересно, что, несмотря на строжайшую охрану этих деревьев, власти в случае возникновения пожаров не стараются их тушить, что вызвано одним удивительным обстоятельством. Оказывается, шишки секвойядендрона, созревающие на второй год, раскрываются и высыпают созревшие семена только при очень высокой температуре. Таким образом пожары способствуют семенному возобновлению этих деревьев. В культуре же секвойядендрон может кроме семян размножаться также черенками и прививкой. Живут деревья до 3– 4 тыс. лет.

— Лилиан Плотникова, «Ползающий дьявол и другие отцы леса», 2002

Мамонтово дерево в мемуарах и беллетристике

Три недели прожили в Батуме... Кругом шумел девственный лес. Орехи и ольхи одевались легким зеленым пухом, птицы пели и перекликались, густые папоротники лезли отовсюду нежными молодыми листами. Внизу громадный банан из увядшего побуревшего ствола выпускал молодой, ярко-зеленый лист. Бамбуки тонкими палками выступали из влажной земли, и, казалось, было видно, как они росли. Мимозы были, как золотом, покрыты пушистыми шариками цветов, которые нежными кистями свешивались из-за перистой зелени и красных стволов. Громадные эвкалипты трепетали тонкими листьями, и сосны, ели, криптомерии и веллингтонии стояли во всей красоте своего весеннего убора. Вдоль тропинок у дач росли камелии, и пунцовые, белые и розовые цветы ярко выделялись в темной листве.

— Пётр Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922

	Они вышли в сад. Верхушки деревьев запылали уже от первых брызг солнца, и цветы сыро и душно пахли на клумбах. На большой площадке перед дворцом Гемма схватила спутника за руку. ― Смотрите, ― воскликнула она, указывая на залив, открывшийся в просеке между гигантскими веллингтониями, ― смотрите! Какой дым! Над наутилийской эскадрой плавало грозное непроницаемое облако дыма. ― Что там делается?
	— Борис Лавренёв, «Крушение республики Итль», 1925

― Смотрите, смотрите! ― снова крикнула миссис Адамс. На этот раз пришлось посмотреть не вниз, а вверх. Рядом с нами подымался из земли ствол другого гигантского дерева. Не удивительно, что мы не сразу его заметили. Он был слишком велик, слишком ненормален среди обычных стволов окружавших его елей и сосен, чтобы глаз, воспитанный на естественной разнице между маленьким и большим, мог бы сразу отметить этот феномен. Мы медленно поехали дальше, от дерева к дереву. Оказалось, что первые два, перед которыми мы остановились в изумлении, были самыми маленькими экземплярами. Теперь мы ехали по древнему сумрачному лесу, фантастическому лесу, где слово «человек» перестает звучать гордо, а гордо звучит лишь одно слово ― «дерево». Секвойи, принадлежащие, по мирному выражению ученых, «к семейству хвойных», растут по соседству с обыкновенными елями и соснами и поражают человека так, будто он увидел среди кур и поросят живого птеродактиля или мамонта. Самому большому дереву четыре тысячи лет. Называется оно «Генерал Шерман» <секвойядендрон>. Американцы ― люди чрезвычайно практичные. Возле «Шермана» висит табличка, где с величайшей точностью сообщается, что из одного этого дерева можно построить сорок домов, по пяти комнат в каждом доме, и что если это дерево положить рядом с поездом «Юнион Пасифик» <также секвойядендрон>, то оно окажется длиннее поезда. А глядя на дерево, на весь этот прозрачный и темный лес, не хотелось думать о пятикомнатных квартирах и поездах «Юнион Пасифик». Хотелось мечтательно произносить слова Пастернака: «В лесу клубился кафедральный мрак» ― и стараться как можно спокойней представить себе, что это «семейство хвойных» мирно росло, когда на свете не было не только Колумба, но и Цезаря, и Александра Македонского, и даже египетского царя Тутанхаммона. Вместо пяти минут мы пробыли в лесу часа два, пока сумрак не сгустился еще больше. Об обеде нельзя было и думать до возвращения в долину.

— Илья Ильф, Евгений Петров, «Одноэтажная Америка», 1936

— О каких деревьях вы все-таки говорите? — придирчиво спросил писатель-сказочник. — Вот вы пишете, что ваши деревья были такие высокие, что за них цеплялись тучи, — сказал Дубов, почему-то сердясь. — Тут дело не в высоте деревьев, а в высоте облаков. Бывают такие низкие облака, что они цепляются даже за вершины сосен. А дерево, о котором я хотел вам рассказать, — это мамонтово дерево, секвойя. Исполинская сосна. Она вырастает в высоту на сто и больше метров. Толщина ствола у нее чудовищная, до шести-семи метрoв. Самое долговечное дерево на земле. В Калифорнии есть секвойи, прожившие три тысячи лет. Уже при Гомере они были большими деревьями, а при Колумбе — великанами. — А ну, ну, давайте, давайте, — снова сказал поэт, но теперь уже без всякого злорадства. — Так вот… Дело в том, что это замечательное дерево может хорошо расти и у нас в Советском Союзе. В Крыму, в Никитском саду, есть несколько молодых секвой. Молодые, а в общем гиганты порядочные. Вдвое выше самой высокой сосны. — Почему же вы не сажаете леса из секвой? — строго спросил Настин отец. — В том-то и дело, — ответил Дубов, — что секвойя – дерево вырождающееся. Оно вымирает. Это — остаток прошлого. Секвойя в Америке уже потеряла способность размножаться. Те деревья, которые там есть, — последние. Новых не будет. — Какая жаль для нас, для всей Руси! — сказал известный сатирический поэт. — Вы не могли бы придумать чего-нибудь поостроумнее? — с ледяной вежливостью спросил его лирический поэт. — Тише вы! — прикрикнул на них Настин отец. — Не мешайте! — Да… Так вот, дело в том, – сказал Дубов и смутился. Он поймал себя на том, что уже в третий или четвертый раз повторяет это беспомощное выражение «дело в том». — Дело в том, что как раз мне пришлось несколько лет работать, чтобы получить у секвойи всхожие семена. Теперь вот я отдыхаю среди вас самым законным образом потому, что успешно закончил эту работу. Под Москвой уже заложены первые участки секвойи. Правда, они еще невысокие. Но через… — Семь тысяч лет, — подсказал сатирический поэт. – Знаете что, не будьте пошляком! – снова сердито сказал ему лирический поэт, но сатирик нисколько не обиделся. – Ну, не через семь тысяч лет, а гораздо раньше у нас будут совершенно сказочные по красоте и мощи леса из секвойи. Не забывайте, что мы работаем еще и над ускорением роста деревьев. Все замолчали, как бы обдумывая рассказ Дубова. – Вот это и есть настоящая сказка! – вдруг сказала Настя. — Судя по контексту и описаниям, Константин Паустовский в своём рассказе «Секвойя» имеет в виду именно секвойядендрон, единожды напрямую назвав его «мамонтовым деревом».

— Константин Паустовский, «Секвойя», 1952

35 тысяч срубленных в окрестностях Ливадии кипарисов (для создания в интересах охраны открытой зоны обзора) и мамонтовых деревьев. Комендант дворца ― <...> генерал-лейтенант, бывший духанщик, царь и бог здесь, куда хозяин приезжал раз в год по обещанию. Охрана охраняла, разумеется, его. Бог весть, сколько этих легенд, так близко граничащих с действительными фактами и, может быть, уступающих последним в своей фантастичности.

— Александр Твардовский, Рабочие тетради 50-х годов, 1958

― Значит, нам нужно бежать вверх, ― решительно сказал Самоделкин. ― Правильно! ― кивнул головой Карандаш. ― Только там нет дикарей. ― Где там? ― не понял Прутик. ― На верхушке мамонтова дерева! ― сказал волшебный художник. ― Это самое высокое дерево в джунглях. Скорее к вершине, а там что-нибудь придумаем. Волшебный художник, как кошка, вскарабкался на ветку и в одну секунду нарисовал веревочную лестницу. Самоделкин посильнее оттолкнулся от толстой ветки своими пружинками и взлетел ввысь, словно птица. Вцепившись в самую высокую ветку дерева, железный человечек крепко-накрепко привязал один конец веревочной лестницы к дереву, а другой сбросил друзьям. Путешественники начали карабкаться наверх. <...> ― Ты по веткам прыгай, как мартышка, ― засмеялся пират Буль-Буль. ― Главное ― удрать с сокровищами! ― Скорее, скорее наверх! ― крикнул пиратам Карандаш. ― Смотрите, дикари лезут следом за вами по нашей веревочной лестнице. Спасайтесь! Разбойники вскарабкались на самую макушку мамонтова дерева. От огромной высоты у путешественников кружились головы, ведь Карандаш и его друзья сидели на высоте более ста метров. Такие высокие деревья встречаются только в тропических джунглях. <...> ― Смотрите, дикари наше дерево рубят, ― испуганно прервал их Чижик. Видите, кромсают его каменными топорами. ― Значит, мы грохнемся на землю с высоты ста метров? ― перепугалась Настенька. ― Не хочу падать! ― заметался по ветке шпион Дырка. ― Карандаш, нарисуй мне крылья, и улечу отсюда домой. ― Нужно срочно что-то придумать, иначе мы и вправду грохнемся, ― почесал затылок Самоделкин. <...> ― Самоделкин, вот твоя отвертка, ― протянул Карандаш своему другу новенькую стальную отверточку. ― Попробуй открыть крышку сундука. Между тем мамонтово дерево стало трещать. ― Скорее, еще немного и дерево упадет! ― отчаянно закричал профессор Пыхтелкин. ― Мы все разобьемся в лепешку. ― Не могу открыть, ― работая отверткой, прокряхтел Самоделкин. Слишком долго ларец пролежал под водой, крышка прилипла и не хочет открываться. <...> ― Мы же, вроде, с дерева падали, ― сказала Настенька. ― Я что-то не пойму, куда же мы все-таки попали? ― вставил Карандаш. ― А где же дикари? ― спросил профессор Пыхтелкин. ― Куда они делись? ― Так мы упали с мамонтова дерева или не упали? ― вставая с пола, спросил Чижик. Путешественники сидели на полу в большой светлой комнате и удивленно озирались по сторонам.

— Валентин Постников, «Путешествие Карандаша и Самоделкина», 1995

Спустившись от трассы (1400 м.) ко входу, и купив жетоны для прохода в парк (взрослый ― 5 гр., детский ― 2,5 гр), мы окунулись в буйство разнообразных растений, лабиринт дорожек, примерно следуя за экскурсиями и потихоньку, в своем темпе впитывая информацию и фотографируясь среди всевозможных ландшафтов. Удивительно ― за те 20 лет, что я здесь не была, почти ничего не изменилось. Гигантские мамонтовы деревья, ядовитый тис ягодный причудливой конфигурации, бамбуковые рощицы, пальмы, разлапистый дуб и сосна на смотровой площадке, крокодилово дерево, на которое так и хочется залезть.

— Ольга Ляпунова, «Отчет-лоция о путешествии в Крым», 2002

― Позвольте мне прочесть одно из моих недавних стихотворений, ― пробормотал Антоша вроде бы в микрофон, вроде бы в зал, но, сказав это, тут же правым оком повернулся к столу президиума, то есть к самому глумильщику. Тот сидел, как видно, утомившись от криков, ладонью прикрыв красоты лица, но взглядом сверля кого-то глубоко в зале. ― Ну читайте, ― буркнул он униженному и оскорбленному Андреотису. Антоша начал читать «Секвойю Ленина», тот стих, который по его стратегическим соображениям должен был, как паровоз, протащить мимо редактуры всю американскую подборку. Он побывал там в Парке секвой, что в калифорнийских Кордильерах. Там есть гигантские деревья, названные в честь великих американцев: деревья Вашингтона, Линкольна, Рузвельта, Эдисона, генералов Макартура и Шермана… множества других. И вдруг гиды, друзья нашей страны, то есть «прогрессивные американцы», подвели его к великолепному дереву и сказали, что это секвойя Ленина. Секвойя эта <секвойядендрон этот> была горделива и полна великого коммунистического смысла. Она начала говорить с поэтом, как некогда Эйфелева башня разговаривала с Маяковским. Он ощущал проникновенную причастность к ее мощному стволу и торжественной кроне. Ему грезилось, что это древо может когда-то уйти к неведомым мирам как космический корабль с посланием объединенных нашим учением землян. Как всегда при декламации стихов, он забывал вся и всех. Забывал и смысл стиха, весь отдаваясь звучанию слов. Странным образом и сейчас эта магия слов стала преобладать над стратегией защиты от зверья. Он забыл и о зале, и о главном судье стиха. Двигал руками, входил в ритм, возносил или снижал голос, подчеркивал фонетическую близость рифм. Зал как-то странно притих, как будто попал под влияние этого заклинателя змей. Увы, все имеет конец, и этот стих, исполнив свою защитную роль, кончился. И обессиленный Антон склонил голову.

— Василий Аксёнов, «Таинственная страсть», 2007

Мамонтово дерево в стихах

В автомобильной Калифорнии, Где солнце пахнет канифолью, Есть парк секвой. Из них одна Ульянову посвящена. «Секвойя Ленина?!» Ату! Столпотворенье, как в «ад»у. «Секвойя Ленина?!» Как взрыв! Шериф, ширинку не прикрыв, Как пудель с красным языком, Ввалился к мэру на приём. «Мой мэр, крамола наяву. Корнями тянется в Москву... У!..» мэр съел сигару. Караул! В Миссисипи сиганул! — Андрей Вознесенский называет дерево «секвойя Ленина», но на самом деле это «секвойядендрон Ленина», как и все остальные исполинские «секвойи» в Национальном парке, имеющие имя собственное.

— Андрей Вознесенский, «Секвойя Ленина», 1961

См. также

• Секвойя
• Метасеквойя
• Таксодий
• Кипарис
• Туйя
• Можжевельник
• Араукария
• Пиния
• Сосна
• Кедр