Цитаты о Жюле Верне

Здесь приведены цитаты других людей о Жюле Верне (1828—1905) и его творчестве в целом.

XIX век

	Игрою ли случая или указанием вашего собственного таланта, вы открыли новый род литературы — не уклоняйтесь в стороны. Разрабатывайте эту область, и вы завоюете богатство и славу.
	— Пьер-Жюль Этцель — Жюлю Верну в январе 1863

	Чешские читатели стали поклонниками Жюля Верна так же, как <…> французские, <…> итальянские, немецкие, и т. д. Может быть, только Тургенев так очаровал мир, как Верн.:с.7
	— Ян Неруда, 1874

[Он] не пишет, собственно говоря, романов; он драматизирует науку, он пускается в фантастические бредни, опираясь на новых научных данных. В сущности, это, конечно, романы, и романы ещё более неправдоподобные и фантастические, чем наши. Публике нравится эта забавная популяризация науки. Я не стану разбирать этого рода произведений, долженствующих, по-моему, исказить все познания детей. Я со своей стороны отдаю предпочтение «Мальчику-с-пальчик» и «Спящей красавице». Но я вынужден засвидетельствовать об их невероятном успехе. Произведения Жюля Верна, несомненно, всего более покупаются в настоящее время во Франции. <…> Каждая из его книг <…> не имеет никакого значения в современном литературном движении. Азбуки и требники продаются в таком же громадном числе.

— Эмиль Золя, «Парижские письма», XL, 1878

	Романы Ж. Верна превосходны! Я их читал совсем взрослым, и всё-таки, помню, они меня восхищали. В построении интригующей, захватывающей фабулы он удивительный мастер. А послушали бы вы, с каким восторгом отзывается о нём Тургенев! Я прямо не помню, чтобы он кем-нибудь так восхищался, как Ж. Верном. — по воспоминанию А. В. Цингера
	— Лев Толстой, 1891

Один человек оказал могучее влияние на детей, родившихся непосредственно до и после минувшей войны (1870), — Жюль Верн. Как должно быть благодарно ему это поколение. Он сумел устроить ему бегство из его глупейшей темницы. Он внушил ему любопытство — стремление узнать мир, вкус к научному знанию, культ мужества и энергии. <…> Я глубоко уверен, что через столетие наши потомки не смогут объяснить себе, почему этот совершеннейший писатель, могучий поэт, воспитатель, наделённый магической силой, предтеча, чьи фантазии в их время будут уже воплощены в жизнь, не был осыпан самыми высшими почестями, какие только наша эпоха даровала своим великим писателям. И только наш невероятный страх показаться смешными, наше низменное раболепие перед законами моды, грязная изнанка, всегда имеющаяся там, где мы что-то освящаем, — только это все явится для них ключом к разгадке.:гл.17

— Мишель Корде, «Исповедь родившегося в осаде» (Confession d'un enfant du siège), 1897

1880-е

	С моим отцом его роднит воображение, молодой задор, чудесный юмор, неистощимая выдумка, здоровый дух, ясность мысли и ещё одна добродетель, которую не признают слабосильные, — плодовитость.
	— Александр Дюма-сын

	Никто не приходил в больший восторг от чтения Ваших блестящих, оригинальных и увлекательных фантазий, чем [отец]. Между ним и Вами столь явное литературное родство, что, говоря литературным языком, скорее Вы являетесь его сыном, чем я. — ответ на посвящение «Матиаса Шандора» Дюма-отцу
	— Александр Дюма-сын, письмо Жюлю Верну 23 июня 1885

Сила писателя Жюля Верна в том, что он заставляет верить и детей и взрослых, учёных и писателей в реальность своих самых увлекательных фантазий… <…> Я знаю, что среди людей весьма тонких, искушённых в анализе человеческого существа принято говорить о нём: рассказчик! — Но рассказчик, который сумел пленить и увлечь целое поколение.:гл.46 <…> Жюль Верн — это Александр Дюма, действующий в эпоху, когда красноречие Цицерона можно передать по телефону и руководить военными операциями по телеграфу.:с.25

— Жюль Кларети, «Жюль Верн» (серия «Современные знаменитости», Célébrités contemporaines), 1883

	Земля для Жюля Верна — то же самое, что небо для Фламмариона. Взглядом титана он объемлет весь земной шар.:с.82
	— Олимпия Одуар, «Силуэты парижан» (Silhouettes parisiennes), 1883

	Верн безраздельно царит в покоренном им царстве, романистом в собственном смысле этого слова его тем не менее не назовёшь, ибо любовь, основа всех романов, блистательно отсутствует в большинстве его произведений. Женщина в них почти всегда отодвинута на второй план, <…> у его героев нет времени на нежные излияния лукавому божеств.:гл.17
	— Ш. Раймон

XX век

— Да кто же такой, в конце концов, Жюль Верн! — воскликнул в отчаянии один американский репортёр, прибывший в Париж, чтобы побеседовать со знаменитым писателем. — Быть может, его вовсе не существует? Действительно, было от чего притти в отчаяние. Все, кого он расспрашивал, сообщали ему самые противоречивые сведения. — Жюль Верн — неутомимый путешественник, — сказал один. — Он объехал Европу, Азию, Африку, обо Америки, Австралию и сейчас плавает где-то в Океании. В своих романах он описывает только собственные приключения и наблюдения. — Жюль Верн никогда и никуда не выезжал, — возразил другой. — Он живёт где-то в провинции и строчит свои романы, не выходя из кабинета. Всё, что он издаёт, списано с книг знаменитых географов и путешественников. — Жюль Верн — выходец из России, — сообщил третий. — Свою литературную карьеру он начал секретарём знаменитого Александра Дюма и является подлинным автором романов «Три мушкетёра» и «Граф Монте-Кристо». — Жюль Верн — это миф, — объявил четвёртый. — Это просто коллективный псевдоним, под которым пишет целое географическое общество. — Жюль Верн действительно существовал, но он давно умер, — сказал пятый. — Это английский капитан, старый морской волк, командир корабля «Сен-Мишель». Первые его романы были изданы предприимчивым издателем Этцелем, который теперь, используя популярное имя, выпускает ежегодно два тома сочинений Жюль Верна. — Кирилл Андреев, «Великий мечтатель», 1944 — пересказ расхожих мифов

	Я мальчиком мечтал, читая Жюля Верна, Что тени вымысла плоть обретут для нас <…>. Свершились все мечты, что были так далёки. Победный ум прошёл за годы сотни миль; При электричестве пишу я эти строки, И у ворот, гудя, стоит автомобиль; На полюсах взвились звездистые знамена; Семья « Титаников» колеблет океан; Подводные суда его взрезают лоно, И в синеву, треща, взлетел аэроплан.
	— Валерий Брюсов, «При электричестве», 1912

	Жюль Верн не проповедует, не поучает, — он рассказывает и показывает правдиво и жизненно, он с увлекательностью говорит об интереснейших явлениях природы, об изобретательности человеческого ума.
	— Лев Никулин

	Несмотря на умеренность своих политических взглядов, Жюль Верн, честно наблюдая действительность, сумел достаточно тонко подметить и едко осмеять в ряде своих романов уродливые стороны капиталистического «прогресса».
	— Евгений Брандис

	Были немногие авторы — последователи Жюля Верна и созданного им «романа предвосхищения», но и он сошёл на нет уже к концу второй мировой войны…
	— Жак Садуль

Типичный сюжет сказки обычно строится на том, что слабый и обиженный благодаря своей смекалке, знаниям, изобретательности побеждает сильного и глупого противника, действующего по привычному шаблону. Почти в каждом романе Жюля Верна мы находим подобные ситуации <…>. Разница со сказкой лишь в том, что в роли злодея-великана у Жюля Верна чаще всего выступают грозные, но безликие силы природы. <…> [При работе над романами он был] способен критически оценивать часто весьма противоречивые сведения и находить в них рациональное зерно. <…> Приятно сознавать, что Жюль Верн, доставивший нам столько радостных минут, и в нашем детстве, и в юности, и в зрелые годы, тоже внёс посильную лепту в общее дело познания мира. И сейчас французский романист, отправивший когда-то своих отважных героев на Луну, тоже с нами в бесконечном движении человечества по пути прогресса.

— Кирилл Домбровский, Кирилл Станюкович, «Наука и фантастика в романах Жюля Верна»

Нетрудно заметить «байронические» черты в характере капитана Немо, или «родство душ» симпатичных чудаков и преданных, разбитных слуг Жюля Верна с диккенсовскими персонажами, или то, что морская романтика, которой щедро просолены некоторые его книги, восходит к Куперу и Марриэту, — сотни нитей связывают французского писателя с отечественной и мировой литературой, многое он взял от романтизма. <…> Проблема «гений и злодейство» по-разному варьируется им, и каждый раз Жюль Верн предстаёт как противник войны и деспотизма, своекорыстия и делячества, моральной индифферентности.

— Святослав Бэлза, «Властелин мира», 1988

	Вероятно, в каждой «фантастической» стране есть свой Жюль Верн.
	— Евгений Харитонов, «В поисках героя»

1900-е

	Его сочинения следует рассматривать как безвредное развлекательное чтение, удобное средство для отвлечения молодёжи от злобы дня и неприятных, теневых сторон жизни. Уж лучше Жюль Верн и Майн Рид, чем Эмиль Золя и Пётр Боборыкин!:с.303
	— единодушное мнение на одном из заседаний Совета Главного управление по делам печати Российской империи в начале 1900-х

И до него были писатели, начиная от Свифта и кончая Эдгаром По, которые вводили науку в романы, но они использовали её главным образом в сатирических целях. Ещё ни один писатель до Жюля Верна не делал из науки основу монументального произведения, посвящённого изучению Земли и Вселенной, промышленного прогресса, результатов, достигнутых человеческим знанием, и предстоящих открытий. Благодаря исключительному разнообразию подробностей и деталей, гармонии замысла и выполнения, его романы составляют единый и целостный ансамбль, и их распространение на всех языках земного шара ещё при жизни автора делает его труд ещё более удивительным и плодотворным.:с.82

— Андре Лори, 25 марта 1905

… для всех европейцев, родившихся во второй половине прошлого века, это был писатель мирового значения. Даже больше, потому что он был уже не писателем, а психологическим моментом в жизни каждого из нас. Слово «Жюль Верн» <…> стало именем нарицательным, стало именем детской болезни, через которую, как сквозь корь, проходит каждый городской ребёнок. Этот провинциал и домосед <…> был, конечно, величайшим путешественником девятнадцатого века. Этот уравновешенный буржуа, с добрыми синими глазами, бывший в своей частной жизни образцом педантической аккуратности и пунктуальности, таил в глубине своей души буйный темперамент конквистадора, не нашедший своего воплощения [в] реальной жизни. Но зато он, не покидавший никогда своего домашнего угла, носил весь земной шар внутри своего черепа и проехал его вдоль, поперёк и насквозь. <…> Культурное значение Жюля Верна для психологии человека девятнадцатого века неизмеримо. Для людей, закованных в камни города и не привыкших ещё к своим цепям, он сыграл роль предохранительного клапана, он перевёл в мир фантазии и грёзы добрую половину той органической активности и жажды приключений, которую носят в себе все молодые существа, и этим немало содействовал духовному уравнению европейского мещанства, которое пошло теперь вперёд такими гигантскими шагами. Во многих европейских открытиях и изобретениях он являлся пророком, опережавшим своим рассказом на несколько мгновений самое совершение и осуществление их. Но предвидения его почти все относятся только к одной области — к той, которая особенно характерна для изобретений XIX века, к области усовершенствований путей сообщения, <…> что отчасти может объяснить его слепоту в других областях. <…> Жюль Верн не был психологом. Он давал очень художественные и характерные человеческие марионетки. <…> Это всегда были и для него, и для его читателей только теми маленькими куколками, в которых дети представляют самих себя, заставляя их путешествовать между складок одеяла и по подушкам, лежащим на кровати.

— Максимилиан Волошин, «Смерть Жюля Верна»

1920-е

Помню, один молодой литератор в 1920 году предложил издательству проект: обновить и переработать все главнейшие сочинения Жюля Верна. Он утверждал, что Жюль Верн уже устарел, что прославляемая им прогрессивная техника кажется нынешнему читателю чрезвычайно отсталой, и брался «осовременить» Жюля Верна. Мы долго обсуждали предложение молодого писателя, его проект сначала понравился Горькому. <…> Но потом <…> Алексей Максимович сказал: — Боюсь, что тронешь в Жюле Верне хоть ниточку, расползётся вся ткань. <…> Чуть вы перестроите машины, вам придётся перекраивать костюмы, а заодно и географию, и историю, и нравы, и быт. Не лучше ли в таком случае написать новую книгу?

— Корней Чуковский, «Горький», 1940

	… фантастика Жюля Верна может зачаровать, дать иллюзии реальности — только неискушённому детскому уму;..
	— Евгений Замятин, «Герберт Уэллс», 1922

… Жюль Верн, <…> обладавший очень хорошей фантазией и большой эрудицией в области географии, а также физики, техники и т. д. Многое, о чём он фантазировал, в настоящее время уже выполнено. Его романы и сейчас не потеряли своей цены для юношества. Но, как писатель, то есть как стилист, создатель типов, как юморист, Жюль Верн едва поднимается над самым средним уровнем (что всё-таки не уничтожает привлекательности его рассказов)…

— Анатолий Луначарский, «История западноевропейской литературы в её важнейших моментах» (12-я лекция), 1924

	… Жюль Верн был в научной фантастике кем-то вроде Шекспира…
	… Jules Verne was a sort of Shakespeare in science fiction…

• см. Игорь Северянин, «Жюль Верн», 1927

	Хочешь, в дальние синие страны, В пенье вьюги, в тропический зной Поведут нас с тобой капитаны, На штурвал налегая резной? <…> И, прочитанный том закрывая, Благодарно сходя с корабля, Ты увидишь, мой мальчик, какая, Тайны полная, ждёт нас земля! Вёл дорогой тебя неуклонной Сквозь опасности, бури и мрак Вдохновлённый мечтою учёный, Зоркий штурман, поэт и чудак.
	— Всеволод Рождественский, «Над книгой», 1929

1930-е

	Его обычно считают лишь развлекателем юношества, но в действительности он является вдохновителем многих научных исканий.:с.8
	— Жорж Клод, 1930

	В его произведениях речь почти всегда идёт о вполне осуществимых изобретениях и открытиях, и в некоторых случаях он замечательно предвосхитил действительность. Его романы вызвали практический интерес: он верил, что описанное им будет изобретено. Он помогал своему читателю освоиться с будущим изобретением и понять, какие оно будет иметь последствия — забавные, волнующие или вредные.
	— Герберт Уэллс, предисловие к сборнику «Семь знаменитых романов», 1934

В книгах Верна никогда не было ничего полностью невозможного: «возможности», которыми располагают герои Верна, выше реально существующих во времени, но не слишком превосходят их и, главное, не лежат «вне» линии развития достигнутых научных завоеваний; воображение не является во всём «произвольным» и поэтому обладает способностью возбуждать фантазию читателя, уже завоёванную идеологией фатального развития научного прогресса, вторжения человека в те области, где до сих пор безраздельно властвуют силы природы.:с.9

— Антонио Грамши

	Знаете, ведь это неразгаданный талант. И, конечно, недооценённый.:с.11 <…> Он был не только моим спасителем в детстве, — он был для меня чем-то большим!..
	— Николай Островский, 1937

	За то, что ты сделал краше Страницами дерзких книг Холодное детство наше, — Спасибо тебе, старик.
	— Виссарион Саянов, «Жюль Верн», 1937

1950-е

	Мыслящее человечество, если захочет, сможет обезоружить тех, кто работает для разрушения. Эта мысль была силой Жюля Верна. Иногда он выражал её в неясной и туманной форме, но никогда не переставал защищать. Именно эта сторона творчества Жюля Верна повышает его воспитательное значение и делает его актуальным.
	— Марк Сориано

… высказывания многих представителей буржуазной критики свидетельствуют, что её внимание привлекали к себе лишь отдельные черты творчества Жюля Верна. Она прошла мимо, не поняла или испугалась главного в творчестве писателя. Это главное состоит в том, что Жюль Верн художественно, в увлекательной, захватывающей форме отразил светлые мечты человечества о всеобщем братстве людей, о свободном научном и техническом творчестве, о могуществе и власти человека над силами природы. Буржуазная критика прошла и мимо той замечательной особенности Жюля Верна, о которой мы уже говорили, — мимо созданного и впервые введённого им во французскую литературу образа нового героя, воплотившего в себе многие черты человека завтрашнего дня.

— Кирилл Андреев, «Жюль Верн», 1954

Его машины с каждым днём становятся всё менее похожими на действительно существующие, и всё-таки в его романах есть нечто такое, что не устаревает и не обесценивается. Это — душа его героев.:с.207 <…> Вера Жюля Верна, его оптимизм, которые приводят к победе справедливости — это и наша вера, и наш оптимизм. Но мы не считаем, как он, что всё придёт само собой. Мы знаем, что для этого нужна бдительность народов, нужны их настойчивые действия, равно как и усилия тех, для кого будущее уже стало настоящим.

— Жан Марсенак, статья в L’Humanité 24 марта 1955

	Мы принимаем его в наши ряды и для детей и для взрослых. Жюль Верн — классик народа. — возможно, он же
	— там же

	Жюль Верн велик не как инженер, а как «инженер душ», как писатель.:с.207
	— Жан Марсенак, статья в L'Humanité Dimanche 27 марта 1955

	Жюль Верн должен занять своё законное место в ряду гениев, которые прославляют Францию. — возможно, он же
	— там же

Образы путешествий у Верна имеют противовесом разработку мотивов укромности, и то, что Верн так близок детям, объясняется не банальной мистикой приключений, а, напротив, непритязательным блаженством замкнутого пространства, которое сказывается в детской романтике палаток и шалашей. Отгородиться и обжиться — такова экзистенциальная мечта, присущая как детству, так и Верну. Архетипом подобной мечты является такой почти безупречный роман, как «Таинственный остров», где человек-ребёнок заново изобретает мир, заполняет, огораживает его и в завершение своего энциклопедического труда замыкается в характерно буржуазной позе собственника, который в домашних туфлях и с трубкой сидит у камелька, в то время как снаружи напрасно ярится буря, то есть стихия бесконечности. Верн маниакально стремится к заполненности мира: он постоянно огораживает и обставляет его, делая полным, словно яйцо, он поступает точно так же, как энциклопедист XVIII века или живописец голландской школы, — мир у него замкнут и заполнен исчислимыми, плотно прилегающими друг к другу материалами. Задача художника лишь в том, чтобы составлять каталоги и описи, выискивать в этом мире ещё не заполненные уголки и набивать их рукотворными вещами и инструментами.

— Ролан Барт, «„Наутилус“ и пьяный корабль» (сб. «Мифологии», 1957)

1960-е

Чем меньше верил он в быстрый моральный прогресс человечества, тем менее значительным казалось ему и каждое отдельное техническое открытие. Единичное техническое открытие не способно сразу привести к перевороту в человеческих взглядах на мир, а следовательно, не может способствовать и нравственному перевороту. Он продолжал верить в нравственный прогресс человечества вместе с развитием науки, но ведь результатов здесь приходится ждать веками, не от одного, а от сотен и тысяч открытий. А на такой охват событий Жюль Верн был не способен. Он привык описывать единичный случай. Новые взгляды Жюля Верна становились неадекватными выработанной в соответствии со старыми взглядами художественной манере. Техническая фантастика становилась всё менее «функциональной» в творчестве Жюля Верна, всё меньше говорила ему самому и читателю. Но нельзя ли нащупать такое открытие, которое, при своём единичном характере, настолько значительно, что способно оказать непосредственное и быстрое влияние на человечество? В конце жизни Жюль Верн начал делать такие попытки. <…> Вот почему тот самый Жюль Верн, который на словах отвергал путь Уэллса, инстинктивно тянулся к нему. Логика жизни и творчества постепенно подводила старого писателя к взглядам Уэллса. И ещё в одном отношении Жюль Верн приблизился к тому, с чего начал Уэллс. Он не мог больше следовать своей старой, завоевавшей ему стольких читателей, наивно-весёлой манере.

— Юлий Кагарлицкий, «Герберт Уэллс: Очерк жизни и творчества», 1963

	… Жюль Верн, раскрывал своей фантазией пути развития техники. Он первый ввёл в литературу героя-техника после бытовавших в книгах героев-аристократов, героев-простолюдинов, героев-воинов или героев-авантюристов. И вместо героя чувств в литературе появился герой-творец, герой-созидатель, изменяющий мир.
	— Александр Казанцев, «Законы мечты», 1964

	… в смысле моральном мы всё ещё храним память о том винограднике, который сообща обрабатывали под заботливым присмотром нашего деда Жюля Верна. <…> он <…> обладал воображением, нравственным чувством и отличным юмором; каждая его новая страница вдохновляет. Читая его, гордишься, что ты — человек. Он испытывает человечество тестами, он предлагает ему взмывать в воздух, ухватившись за шнурки собственных ботинок. Он уважает старомодную добродетель — умение трудиться. Ценит пытливый ум, зоркий глаз и ловкую руку. Вознаграждает за хорошо сделанную работу. В общем, он восхитителен, и его романы не утратят ценности, пока из мальчишек нужно будет воспитывать доброжелательных, славных, полных энтузиазма мужчин. В наш век, который пустил на ветер унаследованное богатство идеалов, Жюль Верн, человек другого столетия, зовёт преследовать более достойные цели и предупреждает людей, что нужно думать не столько о своих отношениях с богом, сколько об отношениях с другими людьми. И было бы очень хорошо, если бы сегодня отыскалось побольше писателей, похожих на него.
	… we all come from the same moral vineyard where we worked under the kindly eye of our great-uncle, Jules Verne. <…> he was <…> a writer of imagination, moral fiber and good humor who inspires as he writes. He makes one proud to be a human being. He sets tests for mankind, dares him to lift himself by his bootstraps. He honors an old-fashioned virtue: work. He honors the searching mind, the inquiring eye and the capable hand. He gives rewards for work well done. He is in sum, admirable, and his novels will be around as long as boys need to become good, kindly and enthusiastic men. In an age which has often bankrupted its fund of ideals, Verne, from another age, calls out to better goals and warns man not to worry so much about his relationship with God, but rather to see his kinship with other men. Would that there were more like him writing today.
	— Рэй Брэдбери, интервью «Портрет гения: Рэй Брэдбери» декабря 1964

	Жюль Верн дал жизнь, без преувеличения, тысячам эпигонских подражаний в разных странах, но не создал французской школы научной фантастики.
	— Михаил Емцев, Еремей Парнов, «География фантастики», 1966

В фантастике старого типа борьба велась вокруг готового изобретения и образ учёного рисовался часто по-бытовому приземлённо <…>. Жюль Верн, даже когда «списывал» своих героев с друзей и знакомых, ограничивался двумя-тремя обобщёнными бытовыми черточками, иногда заостряя их, романтизируя образ. В обоих случаях эта схематичность была обусловлена тем, что события в романе лишь косвенно касались профессиональной деятельности учёного. Читатель романов Жюля Верна разве что заглядывал в окно лаборатории, едва успевал заметить изобретателя у себя дома.

— Анатолий Бритиков, «Русский советский научно-фантастический роман», 1969

1970-е

	… им не был нарушен свойственный девятнадцатому веку типично романтический канон фантастического действа, одиночек, дерзко восстающих против мира. Поэтому фигуры капитана Немо или Робура по-прежнему могут вызывать читательский интерес. Кроме того, все анахроничное в этих книгах уже именно настолько анахронично, что парадоксально становится ценным со знаком перевёрнутым, но не перечёркнутым; до того разговор шёл как бы о визиях, нацеленных в будущее, а теперь — о замкнутых будто в стеклянном шаре в фиктивном мире, который наш мир миновал в развитии, не оставив заметного места стыка. Прогнозы превратились во что-то вроде романтической сказки, закрученной вокруг технического мотива.
	… nie naruszony pozostał typowo romantyczny, dziewiętnastowieczny kanon fantastycznego działania jednostek, zuchwale przeciw światu zbuntowanych. Dlatego postać kapitana Nemo lub Robura dalej może skupiać na sobie zainteresowania czytelnika. Ponadto wszystko, co w tych książkach anachroniczne, jest już tak bardzo właśnie anachroniczne, że staje się paradoksalnie wartością o znaku przeinaczonym, lecz nie — przekreślonym; przedtem miało niby iść o obrazy wycelowane w przyszłość, a teraz o zamknięte, jak w kuli szklanej, w świecie fikcyjnym, który nasz świat wyminął w rozwoju bez miejsca styku. Z prognoz zrobiło się coś w rodzaju romantycznej baśni, osnutej wokół motywu technicznego.
	— Станислав Лем, «Фантастика и футурология», книга 2 (IX. Утопия и футурология), 1970

Творчество Жюля Верна дало повод для всевозможных интерпретаций, отдельные из которых — надо это признать — столь же блестящи, сколь и ошибочны. Чаще всего они ошибочны из-за недостатка документации. <…> Поставленные писателем проблемы суть проблемы нашего времени. <…> Книги Жюля Верна захватывают воображение дерзкой романтикой научного поиска, преклонением перед разумом, благородством чувств и верой в человека. Они действительно оказались созвучны нашей эпохе космических полётов и грандиозных достижений научно-технической революции.

— Жан Верн, интервью «Les Nouvelles littéraires», 1973

Разве это фантастика — воздушный шар и подводная лодка, изобретённые за шестьдесят — восемьдесят лет (целая человеческая жизнь!) до того, как их описал Жюль Верн? Пожалуй что нет. Пока не помнишь об атмосфере романов Жюля Верна. Ведь Жюль Верн всё-таки не изобретатель, а писатель. Воздушный шар, подводная лодка и прочее оставлены им не в чертежах, а в качестве своеобразных «героев» его романов. С этими героями происходит многое. Они способны к «внутреннему совершенствованию» — их придумывают, улучшают, испытывают у нас на глазах. Они — полноправные участники приключений других героев, на сей раз людей. С их помощью удаётся достичь того, что без них стало бы невозможным или, во всяком случае, в десять раз более трудным. И вместе с тем они не то же, что люди. Они пользуются в романах Жюля Верна всеми правами отнюдь не потому, что люди уступили им часть своих прав. Они на равных правах не с людьми, а с природой. Они помогают человеку покорять природу (в этой позиции не было ещё ничего принципиально нового) и одновременно наравне с природой являются условиями его существования и всей его деятельности. <…> Жюль Верн абсолютно убеждён, что делать надо иначе, чем природа. Чем дальше от природы, тем лучше получится. <…> Это было то, к чему пришёл в своей практике его век, и то, что он внушил своему веку как общепринятое представление — мысль об искусственных условиях существования, равноценных с природными. В этом прежде всего значение Жюля Верна. <…> Жюль Верн отжил не как технический фантаст, а как философ. Его изобретения, даже если они очень нужны для жизни, не очень нужны для литературы. Любое количество новых научных открытий в духе Жюля Верна не привело бы сегодня к литературным открытиям. Слишком привычной стала главная мысль Жюля Верна, поразившая некогда его современников. Мы обжили с тех пор — не только на практике, но и в своём сознании — искусственную среду обитания.

— Юлий Кагарлицкий, «Что такое фантастика?», 1973

	… биографические напластования, особенно заметные в романах, где путешествия героев совпадают с маршрутами самого писателя, никогда не определяют сути ни одного из его замыслов.
	— Евгений Брандис, «Знакомьтесь: Жюль Верн!»

XXI век

Все его сюжеты шиты белыми и гнилыми нитками, они фальшивы, как морковный заяц, и натужны, как улыбка висельника. <…> Жюль Верн укореняется в воображении и памяти читателя исключительностью, новизной, необыкновенностью, единичностью главной задумки книги. Эта задумка — суть и соль, без неё книга сразу теряет ценность и превращается в заурядное барахло. Она принципиально не вычленяется из всех прочих пластов книги, книга и пишется ради неё. Проделаем опыт. Прибавим глубины психологизма. Пропишем стиль. Наляжем на реалистичность мировоззрения, снизим наивный романтизм. Что получим? <…> Хорошие книги! <…> Написаны лучше — а книги хуже. Глубина проникновения в жизнь — увеличилась. А создание новых, неповторимых, не существовавших доселе миров почти и исчезло… Никакой стилист, нулевой психолог, неряшливый сюжетчик, неумелый пейзажист и бездарный бытописатель — великий Жюль Верн сумел сделать главное: создать новые области нашего духовного мира, устойчивые области коллективного социопсихологического пространства, именуемого иначе культурным. <…> Соотношение всех элементов великой книги находится в жёстком единстве. Нарушение равновесия (пусть неосознаваемого, неощутимого) — ведёт к некоторому внутреннему разрушению книги. Вроде делаешь лучше — а эффект почему-то обратный. <…> Элементарно. В гоночном автомобиле все подчинено скорости. Прибавь комфорта в кабине, подними и увеличь кресло, поставь фары — а машина станет хуже. «Усовершенствование» романов Жюля Верна уменьшит нагрузку на «главную задумку», суть и ценность этих романов. Литературный уровень Жюля Верна — необходимый минимум «литературной плавучести» книги. Верн прост, ясен, однозначен, общедоступен — при этом достаточно динамичен, романтичен, позитивен, жизнеутверждающ. <…> Мы забываем блестящих и живём в мирах, созданных мощными.

— Михаил Веллер, «Графоман Жюль Верн», 2006

Жюль Верн старался показать мир, какой он есть и каким он станет, преображённый чудесами прогресса. <…> Человек в процессе этого составления — лишь указка в руках писателя, направляющая читательское внимание на ту или иную диковину. <…> Иллюстрации к французскому мастеру романтичны, это вне спора. Здесь есть всё — и брызги солёных волн, и сражающиеся со стихией герои, и мужественная складка между бровями на лице отважного капитана Немо. Отсутствует только смех (и ирония, его созидательная основа). Ни Фера, ни Риу, ни Беннет, продолжатели славной традиции великого Гюстава Доре, несмотря на всю свою изощрённость, ни разу не передали юмор, который нет-нет да и проявляется у [писателя]. По-моему, единственный, кто улыбнулся, — Анри Мейер, французский график, когда перекладывал на бумагу образ кузена Бенедикта из романа «Пятнадцатилетний капитан».

— Александр Етоев, 2010

Практически ничего не знаю о Жюле Верне. Снимаю шляпу, встаю, когда он входит, изображаю на лице искательную улыбку, а сам думаю раздражённо: ну, старый… что же ты сделал из литературы? Скольких читателей сбил с панталыку? Какое оружие дал в руки нашим педантичным суходралам?.. Впрочем, подозреваю, что господин был достойнейший и для своего времени, вероятно, — образцовый. И вообще — разбудил Уэллса!

— Борис Стругацкий, письмо Г. Прашкевичу 11 октября 2011

Отдельные статьи

• См. категория:Литература о Жюле Верне