Максим Горький

Макси́м Го́рький, также известный как Алексе́й Макси́мович Го́рький (при рождении Алексе́й Макси́мович Пешко́в; 1868—1936) — русский писатель, прозаик, драматург, общественный деятель.

Максим Горький

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты и афоризмы

Основная задача всех церквей была одна и та же: внушать бедным холопам, что для них — нет счастья на земле, оно уготовано для них на небесах, и что каторжный труд на чужого дядю — дело богоугодное.

В карете прошлого никуда не уедешь.

В совершенствовании человека — смысл жизни.

Если всё время человеку говорить, что он «свинья», то он действительно в конце концов захрюкает.

Всем хорошим во мне я обязан книгам — Из предисловия к книге П. Мортье «Всеобщая история иностранных литератур» (Р. Mortier. Historie generale des litteratures etrangeres, P., 1925.), впервые опубликовано на французском языке. Контекст: «Всем хорошим во мне я обязан книгам: ещё в молодости я понял уже, что искусство более великодушно, чем люди. Я люблю книги: каждая из них кажется мне чудом, а писатель — магом. Я не могу говорить о книгах иначе, как с глубочайшим волнением, с радостным энтузиазмом». Похожая фраза встречается в письме Ромену Роллану от 15 января 1924 года: «…жена Ленина, человек по природе неумный, страдающий базедовой болезнью и, значит, едва ли нормальный психически, составила индекс контрреволюционных книг и приказала изъять их из библиотек. Старуха считает такими книгами труды Платона, Декарта, Канта, Шопенгауэра, Спенсера, Маха, Евангелие, Талмуд, Коран, книги Ипполита Тэна, В. Джемса, Гефдинга, Карлейля, Метерлинка, Нитцше, О. Мирбо, Л. Толстого и ещё несколько десятков таких же „контрреволюционных“ сочинений. Лично для меня, человека, который всем лучшим своим обязан книгам и который любит их едва ли не больше, чем людей, для меня — это хуже всего, что я испытал в жизни, и позорнее всего, испытанного когда-либо Россией. Несколько дней я прожил в состоянии человека, готового верить тем, кто утверждает, что мы возвращаемся к мрачнейшим годам средневековья. У меня возникло желание отказаться от русского подданства, заявив Москве, что я не могу быть гражданином страны, где законодательствуют сумасшедшие бабы. Вероятно, это было бы встречено смехом и, конечно, ничего не поправило бы.»

	Если кактусы отвлекли вас от резьбы из дерева – да будут прокляты и сгниют! Дрянь кактусы. Иван Соловей-Ракицкий развёл их в саду кучу, всех сортов, шипы и колючки вонзаются в брюки мои…:259
	— из письма Леониду Леонову, Сорренто. 21 октября 1928 г.

Против нас всё, что отжило свои сроки, отведённые ему историей; и это даёт нам право считать себя всё ещё в состоянии гражданской войны. Отсюда следует естественный вывод: если враг не сдаётся, — его истребляют. — «Правда» и «Известия», 15 ноября 1930. Впоследствии эти слова приписали Сталину, и они, неоднократно повторённые в речах, докладах и по радио, стали своего рода девизом и оправданием последующих массовых «чисток» и репрессий.

— Статья «Если враг не сдаётся, его уничтожают», 15 ноября 1930 года

Есть только две формы жизни: гниение и горение. Трусливые и жадные изберут первую, мужественные и щедрые — вторую… — «Часы», 1896

Жизнь тасует нас, как карты, и только случайно — и то не надолго — мы попадаем на своё место.

Литературная работа при серьёзном к ней отношении — очень трудная работа. — 1933

Личный эгоизм — это родный отец подлости.

Ложь — религия рабов и хозяев. Правда — бог свободного человека.

Лучшее наслаждение, самая высокая радость жизни — чувствовать себя нужным и близким людям.

Любовь — это желание жить.

Люди запутываются в массе лишних слов.

Надо понять, что труд учёного — достояние всего человечества и наука является областью наибольшего бескорыстия. Работники науки должны быть ценимы именно как самая продуктивная и драгоценная энергия народа, а потому для них необходимо создать условия, при которых рост этой энергии был бы всячески облегчён.:72

Нет силы более могучей, чем знание; человек, вооружённый знанием, — непобедим.

Память, этот бич несчастных, оживляет даже камни прошлого и даже в яд, выпитый некогда, подливает капли мёда… — «Челкаш»

…русские люди, по нищете и скудости жизни своей, вообще любят забавляться горем, играют им, как дети, и редко стыдятся быть несчастными. В бесконечных буднях и горе — праздник и пожар — забава; на пустом лице и царапина — украшение… — «Детство»

Русский язык достаточно богат, но у него есть свои недостатки, и один из них — шипящие звукосочетания: -вши, -вша, -вшу, -ща, -щей. На первой странице вашего рассказа вши ползают в большом количестве: прибывшую, проработавший, говоривших. Вполне можно обойтись и без насекомых. — из письма одному молодому литератору

Сидит человек… не двигается… и грешит оттого, что скучно ему, делать нечего: машина за него делает всё… Труда ему нет, а без труда — гибель человеку! Он обзавёлся машинами и думает — хорошо! Ан она, машина-то, — дьяволов капкан тебе! В труде для греха нет время, а при машине — свободно! От свободы — погибнет человек, как червь, житель недр земных, гибнет на солнце… От свободы человек погибнет! — «Фома Гордеев»

Слово — одежда всех фактов, всех мыслей.

Смысл жизни в красоте и силе стремления к цели, и нужно, чтобы каждый момент бытия имел свою высокую цель.

Ум имей хоть маленький, да свой.

Учитель, если он честен, всегда должен быть внимательным учеником.

Чтобы иметь право критиковать — надо верить в какую-то истину.

Человек — вот правда! ❬…❭ Всё — в человеке, всё для человека! Существует только человек, всё же остальное — дело его рук и его мозга! Чело-век! Это — великолепно! Это звучит… гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью… уважать надо! — «На дне»

Человек — чудо, единственное чудо на земле, а все остальные чудеса её — результаты творчества его воли, разума, воображения. — (Письмо к И. В. Львову, 1928)

Язык — это оружие литератора, как ружьё — солдата. Чем лучше оружие — тем сильнее воин…

Я не могу идеализировать, я только уверен, что все люди могут быть очень хорошими людьми, если они хотят этого и имеют на это свободное время. («Горемыка Павел», 1894)

Господи! Сколько на земле всякой сволочи, совершенно не нужной никому, совершенно ни на что не способной, тупой, скучаю­щей от пустоты своей, жадной на всё новое, глупо жадной.

Русский человек всегда ищет хозяина, кто бы командовал им извне, а ежели он пере­рос это рабье стремление, так ищет хомута, который надевает себе изнутри на душу, стремясь опять-таки не дать свободы ни уму, ни сердцу.

Цитаты о Горьком

Ян говорит, что никогда не простит Горькому, что он теперь в правительстве. — Придёт день, я восстану открыто на него. Да не только, как на человека, но и как на писателя. Пора сорвать маску, что он великий художник. У него, правда, был талант, но он потонул во лжи, в фальши. Мне грустно, что всё так случилось, так как Горького я любила. Мне вспоминается, как на Капри, после пения, мандолин, тарантеллы и вина, Ян сделал Горькому такую надпись на своей книге: «Что бы ни случилось, дорогой Алексей Максимович, я всегда буду любить вас». Неужели и тогда Ян чувствовал, что пути их могут разойтись, но под влиянием Капри, тарантеллы, пения, музыки душа его была мягка, и ему хотелось, чтобы и в будущем это было бы так же. Я, как сейчас, вижу кабинет на вилле Спинола, качающиеся цветы за длинным окном, мы с Яном одни в этой комнате, из столовой доносится музыка. Мне было очень хорошо, радостно, а ведь там зрел большевизм. Ведь как раз в ту весну так много разглагольствовал Луначарский о школе пропагандистов, которую они основали в вилле Горького, но которая просуществовала не очень долго, так как все перессорились, да и большинство учеников, кажется, были провокаторами. И мне всё-таки и теперь не совсем ясен Алексей Максимович. Неужели, неужели…

— Иван Бунин, «Устами Буниных» Том I, 1918

Был у нас Гальберштадт. Это единственный человек, который толково рассказывает о Совдепии. Много он рассказывал и о Горьком. Вступление Горького в ряды правительства имело большое значение, это дало возможность завербовать в свои ряды умирающих от голода интеллигентов, которые после этого пошли работать к большевикам, которым нужно было иметь в своих рядах интеллигентных работников.<…> Горькому дано в распоряжение 250 миллионов рублей. Подкуп интеллигенции развит до нельзя и чем он контр-революционнее, тем дороже ценится. Горький вступил в правительство как раз после расстрела офицеров, когда в одну ночь было казнено 512 человек.

— Иван Бунин, «Устами Буниных». — Том I, 1919

	Он томился жаждой познания людей и стремлением проникнуть в суть вещей нечеловеческих, никогда не останавливаясь перед их внешней оболочкой; не терпел, когда его обманывали, и никогда не лгал сам.
	— Виктор Серж

Новые колонисты не знали, кто такой Горький. В ближайшие дни по приезде мы устроили вечер Горького. Он был сделан очень скромно. Я сознательно не хотел придавать ему характер концерта или литературного вечера. Мы не пригласили гостей. На скромно убранной сцене поставили портрет Алексея Максимовича. Я рассказал ребятам о жизни и творчестве Горького, рассказал подробно. Несколько старших ребят прочитали отрывки из «Детства». Новые колонисты слушали меня, широко открыв глаза: они не представляли себе, что в мире возможна такая жизнь. Они не задавали мне вопросов и не волновались до той минуты, пока Лапоть не принёс папку с письмами Горького. — Это он написал? Сам писал? А ну, покажите… Лапоть бережно обнёс по рядам развёрнутые письма Горького. Кое‑кто задержал руку Лаптя и постарался глубже проникнуть в содержание происходящего. — Вот видишь, вот видишь: «Дорогие мои товарищи». Так и написано… Все письма были прочитаны на собрании. Я после этого спросил: — Может, есть желающие что‑нибудь сказать? Минуты две не было желающих. Но потом, краснея, на сцену вышел Коротков и сказал: — Я скажу новым горьковцам… вот, как я. Только я не умею говорить. Ну, всё равно. Хлопцы! Жили мы тут, и глаза у нас есть, а ничего мы не видели… Как слепые, честное слово. Аж досадно — сколько лет пропало! А сейчас нам показали одного Горького… Честное слово, у меня всё на душе перевернулось… не знаю, как у вас… Коротков придвинулся к краю сцены, чуть‑чуть прищурил серьёзные красивые глаза: — Надо, хлопцы, работать… По‑другому нужно работать… Понимаете! — Понимаем! — закричали горячо пацаны и крепко захлопали, провожая со сцены Короткова. На другой день я их не узнал. Отдуваясь, кряхтя, вертя головами, они честно, хотя и с великим трудом, пересиливали известную человеческую лень. Они увидели перед собой самую радостную перспективу: ценность человеческой личности.

— Антон Макаренко, «Педагогическая поэма», 1935

Есть много замечательных писателей без биографии, которые проходят через жизнь только в качестве гениальных наблюдателей. Таков был, например, современник Горького и один из тончайших мастеров русского слова Антон Чехов. Горький никогда не мог оставаться только зрителем, он всегда вмешивался в самую гущу событий, он хотел действовать. Он был заряжен такой энергией, которой было тесно на страницах книг: она выливалась в жизнь. Сама его жизнь — это книга, это увлекательный роман.<…> Когда от жестокого разрушения революция перешла к постройке нового, Горький вернулся в Россию. То, что вызвало его отъезд,-- видимо было забыто. Когда я попытался заглянуть внутрь его и узнать, что теперь думает (вернее чувствует) "Пешков", я услышал ответ: «У них — очень большие цели. И это оправдывает для меня всё».❬…❭ …В апреле этого года, неожиданно для всех, произошёл подлинный литературный переворот: правительственным декретом деятельность «РАПП»’а была признана «препятствующей развитию советской литературы», организация эта была объявлена распущенной. Это не было неожиданностью только для Горького: я совершенно уверен, что этот акт был подготовлен именно им, и он действовал, как очень искусный дипломат.    Жил он в это время уже не в Петербурге, а в Москве. В городе в его распоряжение был предоставлен многим знакомый дом миллионера Рябушинского. Горький бывал здесь только наездами и большую часть времени проводил на даче, километров в 100 от Москвы. Там же по близости жил на даче и Сталин, который всё чаще стал заезжать к «соседу» Горькому. «Соседи», один — с неизменной трубкой, другой — с папиросой, уединялись и, за бутылкой вина, говорили о чём-то часами…    Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что исправление многих «перегибов» в политике советского правительства и постепенное смягчение режима диктатуры — было результатом этих дружеских бесед. Эта роль Горького будет оценена только когда-нибудь впоследствии.

— Евгений Замятин, «М. Горький», 1936

Цитаты о Горьком в стихах и песнях

	Была горька нам зимушка, Зимой страдали мы. Вдруг Горький нас Максимушка Извлёк на свет из тьмы…
	— Станислав Сарматов, из куплетов «Да, я босяк», 1904

Из всех военных качеств он усвоил Себе одно: спасаться от врагов. И сделался жесток и беспощаден. Он не может без гнева видеть Предателей, что не бежали за границу И, чтоб спасти какие-то лоскутья Погибшей родины, Пошли к большевикам на службу: «Тем хуже, что они предотвращали Убийства и спасали ценности культуры: Они им помешали себя ославить до конца, И жаль, что их самих еще не расстреляли». Так мыслит каждый сознательный буржуй. А те из них, что любят русское искусство, Прибавляют, что, взяв Москву, они повесят сами Максима Горького И расстреляют Блока.

— Максимилиан Волошин, «Буржуй» (из сборника «Личины»), 17.08.1919.

На странице старого журнала Я Максима Горького прочел. Подо мной скрипела табуретка. Ночь за ночью (Светлая пора! ), Алексей Максимович, нередко Проводил я с вами до утра. Ничего, что был мне сон неведом, Что за чтеньем проходил обед. Страсть к борьбе, К работе и к победам Заменила юношеский бред. И, мою энергию утроив, В чудном свете, Будто под луной, Вырастали образы героев, Становились в ряд передо мной. Буревестник жег воображенье: Тише, море, тише, не гуди! Вот Челкаш. Не знавший пораженья, Данко вслед за ним в изнеможенье Вырывает сердце из груди. Все они, и третий, и четвёртый, Что кипели в жизни, как в бою, Окрыляли страстью неистёртой И здоровьем молодость мою. Алексей Максимович! Не фраза. Кто Ваш пламень в сердце не носил, После Вас не бился до отказа, Не работал до последних сил! С Вами легче и препятствий глыба, И тоска не тронет сердца вновь. Алексей Максимович, Спасибо! За огонь, За бодрость, За любовь!

— Борис Ковынев, «Горькому», 1928

Статьи о произведениях

• см. Категория:Произведения Максима Горького