Василий Маркович Флоринский
Ва́силий Ма́ркович Флори́нский (16 (28 февраля) 1834, Фроловское, ныне Владимирская область — 3 (15 января) 1899, Санкт-Петербург) — русский врач, писатель, этнограф и археолог, экстраординарный профессор по кафедре акушерства, крупный специалист в области народной медицины, один из инициаторов открытия Сибирского университета в Томске, член общества любителей естествознания, антропологии и этнографии.
| Василий Маркович Флоринский | |
.jpg)
| |
| Василий Флоринский, 1889 г. | |
 Статья в Википедии
| |
 Произведения в Викитеке
| |
 Медиафайлы на Викискладе
|
Кроме того, Василий Флоринский известен специалистам как теоретик панславизма, а также славянофил умеренно-националистических взглядов и, как следствие, родоначальник (предтеча) новой зарождающейся науки об улучшении человеческого рода: евгеники. Спустя более чем полвека после первой публикации (и спустя два десятка лет после его смерти), революционные идеи Флоринского подхватили и развили учёные уже совсем другого поколения.
Цитаты Флоринского коротко
правитьЖивой интерес к тому или другому научному вопросу нередко возбуждается случайностью.[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
...до сих пор <археология> только зародыш науки, предмет любительского знания и изучения, без точно выработанной системы, без ясно определённой цели.[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Места народной жизни меняются, еще более изменчивы географические и исторические имена; но плоды национального творчества большею частию сохраняют свой национальный отпечаток, если не во все время существования народа, то, во всяком случае, в продолжение очень долгого времени.[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
...национальные черты, ведущие свое начало из глубины доисторических веков и выраженные вещественными памятниками, могут служить точкою опоры при национальном направлении археологических разысканий.[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Венеты, по свидетельству Юлия Цезаря, не только не уступали Галлии, но в некоторых отношениях шли даже впереди её. Подобно нынешней Великобритании, венеты держали в своих руках северную морскую торговлю… Все города венетов были расположены так, что, находясь на оконечностях мысов, вдававшихся в море, были недоступны для войск...[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
В век Юлия Цезаря италийские венеты получили уже право римского гражданства, и область их превратилась в нераздельную римскую провинцию. Причиною недолговечности этих венетов, так же как в Галлии, служила оторванность занимаемой ими страны от коренного местожительства остальной одноплеменной им массы народа...[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
...немецкое племя образовало значительные государственные тела только на завоеванной земле и преимущественно, на славянской: таковы Пруссия и Австрия...[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Почему славяне Х-ХII в. так ослабели, что почти сразу потеряли способность противодействовать германским вожделениям? Этого нельзя объяснить ни духом принятого ими христианства, ни преклонением перед немецкою культурою… Чтобы сломить и искоренить народность, нужно прежде ослабить ее численно и духовно и после того уже принимать меры к насильственной ассимиляции.[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Русская культура явилась продолжением некогда передовой в славянстве венетской культуры, слившейся впоследствии с другим, еще более богатым и обильным источником византийским…[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Глядя на Тобольские курганы и обнимая умственным взором громадную полосу их распространения почти по всем пределам Российской Империи, невольно приходит мысль: не имеют ли эти памятники более прямого отношения к древнейшим судьбам славянского народа? А что, если географические совпадения их с нынешней русскою территориею — не простая случайность, если это действительно могилы наших предков, сооруженные в назидание и воспоминание потомству?[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
...наши историки не указывают такого места. Всю среднюю и северную полосу России они отдают финнам, южные степи — скифам и сарматам, не дозволяя видеть ни в тех ни в других наших родоначальников, — всю Сибирь приурочили к туранским племенам, Балканский полуостров — фракийцам, западную Европу — кельтам и германцам, Малую Азию — эллинам и семитам, а колоссальному славянскому организму не оставили ни одного клочка земли, который он мог бы назвать своей колыбелью.[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
...для предчувствия будущего далеко не всё равно, будем ли мы сознавать, что славянское племя водворилось в нынешних землях путем насилия и захвата <...>, или оно наследует родную землю и в дальнейших территориальных приобретениях — лишь возвращает себе то, что было неправильно отнято в минувшие века.[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Цитаты Флоринского
правитьЖивой интерес к тому или другому научному вопросу нередко возбуждается случайностью. Чаще всего это имеет место в тех отраслях знания, которые не входят в курс общеобразовательных или профессиональных школьных доктрин, а существуют в виде необязательного придатка к формальным или патентованным наукам. В таком положении находится археология или наука о доисторических древностях. Строго говоря, до сих пор это только зародыш науки, предмет любительского знания и изучения, без точно выработанной системы, без ясно определённой цели.[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни» (Введение, стр.I), 1894 |
Всякий археологический факт имеет значение не сам по себе, а только по отношению к древним судьбам того или другого народа. Напрасно мы стали бы отклонять эти назойливые вопросы под тем предлогом, что ископаемые древности могли относиться к племенам, теперь уже не существующим. Народы не исчезают с лица земли так же быстро, как имена их со страниц древней истории. Кажущееся исчезновение доказывает только неустойчивость (перемену) народных названий, или, в более редких случаях, эти слияние части того или другого племени с соседним господствующим народом. Китайцы, индусы, евреи, древние персы, эллинские и латинские племена с тех пор, как знает их история, и по сие время не утратили своих племенных черт. То же самое можно сказать о галлах, германцах и славянах. Давность их начинается не с летописной истории, а с отдаленнейшей седой старины, когда эти народности выделились из общей арийской семьи. В этом бесконечно длинном ряду веков каждая народность должна была оставить свои следы как в себе самой, т. е. на своем духовном облике, так и в местах своего пребывания. Места народной жизни меняются, еще более изменчивы географические и исторические имена; но плоды национального творчества большею частию сохраняют свой национальный отпечаток, если не во все время существования народа, то, во всяком случае, в продолжение очень долгого времени. Привычки, вкусы, наклонности и верования обыкновенно соблюдаются народом, как святые, по инстинктивному чувству народного самосознания. Поэтому перемены в основных народных привычках являются только в исключительных случаях, напр. с переменою религии или с усвоением новой заимствованной цивилизации, и при том они все же не распространяются на весь склад народной жизни. Эти-то национальные черты, ведущие свое начало из глубины доисторических веков и выраженные вещественными памятниками, могут служить точкою опоры при национальном направлении археологических разысканий.[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Венеты, по свидетельству Юлия Цезаря, не только не уступали Галлии, но в некоторых отношениях шли даже впереди ее. Подобно нынешней Великобритании, венеты держали в своих руках северную морскую торговлю… Все города венетов были расположены так, что, находясь на оконечностях мысов, вдававшихся в море, были недоступны для войск, потому что прилив морской, случающийся по два раза в сутки, совершенно прекращал сообщение с сушею, корабли же могли подходить к стенам их только во время прилива, а с отливом они остались бы на мели. <...> Это началось около 200 лет до Р.Х. В век Юлия Цезаря италийские венеты получили уже право римского гражданства, и область их превратилась в нераздельную римскую провинцию. Причиною недолговечности этих венетов, так же как в Галлии, служила оторванность занимаемой ими страны от коренного местожительства остальной одноплеменной им массы народа и преждевременное увлечение соблазнительным блеском чужой цивилизации. Пример поучительный для некоторых народностей и нынешнего западного славянства![1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Много раз обращал на себя внимание тот факт, что немецкое племя образовало значительные государственные тела только на завоеванной земле и преимущественно, на славянской: таковы Пруссия и Австрия, в противоположность всем другим немецким владениям, на которые раздроблены коренные земли Германии. <...> Каким образом, эта <балтийская> многочисленная и сильная ветвь славянской народности могла так быстро ослабеть (в Х-ХI в.) и так легко уступить свое место немецкому племени (в XII-XIV в.)? Обыкновенно это объясняют, с одной стороны, недостатком у славян национального самосознания и единства, с другой стороны — бесцеремонной настойчивостью и бессердечной суровостью немцев при насильственной германизации славянских земель. Германская политика в этом отношении весьма любопытна и поучительна. Меры, направленные к уничтожению славянства, состояли: | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Русская культура явилась продолжением некогда передовой в славянстве венетской культуры, слившейся впоследствии с другим, еще более богатым и обильным источником византийским… Известно, что ни в географических, ни в личных именах Древней Руси, ни в старом русском языке не имеется ни малейшей скандинавской или немецкой примеси, что было бы неизбежно, если бы Варяги — Русы были не славянского поколения. | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Помпейские древности — это изящная виньетка к одной главе Римской истории. Сибирские же древности — это затерянный том самого текста из жизни древнейших народов. Глядя на Тобольские курганы и обнимая умственным взором громадную полосу их распространения почти по всем пределам Российской Империи, невольно приходит мысль: не имеют ли эти памятники более прямого отношения к древнейшим судьбам славянского народа? А что, если географические совпадения их с нынешней русскою территориею — не простая случайность, если это действительно могилы наших предков, сооруженные в назидание и воспоминание потомству? Не будет ли тогда с нашей стороны святотатством отрекаться от этих прадедовских могил, с таким пренебрежением попирать их священную память, с легким сердцем уступая их то финнам, то татарам? Добро бы мы делали это сознательно, не желая менять нечто известное на проблематическое, могли бы указать на другое, более определенное место нашей первоначальной родины; но наши историки не указывают такого места. Всю среднюю и северную полосу России они отдают финнам, южные степи — скифам и сарматам, не дозволяя видеть ни в тех ни в других наших родоначальников, — всю Сибирь приурочили к туранским племенам, Балканский полуостров — фракийцам, западную Европу — кельтам и германцам, Малую Азию — эллинам и семитам, а колоссальному славянскому организму не оставили ни одного клочка земли, который он мог бы назвать своей колыбелью.[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Для народной совести, и для предчувствия будущего далеко не всё равно, будем ли мы сознавать, что славянское племя водворилось в нынешних землях путем насилия и захвата, хотя бы и слишком отдаленного от нашей эпохи, или оно наследует родную землю и в дальнейших территориальных приобретениях — лишь возвращает себе то, что было неправильно отнято в минувшие века. Такие мысли навеяли на меня Тобольские курганы. Чувствуется мне, что народная русская волна недаром стремится на юг и восток. Не одни материальные выгоды и политические соображения влекут нас сюда, а народный инстинкт, бессознательно сохранившийся в коллективной памяти народных масс, подобно инстинкту перелетных птиц.[1] | |
| — из книги «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни», 1894 |
Коротко о Флоринском
править...трое других психиатров заявили только, что болезненное состояние беременной женщины могло повлиять на совершение преступления; а один акушер, профессор Флоринский, которому едва ли не лучше известны все проявления состояния беременности, выразил прямо несогласие с такими мнениями. | |
| — Фёдор Достоевский, Дневник писателя. Декабрь 1877 года |
...Наблюдатель особенно ухватился за г-на Флоринского, пятого эксперта, не согласившегося с мнением четырех первых экспертов: он, дескать, акушер, он больше всех должен знать в болезнях женщины. Это почему же он должен знать в душевных болезнях больше самих экспертов-психиатров? Потому что он акушер и занимается не психиатрией, а совсем другим делом? Не совсем и это логично. | |
| — Фёдор Достоевский, Дневник писателя. Декабрь 1877 года |
Преступления нацизма дискредитировали идеи евгеники. Увы, это сказалось на научной репутации Гальтона: считавшийся в начале XX века гением, равным Дарвину, ныне он упоминается лишь в специальной литературе. В дореволюционной России у Гальтона был предшественник ― профессор Василий Маркович Флоринский (1834-1899). В 1866 году он опубликовал книгу «Усовершенствование и вырождение человеческого рода», созвучную гальтоновским идеям. Книга прошла практически незамеченной.[2] | |
| — Евгений Пчелов, «В поисках гениальности: евгеническое движение в советской России», 2013 |
Василий Маркович провёл гигантскую работу, сравнивая археологические находки раскопанной Шлиманом Трои, адриатических венетов (общеизвестно, что венеты — это славяне <...>), а также венетов прибалтийских с находками в северорусских и южнорусских курганах. Сходство найденных предметов быта, орнаментов, посуды из венетских — точнее, славянских — земель с сибирскими курганными предметами было настолько поразительно, что не оставалось сомнений — речь идёт об историческом бытии разных ветвей единого могучего арийского народа — протославян.[3] | |
| — Илья Глазунов, «Россия Распятая», 2004 |
Цитаты о Флоринском
правитьПятен этих всего более было на левой седалищной области с переходом на левое же бедро. Не найдя травматических знаков, никаких даже царапин, г-н Лансберг засвидетельствовал, что полосы и пятна не представляют никакой опасности для жизни. Через шесть дней потом, 5-го августа, при осматривании девочки профессором Флоринским, он заметил не пятна, а только полосы ― одни поменьше, другие побольше; но он вовсе не признал, чтоб эти полосы составляли повреждение сколько-нибудь значительное, хотя и признал, что наказание было сильное, особенно ввиду того орудия, которым наказали дитя». | |
| — Фёдор Достоевский, Дневник писателя. Февраль 1876 года |
Затем замечателен был подбор экспертов. Приглашено было шесть человек — всё известности и знаменитости в медицине; из них давали показания пятеро: трое заявили не колеблясь, что болезненное состояние, свойственное беременной женщине, весьма могло повлиять на совершение преступления и в данном случае. Один лишь доктор Флоринский с этим мнением был не согласен, но, к счастью, он не психиатр, и мнение его прошло без всякого значения. | |
| — Фёдор Достоевский, Дневник писателя. Апрель 1877 года |
«Аффект беременности» — ну, выдумано новое жалкое слово. Как бы силен этот аффект ни был, однако женщина под влиянием его не бросалась ни на мужа, ни на соседних жильцов. Весь аффект ее исключительно предназначался для той беззащитной девочки, которую она тиранила целый год без всякого аффекта. На чем же основались присяжные в оправдании? На том, что один психиатр признал «болезненное состояние души» подсудимой во время совершения преступления; трое других психиатров заявили только, что болезненное состояние беременной женщины могло повлиять на совершение преступления; а один акушер, профессор Флоринский, которому едва ли не лучше известны все проявления состояния беременности, выразил прямо несогласие с такими мнениями. Стало быть, четверо из пятерых экспертов не признали, что в данном случае преступление положительно было совершено в состоянии «аффекта беременности» и затем невменяемости. Но присяжные оправдали. Эк, велико ли дело: ведь не убился же ребёнок; а что его били, так ведь «его должность такая». | |
| — Фёдор Достоевский, Дневник писателя. Декабрь 1877 года |
Такое сильное сомнение присяжных естественно не могло не повлиять и на их решение, и это совершенно так и следовало по высшей правде: неужели же убить приговором ту, в полной виновности которой трое экспертов явно сомневаются, а четвертый, Дюков, эксперт именно по душевным болезням, прямо и твердо приписывает всё злодеяние тогдашнему расстроенному душевному состоянию преступницы? Но Наблюдатель особенно ухватился за г-на Флоринского, пятого эксперта, не согласившегося с мнением четырех первых экспертов: он, дескать, акушер, он больше всех должен знать в болезнях женщины. Это почему же он должен знать в душевных болезнях больше самих экспертов-психиатров? Потому что он акушер и занимается не психиатрией, а совсем другим делом? Не совсем и это логично. | |
| — Фёдор Достоевский, Дневник писателя. Декабрь 1877 года |
В Европе евгеническое законодательство вошло в жизнь в Германии и в скандинавских государствах. Преступления нацизма дискредитировали идеи евгеники. Увы, это сказалось на научной репутации Гальтона: считавшийся в начале XX века гением, равным Дарвину, ныне он упоминается лишь в специальной литературе. В дореволюционной России у Гальтона был предшественник ― профессор Василий Маркович Флоринский (1834-1899). В 1866 году он опубликовал книгу «Усовершенствование и вырождение человеческого рода», созвучную гальтоновским идеям. Книга прошла практически незамеченной. Ее «переоткрыли» лишь в 1920-х, на волне интереса к евгенике в советской России, когда ее задачи оказались созвучны задаче создания нового, совершенного человека будущего. Основателями этого направления были два великих ученых, основоположники генетики в отечественной науке ― Николай Константинович Кольцов (1872-1940) в Москве и Юрий Александрович Филипченко (1882-1930) в Петрограде.[2] | |
| — Евгений Пчелов, «В поисках гениальности: евгеническое движение в советской России», 2013 |
М.В. Ломоносов открыто выступил против расистской теории норманизма и её «основоположников» в лице всех этих Шлёцеров, Миллеров и Ко, кому так хотелось представить нашу историю «низкой и подлой». С той поры и по сей день не стихает битва вокруг основополагающего вопроса — «откуда есть пошла Русская земля», кто мы такие — великий самостоятельный народ или, по высокомерному выражению Гегеля, «навоз истории». | |
| — Илья Глазунов, «Россия Распятая», 2004 |
Источники
править- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 В.М.Флоринский. Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни: Опыт славянской археологии. — Томск: Типо-Лит. П.И.Макушина, 1894—1897 гг. Часть первая. — 1894 г. — XXIV, 355 с.
- ↑ 1 2 Е.В.Пчелов, «В поисках гениальности: евгеническое движение в советской России». — М.: Знание-сила, № 6, 2013 г.
- ↑ 1 2 И.С.Глазунов. «Россия Распятая». — М.: «Издательство АСТ», 2017 г.