Китайцы

	Китайцы
	Статья в Википедии
	Медиафайлы на Викискладе

Кита́йцы — многочисленный дальневосточный народ.

Китайцы в научно-популярной литературе и публицистике

Для того чтоб человеку образумиться и прийти в себя, надобно быть гигантом; да, наконец, и никакие колоссальные силы не помогут пробиться, если быт общественный так хорошо и прочно сложился, как в Японии или Китае. С той минуты, когда младенец, улыбаясь, открывает глаза у груди своей матери, до тех пор, пока, примирившись с совестью и богом, он так же спокойно закрывает глаза, уверенный, что, пока он соснёт, его перевезут в обитель, где нет ни плача, ни воздыхания, ― всё так улажено, чтоб он не развил ни одного простого понятия, не натолкнулся бы ни на одну простую, ясную мысль. Он с молоком матери сосёт дурман; никакое чувство не остаётся не искажённым, не сбитым с естественного пути. Школьное воспитание продолжает то, что сделано дома, оно обобщает оптический обман, книжно упрочивает его, теоретически узаконивает традиционный хлам и приучает детей к тому, чтоб они знали, не понимая, и принимали бы названия за определения. Сбитый в понятиях, запутанный словами, человек теряет чутьё истины, вкус природы. Какую же надобно иметь силу мышления, чтоб заподозрить этот нравственный чад и уже с кружением головы броситься из него на чистый воздух, которым вдобавок стращают всё вокруг!^[1]

— Александр Герцен, «Былое и думы», 1864

Порох, книгопечатание, компас, писчая бумага давно уже известны китайцам и, вероятно, даже от них занесены в Европу. Китайцы имеют громадную литературу, своеобразную философию, весьма, правда, несовершенную в космологическом отношении, но представляющую здравую и возвышенную, для языческого народа, систему этики

— Николай Яковлевич Данилевский, «Россия и Европа», 1869

С такими трудностями, однако, бороться можно, что и доказывают китайцы, живущие рядом с казаками. Скот у китайцев превосходный, так как они выгоняют его на пастбище вовремя, знают где разложить дымокуры; а казаки выгоняют скотину куда и как попало, рассчитывая на русское «авось». Так же предусмотрительно поступают китайцы и относительно хлебопашества. Русские сеют хлеб по привычке, слишком рано, и он начинает созревать в июле, как раз в эпоху наводнений; между тем, осень в Уссурийском крае прекрасная, и китайцы сеют хлеб с тем расчетом, чтобы снять его в сентябре и даже в октябре.^[2]

— Мария Лялина, «Путешествия H. М. Пржевальского в восточной и центральной Азии», 1891

Нельзя не удивляться предприимчивости китайцев. Одни из них охотятся за оленями, другие ищут женьшень, третьи соболюют, четвертые заняты добычей кабарожьего мускуса, там видишь капустоловов, в другом месте ловят крабов или трепангов, там сеют мак и добывают опий и т. д. Что ни фанза, то новый промысел: ловля жемчуга, добыча какого-то растительного масла, ханшина, корней астрагала, да всего и не перечтёшь. Всюду они умеют находить источники обогащения. Вопрос труда отходит у них на второй план, лишь бы источник этот был неиссякаемый.^[3]

— Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю», 1917

Китайцы в мемуарах и художественной прозе

Толпа китайцев ворвалась в Лувр и оцепенела, увидав массу «богов».
— Вот что нужно уничтожить! Вот их сила! Их боги! Вот при помощи кого они два века задерживали на пути нас и наших предков!
И началось разрушение.
Картины рвали на мелкие клочки, статуи разбирали в мельчайшие дребезги.
Несколько китайцев ворвалось в восьмиугольный тёмно-красный зал, среди которого стояла Венера Милосская.
Один замахнулся на неё камнем, но другие крикнули:
— Не стоит! Займёмся другими, более важными богами. У этой, видишь, они сами отколотили руки. Посмотри, как она вся избита! Должно быть, она приносила им несчастие. Пойдём искать тех, кто доставлял им счастие!
И они побежали ломать, коверкать, разрушать в другие залы, в то время, как их товарищи подкапывались под фундамент здания, чтобы обрушить храм над разбитыми богами.^[4]

— Влас Дорошевич, «Богиня», 1900

Трудно понять китайцев и женщин. Я знал китайцев, которые два-три года терпеливо просиживали над кусочком слоновой кости величиной с орех. Из этого бесформенного куска китаец с помощью целой армии крохотных ножичков и пилочек вырезывал корабль — чудо хитроумия и терпения: корабль имел все снасти, паруса, нес на себе соответствующее количество команды, причем каждый из матросов был величиной с маковое зерно, а канаты были так тонки, что даже не отбрасывали тени, — и все это было ни к чему… Не говоря уже о том, что на таком судне нельзя было сделать самой незначительной поездки, — сам корабль был настолько хрупок и непрочен, что одно легкое нажатие ладони уничтожало сатанинский труд глупого китайца. Женская ложь часто напоминает мне китайский корабль величиной с орех — масса терпения, хитрости — и все это совершенно бесцельно, безрезультатно, все гибнет от простого прикосновения.^[5]

— Аркадий Аверченко, «Ложь» (Из сборника «Весёлые устрицы»), 1903

Китайцы в мемуарах и художественной прозе

	Вот и дожили мы, китайцы, до нечаемой перемены. И вольно же теперь смеяться, причитаючи: кто мы? где мы?
	— Олег Чухонцев, «Вот и дожили мы, китайцы...» (из цикла «Песни из поднебесной»), 2016

Источники

↑ А.И. Герцен, «Былое и думы» (часть шестая). Вольная русская типография и журнал «Колокол» (1866)
↑ «Путешествия H. М. Пржевальского в восточной и центральной Азии». Обработаны по подлинным его сочинениям М. А. Лялиной. — СПб. 1891 г.
↑ В.К. Арсеньев. «По Уссурийскому краю». «Дерсу Узала». — М.: Правда, 1983 г.
↑ Амфитеатров А. В., Дорошевич В.М. Китайский вопрос. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1901 г. — С. 169
↑ Аркадий Аверченко. Весёлые устрицы. — 3-е издание. — СПб: М. Г. Корнфельд, 1910 г.