Учение дона Хуана

Цитаты из произведения «Учение дона Хуана» (автор Карлос Кастанеда)

Учение дона Хуана

Статья в Википедии

Цитаты

Я ожидал автобуса на станции в приграничном городишке, болтая с приятелем, который сопровождал меня в качестве гида и помощника. Вдруг он наклонился ко мне и прошептал, что вон тот старый седой индеец, который сидит у окна, здорово разбирается в растениях, а в пейоте особенно. Я попросил нас познакомить. Приятель окликнул старика, потом подошёл к нему и пожал руку. Поговорив с минуту, он жестом подозвал меня и исчез, предоставив мне самому выпутываться из положения. Старик остался невозмутимым. Я представился; он сказал, что зовут его Хуан и что он к моим услугам. По-испански это было сказано с отменной учтивостью. Мы обменялись по моей инициативе рукопожатием и оба замолчали. Это молчание, однако, нельзя было назвать натянутым, оно было спокойным и естественным. Хотя морщины, покрывавшие его смуглое лицо и шею, свидетельствовали о почтенном возрасте, меня поразило его тело — поджарое и мускулистое. Я сообщил ему, что собираю сведения о лекарственных растениях. По совести, я почти ничего не знал о пейоте, однако получилось так, будто я дал понять, что в пейоте я просто дока и что ему вообще стоит сойтись со мной поближе.

Любому, кто приступает к учению, приходится выкладываться настолько, насколько он способен, и границы обучения определяются собственными возможностями ученика. Именно поэтому разговоры на тему обучения лишены всякого смысла. Страхи перед знанием — дело обычное; все мы им подвержены, и тут ничего не поделаешь. Однако каким бы устрашающим ни было учение, ещё страшней представить себе человека, у которого нет знания.

Ничто не даётся даром в этом мире, и приобретение знания — труднейшая из всех задач, с какими человек может столкнуться. Человек идёт к знанию так же, как он идёт на войну — полностью пробуждённый, полный страха, благоговения и безусловной решимости. Любое отступление от этого правила — роковая ошибка.

Вокруг в изобилии росли кактусы различных видов, но я не мог найти среди них пейот. Мы снова отправились в путь и к трём часам пришли в длинную узкую долину с крутыми склонами. Я чувствовал себя странно возбуждённым при мысли о том, что увижу пейот, который никогда не видел в его естественной среде. Мы вошли в долину и прошли около 150 метров, когда я внезапно заметил три определённых растения пейота. Они срослись вместе, выступив над землёй примерно на несколько дюймов передо мной слева от тропы. Они выглядели, как круглые мясистые зелёные розы. Я побежал к ним, указывая на них дону Хуану. Он не обращал на меня внимания и намеренно обращал ко мне спину, уходя дальше. Я понял, что сделал что-то неправильно, и всю вторую половину дня мы шли в молчании, медленно передвигаясь по плоской равнине, которая была покрыта мелкими острыми камнями. Мы двигались среди кактусов, вспугивая полчища ящериц, и время от времени одинокую птицу. Я прошёл три дюжины растений пейота, не говоря ни слова. Мы были в шесть часов у подножия гор, которые ограничивали долину. Мы взобрались на склон. Дон Хуан бросил свой мешок и сел. Я опять был голоден, но пищи у нас не осталось. Я предложил собирать мескалито и вернуться в город. Дон Хуан выглядел раздражённым и сделал чмокающий звук губами. Он сказал, что мы проведём здесь ночь. Мы сидели спокойно. Слева была скала, а справа долина, которую мы пересекли. Она тянулась довольно далеко и казалась шире и не такой плоской, как я думал.

Когда человек начинает учиться, он никогда не имеет чёткого представления о препятствиях. Его цель расплывчата, его намерение неустойчиво. Он ожидает вознаграждения, которого никогда не получит, потому что ещё не подозревает о предстоящих испытаниях. Постепенно он начинает учиться — сначала понемногу, ну а потом всё успешней. И вскоре он приходит в смятение. То, что он узнаёт, никогда не совпадает с тем, что он себе рисовал, и его охватывает страх. Учение оказывается всегда не тем, чего от него ожидают.

Каждый раз, как мы подходили к побегам пейота, он склонялся перед ним и с крайней осторожностью срезал верхушку своим коротким ножом с зубчатым лезвием. Срез он делал вровень с землей и затем посыпал «рану», как он её называл, очищенной серой, которую нёс в кожаном мешке. Бутон кактуса он держал в левой руке, а срез посыпал правой. Потом поднимался и передавал мне бутон, который я, по его указанию, брал обеими руками и клал в мешок. — Стой прямо и следи, чтобы мешок не коснулся земли или кустов, или ещё чего-нибудь, — то и дело повторял он, словно опасаясь, что я забуду. Мы собрали шестьдесят пять бутонов. Когда мешок был полон, дон Хуан закинул его мне на спину, а на грудь повесил другой. Под конец, когда мы пересекли долину, у нас было уже два полных мешка, а в них сто десять бутонов пейота. Мешки были такие тяжёлые и громоздкие, что я едва плёлся. Дон Хуан прошептал мне на ухо — мешки потому такие тяжёлые, что Мескалито хочет вернуться к земле. Мескалито такой тяжёлый от печали при расставании со своей родиной; моя задача — чтобы мешки ни в коем случае не коснулись земли, иначе Мескалито уже никогда мне не дастся в руки.

Человек должен бросить вызов своим четырём извечным врагам и сразить их. <...> Любой, кто победит их, становится человеком знания. <...> Первый природный враг: Страх! Ужасный враг, коварный, неумолимый. Он таится за каждым поворотом, подкрадываясь и выжидая. И если человек, дрогнув перед его лицом, обратится в бегство, его враг положит конец его поискам. <...> Страх исчезает внезапно, в один миг. <...> приходит ясность, которая рассеивает страх. К этому времени человек знает все свои желания и знает, что с ними делать; он может открывать для себя или предпринимать новые шаги в обучении, и все его действия пронизывает острая ясность. Человек чувствует, что для него не существует тайн. И так он встречает второго врага: Ясность! Эта ясность, столь трудно достижимая, рассеивает страх, но она же и ослепляет. Она заставляет человека не сомневаться в себе. Она даёт уверенность, что он ясно видит всё насквозь. Благодаря ясности к нему приходит мужество, он не остановится ни перед чем. Но всё это — заблуждение: это вроде чего-то неполного… Если человек поддастся своему мнимому могуществу, значит, он побеждён вторым врагом и будет в обучении топтаться на месте. <...> победить ясность и пользоваться ею лишь для того, чтобы видеть и терпеливо ждать, и перед каждым новым шагом тщательно взвешивать; а прежде всего — знать, что его ясность в сущности иллюзорна. <...> Третий враг: Сила! <...> Человек редко замечает третьего врага, который уже навис над ним. И он не подозревает, что битва уже проиграна. Он превращён своим врагом в жестокого, капризного человека. <...> Человек, побеждённый собственной силой, умирает, так и не узнав в действительности, что с ней делать. Сила — лишь бремя в его судьбе. Такой человек не властен над самим собой и не может сказать, когда и как использовать свою силу. <...> Он должен победить его пониманием. <...> Настигает последний враг: Старость! Это самый жестокий враг, которого нельзя победить, можно лишь оттянуть своё поражение. Это пора, когда человек избавился от страхов, от безудержной и ненасытной ясности, пора, когда вся его сила в его распоряжении, но и пора, когда им овладевает непреодолимое желание отдохнуть, лечь, забыться. Если он даст ему волю, если он убаюкает себя усталостью, то упустит свою последнюю схватку, и подкравшийся враг сразит его, превратив в старое ничтожное существо. Желание отступить затмит его ясность, перечеркнёт всю его силу и всё его знание. Но если человек стряхнёт усталость и проживёт свою судьбу до конца, тогда его в самом деле можно назвать человеком знания, пусть ненадолго, пусть лишь на тот краткий миг, когда ему удастся отогнать последнего и непобедимого врага. Одного этого мгновения ясности, силы и знания уже достаточно.

«Сумерки — это трещина между мирами»

Тело пердит — значит живёт. (Дон Хенаро)

Любой путь — лишь один из миллиона возможных путей. Поэтому воин всегда должен помнить, что путь — это только путь; если он чувствует, что это ему не по душе, он должен оставить его любой ценой. Любой путь — это всего лишь путь, и ничто не помешает воину оставить его, если сделать это велит ему его сердце. Его решение должно быть свободно от страха и честолюбия. На любой путь нужно смотреть прямо и без колебаний. Все пути одинаковы: они ведут в никуда. Есть ли у этого пути сердце? Если есть, то это хороший путь; если нет, то от него никакого толку. Один путь делает путешествие по нему радостным: сколько ни странствуешь — ты и твой путь нераздельны. Другой путь заставит тебя проклинать свою жизнь. Один путь даёт тебе силы, другой — уничтожает тебя.

Я лихорадочно пел до тех пор, пока хватало сил произносить слова. Потом пришло ощущение, что песни находятся внутри моего тела и самопроизвольно его сотрясают. Я должен был выйти и найти Мескалито, иначе взорвусь. Я пошёл в сторону пейотного поля, продолжая петь свои песни. Я знал, что они только мои — неоспоримое доказательство моей единственности. Я ощущал каждый свой шаг. Шаги эхом отдавались от земли; это эхо вызывало неописуемую эйфорию оттого, что я человек. От каждого пейотного кактуса на поле исходил голубоватый мерцающий свет. Один кактус светился особенно ярко. Я сел перед ним и начал петь ему свои песни. Тут из растения вышел Мескалито — та же фигура в виде человека, которую я видел раньше. Он взглянул на меня. С большим чувством (совершенно необычным для человека моего темперамента) я пел ему свои песни. К ним примешивалась уже знакомая мне музыка — звуки флейт или ветра. Как и два года назад, он беззвучно спросил: «Чего ты хочешь»? Я заговорил очень громко. Я сказал — я знаю, что в моей жизни и в моих поступках чего-то не хватает, но не могу обнаружить, чего же именно. Я смиренно просил его сказать мне, что у меня неладно, и ещё сказать своё имя, чтобы я мог позвать его, когда буду в нём нуждаться. Он взглянул на меня. Его рот вытянулся, как тромбон, до самого моего уха. И он сказал мне своё имя. Внезапно я увидел отца. Он стоял посреди пейотного поля, но поле исчезло, и вся сцена переместилась в старый дом, где прошло моё детство. Я стоял с отцом у смоковницы. Я обнял его и стал торопливо говорить ему всё, чего никогда не мог ему сказать. Каждая мысль была законченной и исчерпывающей. Было так, словно у нас в самом деле нет времени и нужно сказать всё сразу. Я говорил что-то совершенно потрясающее, говорил о чувствах, которые к нему испытывал, — что-то такое, о чём при обычных обстоятельствах никогда бы не посмел заикнуться. Отец не отвечал. Он просто слушал, а потом исчез. И я снова был один, я плакал от печали и раскаяния. Я пошёл через пейотное поле, выкликая имя, которому меня научил Мескалито. Что-то появилось из странного, похожего на звёздный, света на кактусе. Это был длинный светящийся предмет — что-то вроде палки из света, величиной с человека. На мгновение он осветил всё поле ярким светом, желтоватым или янтарным; затем озарил всё небо, от чего получилось необычайное, чудесное зрелище. Я подумал, что если буду смотреть, то ослепну. Я зажмурился и спрятал лицо в ладонях.

Одна из самых трудных проблем для человека наших дней-смириться с отсутствием процедуры.Кажется, что современный человек,целиком погряз в муках руководств, практических указаний, методов и пошаговых инструкций.Он непрестанно делает записи, чертит диаграммы и целиком погружается в "ноу-хау". Но в мире магов,по словам дона Хуана,процедуры и ритуалы являются просто средствами привлечения и сосредоточения внимания.Они -приспособления,используемые для принудительного фокусирования интереса и решимости.Иной ценности у них нет. Дон Хуан считал,что современный человек очарован словами, он словно сохраняет в себе пережитки того чувства, которое возникло во времена, когда человек заговорил впервые.Судя по всему,это происходит по причине особенного внимания,уделяемого слову. Проговаривание заклинаний,представляет собой, по видимому возврат в состояние, вызванное очарованием слова.Маги считают,что продолжительное произнесение слов, несомненно обладает некой гипнотической силой. С помощью силы своих практик и целей маги опровергли власть слова.Они называют себя навигаторам в океане неизвестного.Для них понятие навигация исполнено практичности и означает перемещение от одного мира к другому с сохранением трезвости и без потери сил.Не существует процедур и шагов, которыми можно было бы следовать, чтобы совершить такой подвиг навигации. Есть только лишь одно определяющее действие:действие укрепления нашей связи с той силой,которая пронизывает Вселенную и которую маги называют намерением.Поскольку мы живем и осознаем, мы уже тесно связаны с намерением,поэтому все что нам нужно,по словам магов,-это сделать эту связь областью наших осознанных действий,и этот акт осознания нашей связи с намерением является еще одним способом определения безмолвного знания. Если и существует нечто,что требуется человеческому существу, чтобы овладеть безмолвным знанием,-так это укрепление здоровья, ясности и решимости.Чтобы намеревать, человек должен обладать физической и умственной отвагой и чистым духом.Согласно дону Хуану маги Древней Мексики придавали огромное значение физической подготовке и умственному здоровью.Этого мнения придерживаются и все современные маги.Самым очевидным их качеством, было великолепное состояние физической и умственной уравновешенности.