Смерть Александра Пушкина

Здесь процитированы история и оценки двухдневной агонии и смерти Александра Пушкина 28—29 января (9—10 февраля) 1837 года после ранения на последней дуэли. Далее см. о его похоронах. Друзья поэта после восстания декабристов в обращениях к высокопоставленным лицам и переписке пытались реабилитировать Пушкина в глазах царя, представляя его верноподданным христианином, и аналогично искажённые рассказы о его смерти были выгодны для обеспечения материального будущего его семьи и защиты творческого наследие от запрета и гонений.

Цитаты

	Данзас <…> сказал ему, что готов отомстить за него тому, кто его поразил. «Нет, нет, — ответил Пушкин, — мир, мир». — со слов A. Н. Веневитиновой в письме С. Л. Пушкину 8 апреля
	Danzass <…> lui disait, qu’il était prêt à le venger de celui qui l’a frappé. „Non, non“, répondit-il, „paix, paix“.
	— Екатерина Карамзина

	11 1/2 [дня, 28-го]. Опять призывал жену, но её не пустили; ибо после того, как он сказал ей: «Arendt m’a condamne´, je suis blesse´ mortellement», она в нервическом страдании лежит в молитве перед образами. — Он беспокоился за жену, думая, что она ничего не знает об опасности, и говорит, что «люди заедят её, думая, что она была в эти минуты равнодушною».
	— Александр Тургенев, письмо неизвестному, 28 января

	Пушкин: <…> — Нет, не надо стонать; жена услышит; и смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил; не хочу.
	— Владимир Даль, «Ход болезни Пушкина»

	Жене своей он сказал: «Не упрекай себя моей смертью: это — дело, которое касалось одного меня».
	— Александр Булгаков по записи B. А. Муханова в дневнике

	Каждое его прощание было ускоренное, он боялся расчувствоваться. Все, которые его видели, оставляли комнату рыдая.
	— Вера Вяземская, письмо Е. Н. Орловой

	Граф А. Г. Строганов говорит, что после поединка он ездил в дом раненого Пушкина, он увидал там такие разбойнические лица и такую сволочь, что предупредил отца своего не ездить туда.
	— Пётр Бартенев, записная книжка

	Весь город, дамы, дипломаты, авторы, знакомые и незнакомые наполняют комнаты, справляются об умирающем. Сени наполнены несмеющими войти далее.
	— Александр Тургенев, письмо А. И. Нефедьевой, 29 января

	… прими моё прощение и совет умереть по християнски и причаститься, а о жене и детях не беспокойся. Они будут моими детьми, и я беру их на своё попечение.
	— приписываемое Николаю I письмо Пушкину (или Н. Ф. Арендту), ночь с 27 на 28 января

Священник говорил мне после со слезами о нём и о благочестии, с коим он исполнил долг христианский. Пушкин никогда не был esprit fort, по крайней мере не был им в последние годы жизни своей; напротив, он имел сильное религиозное чувство: читал и любил читать евангелие, был проникнут красотою многих молитв, знал их наизусть и часто твердил их. <…> Арендт, который видел много смертей на веку своём и на полях сражений, и на болезненных одрах, отходил со слезами на глазах от постели его и говорил, что он никогда не видел ничего подобного, такого терпения при таких страданиях. Ещё сказал и повторил несколько раз <…>: — Для Пушкина жаль, что он не был убит на месте, потому что мучения его невыразимы; но для чести жены его — это счастье, что он остался жив. Никому из нас, видя его, нельзя сомневаться в невинности её и в любви, которую к ней Пушкин сохранил.

— Пётр Вяземский, письмо Д. В. Давыдову, 5 февраля

	Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его. Жуковский изумился, когда я прошептал: «Аминь!»
	— Владимир Даль, «Ход болезни Пушкина»

	Жена всё не верит, что он умер: всё не верит. Между тем тишина уже нарушена. Мы говорим вслух, и этот шум ужасен для слуха, ибо он говорит о смерти того, для коего мы молчали. Он умирал тихо, тихо…
	— Александр Тургенев, письмо А. Я. Булгакову, 29 января

• см. Василий Жуковский, письмо С. Л. Пушкину, 15 февраля

• см. вторую половину воспоминаний Константина Данзаса «Последние дни жизни и кончина А. С. Пушкина», записанных А. Н. Аммосовым

По вскрытии брюшной полости все кишки оказались сильно воспаленными; в одном только месте, величиною с грош, тонкие кишки были поражены гангреной. В этой точке, по всей вероятности, кишки были ушиблены пулей. В брюшной полости нашлось не менее фунта чёрной, запекшейся крови, вероятно, из перебитой бедренной вены. По окружности большого таза, с правой стороны, найдено было множество небольших осколков кости, а наконец и нижняя часть крестцовой кости была раздроблена. По направлению пули надобно заключать, что убитый стоял боком, вполоборота, и направление выстрела было несколько сверху вниз. Пуля пробила общие покровы живота, в двух дюймах от верхней, передней оконечности чресельной или подвздошной кости правой стороны, потом шла, скользя по окружности большого таза, сверху вниз и, встретив сопротивление в крестцовой кости, раздробила её и засела где-нибудь поблизости.

— Владимир Даль, «Вскрытие тела А. С. Пушкина»

	При наличности в высшем обществе малого представления о гении Пушкина и его деятельности не надо удивляться, что только немногие окружали его смертный одр…
	Bei dem geringen Sinn für sein Genie und seine Wirksamkeit in der ersten Gesellschaft ist es nicht zu verwundern, das nur wenige sein Sterbebett umgaben…:с.374
	— Карл Люцероде, донесение саксонскому правительству, 30 января

	Лебедь наш прекрасный В начале дней своих — погас! <…> В нём заглушили песни муки, И страшен был последний час!
	— неизвестный гвардейский офицер, «Дума на смерть П-а», 7 февраля

Смерть обнаружила в характере Пушкина всё, что было в нём доброго и прекрасного. Она надлежащим образом осветила всю его жизнь. <…> Ни одного горького слова, ни одной резкой жалобы, никакого едкого напоминания о случившемся не произнёс он, ничего, кроме слов мира и прощения своему врагу. Вся желчь, которая накоплялась в нём целыми месяцами мучений, казалось, исходила из него вместе с его кровью, он стал другим человеком.

— Пётр Вяземский, письмо Михаилу Павловичу, 14 февраля

	Если бы у меня было сто жизней, я все бы их отдал, чтобы выкупить жизнь брата. В гибельный день его смерти я слышал вокруг себя свист тысяч пуль, — почему не мне выпало на долю быть сражённым одною из них, — мне, человеку одинокому, бесполезному, уставшему от жизни…
	Si j’avais cent vies, je les aurais donné pour racheter celle de mon frère. Moi qui le jour funeste de sa mort ai entendu milles balles siffler autour de moi, — pourquoi n’était ce pas à moi à en être frappé, moi, un être isolé, inutile, las de la vie…
	— Лев Пушкин, письмо С. Л. Пушкину, 19 марта

	Смерть поэта была сама великою драмою, в которой ознаменовались все добрые чувства нашего отечества, в которой в одну высокую печаль сливались и царь и народ о любимом певце русском.
	— Степан Шевырёв, «Перечень Наблюдателя»

	… вдруг роковая весть поразила всю Россию: Пушкин умер! Сначала не хотели верить этому, и даже не верили, читая в газетах официяльное известие о смерти его… Так любила Россия своего поэта, так сжилась она с ним…
	— Ксенофонт Полевой, «Александр Сергеевич Пушкин»

	Всё население Петербурга, а в особенности чернь и мужичьё, волнуясь, как в конвульсиях, страстно жаждало отомстить Дантесу. <…> Хотели расправиться даже с хирургами, которые лечили Пушкина, доказывая, что тут заговор и измена, что один иностранец ранил Пушкина, а другим иностранцам поручили его лечить.
	— Станислав Моравский, воспоминания

После 1837

	Смерть его произвела не жалость, но какое-то оцепенение. Странно было слышать, но мучительнее уверить себя в утрате, к которой ничто не приготовляло. О нём можно сказать, что смерть не похитила его, но оторвала от нас. Чувство, испытанное современниками в эту минуту, не принимало обыкновенных оттенков, смотря по различию характеров и отношений: оно выразилось ровным болезненным содроганием.
	— Пётр Плетнёв, «О литературных утратах», март 1838

	Враги Пушкина! Где же они теперь? Я вижу одних только восторженных обожателей Пушкина. Великое дело смерть для человека с истинным дарованием!
	— Осип Сенковский, рецензия на «Сочинения Александра Пушкина», апрель 1838

	Великий, неужели безвременная смерть твоя непременно нужна была для того, чтобы разгадали, кто был ты?
	— Виссарион Белинский, рецензия на «Сто русских литераторов», февраль 1839

	Трёхдневный смертельный недуг, разрывая связь его с житейской злобой и суетой, но не лишая его ясности и живости сознания, освободил его нравственные силы и позволил ему внутренним актом воли перерешить для себя жизненный вопрос в истинном смысле.
	— Владимир Соловьёв, «Судьба Пушкина», 1897

Если разговоры его и записывались, то только ретивыми агентами Бенкендорфа и фон-Фока, интересовавшимися отнюдь не формой пушкинской речи <…>. Только уже в роковой день 27 января 1837 года, когда Пушкина, умирающего, уложили на <…> смертное ложе, — друзья поэта спохватились, что надо сохранить для истории слова его. Поэтому эти предсмертные слова Пушкина, такие высокие и значительные, в своей безыскусной простоте, сохранились <…>. Сличение разных рассказов свидетельствует зачастую о почти стенографической точности их, исключая того, что было добавлено от себя <…> специально для царя. И это, по существу, всё, что осталось нам в наследие от пушкинской речи.

— Сергей Гессен, «Разговоры Пушкина», 1928

Тот приподнятый интерес к поэту, который многими ощущался в последние годы, возникал, может быть, из предчувствия, из настоятельной потребности: отчасти — разобраться в Пушкине, пока не поздно, <…> отчасти — страстным желанием ещё раз ощутить его близость, потому что мы переживаем последние часы этой близости перед разлукой. И наше желание сделать день смерти Пушкина днём всенародного празднования отчасти, мне думается, подсказано тем же предчувствием: это мы уславливаемся, каким именем нам аукаться, как нам перекликаться в надвигающемся мраке.

— Владислав Ходасевич, «Колеблемый треножник», 1921

И ныне, через сто лет, смерть Пушкина остаётся в русской душе незаживающей раной. Как и тогда, мы стоим перед ней в растерянной безответственности и мучительном недоумении. <…> В умирающем Пушкине отступает всё то, что было присуще ему накануне дуэли. Происходит явное преображение его духовного лика, — духовное чудо. Из-под почерневшего внешнего слоя просветляется «обновлённый» лик, светоносный образ Пушкина, всепрощающий, незлобивый, с мужественной покорностью смотрящий в лицо смерти, достигающий того духовного мира, который был им утрачен в страсти.

— Сергей Булгаков, «Жребий Пушкина», 14 февраля 1937

	… Пушкина, раненного в живот, медики лечили как ребёнка, страдающего запорами.
	… Pushkin, with a bullet in his entrails, had been given medical assistance good for a constipated child.
	— Владимир Набоков, «Николай Гоголь», 1944