Жребий Пушкина
«Жребий Пушкина» — доклад Сергея Булгакова, прочитанный на Пушкинском заседании в Богословском Институте 28 февраля 1937 года. Вместе с докладами В. Н. Ильина и А. В. Карташёва составил брошюру «Лик Пушкина» (Париж, 1938).
Цитаты
правитьРусский народ <…> дышит Пушкиным, мы носим его в себе, он живёт в нас больше, чем сами мы это знаем, подобно тому как живёт в нас наша родина. Пушкин и есть для нас в каком то смысле родина, с её неисследимой глубиной и неразгаданной тайной, и не только поэзия Пушкина, но и сам поэт. Пушкин — чудесное явление России, её как бы апофеоз, и так именно переживается ныне этот юбилей, как праздник России. И этот праздник должен пробуждать в нас искренность в почитании Пушкина, выявлять подлинную к нему любовь. Но такая любовь не может ограничиться лишь одним его славословием или услаждением пленительной сладостью его поэзии. Она должна явиться и серьёзным, ответственным делом, подвигом правды в стремлении понять Пушкина в его творчестве, как и в нём самом. О том, кому дано сотворить великое, надлежит знать то, что ещё важнее, нежели его творение. Это есть его жизнь, не только как фактическая биография, или литературная история творчества, но как подвиг его души, её высшая правда и ценность. Пушкин не только есть великий писатель, нет, он имеет и свою религиозную судьбу, — 1 |
И ныне, через сто лет, смерть Пушкина остаётся в русской душе незаживающей раной. Как и тогда, мы стоим перед ней в растерянной безответственности и мучительном недоумении. |
«Пушкинисты» очень интересуются «дон-жуанским» списком Пушкина, но не менее, если не более интересно остановиться и над его дружеским списком, в который вошли все его великие или значительные современники. Эта способность к дружбе стоит в связи с другой его — и надо сказать — ещё более редкой чертой: он был исполнен благоволения и сочувственной радости не только лично к друзьям, но и к их творчеству. <…> |
Как писатель, Пушкин абсолютно ответственен. Он выпускает из своей мастерской лишь совершенные изваяния <…>. Если самого Пушкина мудрость его светлого ума не всегда могла охранить от гибельных страстей, то для других он является советником, ценителем, руководителем… — 3 |
Пушкин никогда не изменял заветам свободы, не терял того свободолюбия, которое было неотъемлемо присуще его благородству и искреннему его народолюбию <…>. Однако Пушкин совершенно освободился от налёта нигилизма, разрыва с родной историей, который составлял и составляет самую слабую сторону нашего революционного движения. <…> Только бесстыдство и тупоумие способны утверждать безбожие Пушкина перед лицом неопровержимых свидетельств его жизни, как и его поэзии. <…> Личная его церковность не была достаточно серьёзна и ответственна, вернее, она всё-таки оставалась барски-поверхностной, с непреодолённым язычеством сословия и эпохи. <…> Очевидно, не на путях исторического, бытового и даже мистического православия пролегала основная магистраль его жизни. Ему был свойствен свой личный путь и особый удел, — предстояние пред Богом в служении поэта. — 3 |
Кто его муза: «Афродита небесная» или же «простонародная»? Нельзя отрицать, что Пушкин нередко допускал до себя и последнюю, поэтизировал низшие, «несублимированные» и непреображённые страсти, тем совершая грех против искусства, его профанируя. Но всё же и при этой профанации, за которую он сам же себя бичевал впоследствии, Пушкин твёрдо знал, что поэзия приходит с высоты… — 4 |
Надо считаться с тем, как умело таит себя Пушкин, и как был правдив и подлинен он в своей поэзии, при суждении об этих сравнительно немногих высказываниях, чтобы оценить во всём значении эти вехи сокровенного его пути к Богу. И эти вехи приводят нас к тому, что является не только вершиной пушкинской поэзии, но и всей его жизни, её величайшим событием. Мы разумеем Пророка. В зависимости от того, как мы уразумеваем Пророка, мы понимаем и всего Пушкина. Если это есть только эстетическая выдумка, одна из тем, которых ищут литераторы, тогда нет великого Пушкина <…>. Или же Пушкин описывает здесь то, что с ним самим было, т. е. данное ему видение божественного мира под покровом вещества? <…> |
В конце своего жизненного пути Пушкин задыхался, <…> так жить не мог, и такая его жизнь неизбежно должна была кончиться катастрофой. <…> |
В умирающем Пушкине отступает всё то, что было присуще ему накануне дуэли. Происходит явное преображение его духовного лика, — духовное чудо. Из-под почерневшего внешнего слоя просветляется «обновлённый» лик, светоносный образ Пушкина, всепрощающий, незлобивый, с мужественной покорностью смотрящий в лицо смерти, достигающий того духовного мира, который был им утрачен в страсти. — 6 |
О докладе
править… статья «Жребий Пушкина», также вышедшая из-под пера не специалиста, но глубоко отличная от всего, что до сих пор было опубликовано. <…> Неточности касаются лишь частностей, несущественных для решения поднятых вопросов. Во всём же существенном о. Булгаков, напротив, высказывает серьёзное и углубленное знание Пушкина. <…> | |
— Владислав Ходасевич, «„Жребий Пушкина“, статья о. С. Н. Булгакова», 1937 |