Литературный классицизм

Литературный классицизм (фр. classicisme от лат. classicus «образцовый») — художественный стиль и эстетическое направление в европейской литературе с середины XVII до начала XIX века, зародившиеся во Франции. Одной из важных черт этого течения являлось обращение к образам античной литературы как к идеальному эстетическому эталону. На смену классицизму пришёл романтизм. Сопоставляющие их цитаты см. отдельно.

XIX век

1820-е

Этот род поэм наконец наскучил. В школах проповедовали о классицизме, ученики выучивали наизусть стихи и правила, — но умы дремали. Единообразная отчетливость в делах и происшествиях, описываемых в поэмах, утомительные битвы, сумасбродная любовь, олицетворенные страсти, заводящие сердце человеческое, как часы, в условленное время, когда должно герою действовать, волшебство или сила свыше, которые появляются всегда, когда автору нужно выпутаться из какого-нибудь хитросплетенного обстоятельства, — все эти пружины слишком ослабли от излишнего употребления, и множество поэм находило весьма мало читателей. Не менее утомительными сделались эти вечные приступы к песням, эпизоды, подробные описания местоположений, родословные героев и эти вечные восклицания: пою! или призвания музы. Одним словом, люди требовали от поэм чего-то другого; чувствовали, что может быть что-нибудь лучше, сильнее, занимательнее, — и ожидали.

— Фаддей Булгарин, «Разбор поэмы „Полтава“», апрель 1829

	Слёзы, пролитые в Париже при представлении Мармонтелевых трагедий и в Петербурге при представлении трагедий Сумарокова, были пролиты дельно, недаром, хотя в наше время смеются над трагедиями Мармонтеля и Сумарокова. Сии трагедии нравились современникам, трогали их, умиляли — и довольно!
	— Ксенофонт Полевой, «„Полтава“, поэма Александра Пушкина», июнь 1829

Виссарион Белинский

	В Европе классицизм был не что иное, как литературный католицизм, <…> в России классицизм был ни больше ни меньше, как слабый отголосок европейского эха…
	— «Литературные мечтания», декабрь 1834

Было время, когда наши поэты, даровитые и бездарные, лезли из кожи вон, чтобы попасть в классики, и из сил выбивались украшать природу искусством; тогда никто не смел быть естественным, всякий становился на ходули и облекался в мишурную тогу, боясь низкой природы употребить какое-нибудь простонародное слово или выражение, а тем более заимствовать сюжет сочинения из народной жизни, не исказив его пошлым облагорожением, значило потерять навеки славу хорошего писателя…

— рецензия на «Конька-Горбунка», февраль 1835

Было время, когда теория искусства представлялась с математической точностию, так что для постижения искусства но нужно было иметь от природы чувство изящного, а следовательно, и развивать его наукою и учением. Стоило присесть на часок да прочесть любую пиитику — и потом рассуждать об искусстве вдоль и поперёк. <…> В этих пиитиках основою была — идея искусства, как подражания природе, с приличными, впрочем, украшениями вроде мушек, белил и румян или вроде подстриженных аллей регулярного сада. Объяснив так премудро и так глубоко значение искусства, приступали к разделению его на роды. <…> Определений они не любили делать, потому что определение должно основываться на разумном начале и заключать в себе, как зерно растительную силу из самого себя, возможность внутреннего (имманентного) развития из самого же себя, — и потому прибегали к описаниям, которые гораздо легче. <…> Всё было решено и определено: наука не могла идти далее.

— «Горе от ума. Второе издание», январь 1840

Владимир Одоевский

Главнейшая ошибка теории классицизма состояла в том, что по оной сочинитель должен был не прежде приступить к сочинению, [как] охолодевши и рассчитывая все его части математически. Рассудок всегда в сих расчётах основывается на прошедших опытах, своих и чужих, и оттого сочинитель, составивший по сей теории смету своего здания, невольно был холодным подражателем своих предшественников, что так было явно, что классические теоретики нечувствительно дошли до мысли о том, что не только должно подражать природе, но даже образам произведений (grand modelis), упуская из виду, что произведение искусства есть свободное независимое создание.

— <Классицизм и романтизм>, 1830-е

	В старой литературе, как в старых садах, нет ничего лишнего, ничего забытого, ничего неожиданного, воображение подчинено ватерпасу, — люди, обращённые в камень, деревья, обращённые в стены, — это подобие смерти: камни, стены, статуи и безнадёжность.
	— <Пушкин>, 1838 или 1839

Осип Сенковский

	Прежние наши гостьи, вновь выходившие русские книги, были вообще особы хорошего тона и строгих правил: все толковали о нравственности, о приличиях, о висте, о пунше, о прекрасном, о трёх единствах — ну, словом, о делах важных;..
	— «Незнакомка», 1832

	Кто говорит, что наши времена прозаические? Кто смеет утверждать, что в нынешних наших нравах нет поэзии?.. Одни только вандалы, варвары, классики, люди без сердца и воображении, в голове которых, под мрачными, холодными, отягощенными сугробом старых теорий соломенными черепами оледенелые понятия висят длинными сосульками, как снеговая вода под дымною крышею хижины.
	— «Заколдованный клад», 1833

Еду, еду — и всё то же: равнина, лес, болото; болото, лес, равнина; на равнине лесок, за леском рожь; за рожью опять лесок, за леском опять рожь. Мой взор скользит уныло по этой клетчатой, симметрически разрисованной поверхности, и я воображаю себе, будто во всю дорогу читаю бесконечный роман покойной литературной школы, разделённый на равные главы, прорезанный межами правильных периодов, писанный слогом чистым, гладким, шлифованным пемзою и покрытым лаком, где злодеяния и добродетели размещены по циркулю, крестообразно, в виде шахматной доски, нарочно устроенной для невинной игры в чувства с благосклонным читателем.

— «Поэтическое путешествие по белу-свету», 1833

XX век

	Католицизм отстаивает принцип непререкаемой духовной власти, сосредоточенной вне индивидуального мира; тот же принцип отстаивает в литературе классицизм.
	Catholicism stands for the principle of unquestioned spiritual authority outside the individual; that is also the principle of Classicism in literature.
	— Джон Мерри

	Когда реализм становится миропониманием и методом, он осмысляет действительность в целом. Классицизму, напротив того, совершенно не была свойственна концепция единой действительности. В классицизме эмпирическая действительность, прежде чем стать эстетическим объектом, рассекается и разносится по отдельным категориям, устанавливаемым разумом и иерархически между собой соотнесённым.
	— Лидия Гинзбург, «Пушкин и проблема реализма», 1936

	Поэзия классицизма «естественно» рассудочна. Её рассудочность — рассудочность дисциплинированной мысли, иногда очень тощей и плоской, но в лучших образцах способствующей простой и строгой стройности поэтического замысла. Это рассудочность прозы, обогащённая (или плохо обогащённая) поэтической эмоцией.
	— Дмитрий Святополк-Мирский, «Барокко и английская литература», 1937

Классицизм в национальных литературах

Английский

Никакого ниспровержения классицизма в Англии не было. В соответствии с общим нереволюционным характером английского развития в эту эпоху новое буржуазное искусство вытесняло компромиссный классицизм постепенно и мирно. Они взаимно приспособлялись, и если представители нового направления бунтовали, их бунт оставался индивидуальным, не переходил в пропаганду и нередко приводил в сумасшедший дом или к самоубийству <…>. Более сильные и широкие антиклассические течения не шли в лоб против классицизма, а становились рядом с ним и получали от него признание совершенно так же, как новые буржуазные лорды вводились в верхнюю палату. Так и главное выступление буржуазной литературы в XVIII веке — великий взрыв реалистического романа в 1740-х годах — не было направлено против классицизма, а продвинулось без боя на участок, не занятый классической теорией. Поэтому, не восставая против каких бы то ни было литературных авторитетов, романисты 1740-х годов могли добиться немедленного, единодушного и восторженного признания и утвердить равноправие жанра, по существу глубоко чуждого всей классической поэтике, — не посягая на авторитет этой поэтики.

— Дмитрий Святополк-Мирский, «Смоллет и его место в истории европейского романа», 1934

Русский

• см. отдельную статью

Французский

• см. отдельную статью