Абсолютная пустота
«Абсолютная пустота» (польск. Doskonała próżnia) — авторский сборник философско-сатирических рассказов и художественных эссе Станислава Лема 1971 года, замаскированных под рецензии на вымышленные книги. Положил начало циклу «Библиотека XXI века».
Цитаты
правитьАбсолютная пустота
править- Перевод: К. В. Душенко, 1995
Рецензирование несуществующих книг не есть изобретение Лема <…>. Но курьёзность «Абсолютной пустоты» в том, что автор решил создать целую антологию таких критических опытов. Систематичность педанта или шутника? Второе более вероятно, и этого впечатления не ослабляет предисловие — предлинное и учёное, в котором читаем: «Писание романов есть форма утраты свободы творчества. (…) В свою очередь, рецензирование — труд ещё более каторжный и ещё менее благодарный. О писателе можно хотя бы сказать, что он сам себя приневолил — избрав сюжет. Положение критика хуже: рецензент прикован к предмету рецензии, как каторжник к тачке. Писатель теряет свободу в своей книге, критик — в чужой». | |
Pisanie recenzji z nie istniejących książek nie jest wynalazkiem Lema <…>. Lecz „Doskonała próżnia” jest kuriozalna o tyle, że chce być antologią tylko takich właśnie krytyk. Systematyczność pedanterii czy żartu? Podejrzewamy autora o intencję żartu, a wrażenia tego nie osłabia wstęp — sążnisty i teoretyczny, w którym czytamy: „Pisanie powieści to forma utraty swobód twórczych. (…). Z kolei recenzowanie książek to katorga jeszcze mniej szlachetna. O pisarzu da się przynajmniej powiedzieć, że sam siebie zniewolił — obranym tematem. Krytyk jest w gorszym położeniu: jak katorżnik do swych taczek, tak do dzieła omawianego przykuty jest recenzent. Pisarz traci wolność we własnej, krytyk — w cudzej książce”. |
… «Новая Космогония», поистине pièce de resistance, главное блюдо книги, укрытое в ней наподобие дара троянцев. Шуткой её не назовёшь, мнимой рецензией — также; что же это такое? Для шутки она чересчур тяжела, обвешана слишком массивной научной аргументацией — известно ведь, что Лем энциклопедию съел и стоит его потрясти, чтобы посыпались логарифмы и формулы. <…> Если бы я не знал ни одной книги Лема, кроме этой, я ещё мог бы предположить, что перед нами шутка для тридцати посвящённых на всём белом свете, то есть для физиков и прочих релятивистов. Но это кажется маловероятным. А значит?.. Подозреваю опять-таки, что автора осенила гипотеза — и он её испугался. Понятно, он никогда не признается в этом, и никто не докажет, что идею Космоса как Игры он принял всерьёз. В случае чего он может сослаться на несерьёзность контекста, на само название книги («Абсолютная пустота» — то есть речь «ни о чём»); впрочем, лучшее убежище и отговорка — licentia poetica. | |
… „Nowa Kosmogonia”, istna piece de resistance książki, schowana w niej niczym koń trojański. Ani to żart, ani recenzja fikcyjna, więc co właściwie? Przyciężki byłby to żart, obwieszony tak masywną argumentacją naukową — wiadomo, Lem zjadł encyklopedie, wystarczy potrząsnąć nim, żeby zamrowiło od logarytmów i formuł. <…> Gdybym nie znał żadnej innej książki Lema, mógłbym ostatecznie przypuścić, że miał to być kawał dla trzydziestu wtajemniczonych, to jest fizyków i innych relatywistów na całym świecie. Wydaje się to jednak nieprawdopodobne. A więc? Podejrzewam, znowu, koncept, który autora olśnił — i którego się przeląkł. Oczywiście nigdy się do tego nie przyzna, i ani ja, ani nikt inny nie udowodni mu, że na serio wziął obraz Kosmosu jako Gry. Może się zawsze powołać na żartobliwość kontekstu, na sam tytuł książki („Doskonała próżnia” — a więc mówi się „o niczym”), zresztą najlepszy azyl i wymówka to licentia poetica. |
Что же ему оставалось? Рассуждая здраво — ничего, кроме молчания. Так вот: книги, которых литератор не пишет, за которые он не возьмётся никогда и никоим образом, которые можно приписать несуществующим авторам, — такие книги как раз потому, что их нет, удивительно сходны с абсолютным молчанием, не так ли? Можно ли ещё определённее отмежеваться от неортодоксальных идей? Говорить об этих книгах, об этих высказываниях, как о чужих, — почти то же самое, что говорить молча. Особенно если все преподносится под видом шутки. | |
Cóż pozostawało? Na zdrowy rozum — nic innego, jak milczeć. Otóż książki, których literat nie pisze, do których nie weźmie się na pewno, żeby tam nie wiedzieć co, którym można przypisać fikcyjnych autorów — takie książki, przez to, że nie istnieją, są chyba dziwnie podobne do solennego milczenia? Czy można się jeszcze bardziej oddystansować od heterodoksyjnych myśli? Jeśli się mówi o tych książkach, o tych wystąpieniach, jako cudzych — to tyle prawie, co mówić — milcząc. Zwłaszcza gdy odbywa się to w scenerii żartu. |
Альфред Целлерман «Группенфюрер Луи XVI»
править- Alfred Zellermann «Gruppenführer Louis XVI»; перевод: Е. П. Вайсброт, 1973, 1995
… их заговор выглядит психопатической мешаниной и напоминает торт с вареньем, макаронами и мышиными трупиками, фаршированными орешками. | |
… sam spisek również jest dziwaczną mieszaniną psychologiczną, niby tort z powidłami, zakalcem, makaronem i trupkami myszy, co się orzechami podławiły. |
… разве комендант третьего блока Маутхаузена не владел «самой большой коллекцией канареек во всей Баварии», о которой он теперь с тоской вспоминает, и разве не пробовал он кормить своих пташек так, как советовал один капо, утверждавший, что канарейки лучше всего поют, если их кормят человеческим мясом? | |
… bo czyż komendant III bloku z Mauthausen nie miał „największej kolekcji kanarków w całej Bawarii”, którą tęsknie wspomina, i czy nie próbował karmić tych kanarków podług zalecenia pewnego kapo, który go zapewniał, że kanarki, żywione ludzkim mięsem, najpiękniej śpiewają? |
Джан Карло Спалланцани «Идиот»
править- Gian Carlo Spallanzani «Idiota»; перевод: К. В. Душенко, 1995
Малыш оказывается кретином? Да, и на каждом шагу; но тупость его порою граничит со взлётами духа — например, когда, ошалев от музыки Баха, он разбивает пластинку (при этом поранившись) и пробует её проглотить вместе с собственной кровью. Ведь это же форма — пусть несовершенная — пресуществления! Как видно, что-то баховское дошло до его помрачённого разума, коль скоро он попытался сделать Баха частью себя самого — поедая его. | |
Malec jest kretynem? Nieustannie, tak, ale dochodzi do komunii jego tępoty ze wzniosłością, jak choćby kiedy oczadziały od muzyki rozbija, raniąc się, płytę gramofonową i usiłuje ją pożreć razem z własną krwią. Toż to jest forma — jako próba — transsubstancjacji: widocznie coś dokołatało się do jego zmętniałej świadomości z Bacha — jeśli chciał go uczynić częścią siebie — zjadając go. |
… литературе, усвоившей уроки цинизма; после того как психоаналитические доктрины перебили романтический позвоночник литературы, она ослепла к той части человеческого предназначения, которая питала её и которая создала классику прошлого. | |
… literaturze, która, pobrawszy nauki cynizmu, mając swój stary romantyczny grzbiet pogruchotany razami doktryn psychoanalitycznych, oślepła na tę część amplitudy ludzkich przeznaczeń, którą żywiła się, która wyhodowała nam klasykę historyczną. |
Мы не могли бы существовать, если бы не умели преображать кошмары в подобие райских видений <…>. Оказывается, вера в потустороннее вовсе не обязательна — и без неё можно сподобиться благодати (или муки) теодицеи, ибо не в детальном познании обстоятельств, но в их истолковании человек обретает свободу. | |
Gdybyśmy nie potrafili przerabiać potworności w korelaty anielstwa, nie moglibyśmy trwać <…>. Wiara w transcendencję może być całkowicie zbędna, i bez niej da się dostąpić łaski (lub męki) teodycei, bo nie w rozpoznaniach stanów rzeczy, lecz w ich przeinaczalności żyje wolność człowieka. |
«Сделай книгу сам»
править- «Do yourself a book»; перевод: Т. Казавчинская, 1979 (с некоторыми уточнениями). Здесь предсказан жанр мэшап.
Инструкция рекламировала «Do Yourself a Book» как учебник литературной композиции («Незаменимое пособие для начинающих авторов!») и сборник тестов («Скажи мне, что ты сделал с Энн из Зелёного Предместья, и я скажу, кто ты»)… | |
Instrukcja, dołączona do zestawu, twierdziła, że tak można się nauczyć reguł komponowania materiału beletrystycznego („doskonałe dla początkujących pisarzy!”), można też zestaw stosować jako projekcyjny tekst psychologiczny („powiedz mi, co zrobiłeś z «Anią z Zielonego Wzgórza», a powiem ci, kim jesteś”)… |
… для меня свести Наташу и Свидригайлова было бы кощунством, а для всех остальных — не более чем связь какого-то X с какой-то Y. Массовый читатель не видел в них вечные символы душевной чистоты или разнузданного порока и потому не стал в них играть ни в скандальном, ни в каком-либо другом варианте. Ему попросту дела не было ни до кого из них! И подумать только, что, несмотря на весь свой цинизм, издатели этого не предвидели <…>. | |
… dla mnie połączenie Swidrygajłowa z Nataszą byłoby rzeczą horrendalną, ale dla publiczności to akurat tyle, co związek pana X z panią Ypsylon. Nie mając dla tej szerokiej publiczności waloru utrwalonych symboli — czy to szlachetności uczuć, czy rozpustnego zła — postaci takie nie zapraszały ani do przewrotnej, ani do żadnej innej zabawy. Były po prostu doskonale neutralne. Nikogo nie obchodziły. Otóż wydawcy, jakkolwiek cyniczni, tego właśnie się nie domyślili <…>. |
Один швейцарский критик иначе, чем мы, объясняет крах этого предприятия: «Современный читатель слишком обленился, чтобы собственноручно раздевать, мучить и насиловать себе подобных. Теперь для этого есть профессионалы. Появись эта игра 60 лет назад, она, возможно, имела бы спрос, но, опоздав родиться, скончалась во младенчестве». Что к этому прибавишь, кроме тяжёлого вздоха? — конец | |
Możemy zacytować przypuszczenie pewnego krytyka szwajcarskiego, który inaczej niż my wyłożył klęskę tego interesu. „Publiczność — powiedział — jest już zbyt rozleniwiona, żeby jej się chciało własnoręcznie nawet zgwałcić kogoś, rozbierać lub męczyć. To wszystko robią teraz za nią fachowcy. »Do yourself a book« zrobiłyby, być może, karierę, gdyby powstały 60 lat temu. Narodziwszy się zbyt późno, zmarł w połogu”. Cóż można dodać do tej konstatacji — oprócz ciężkiego westchnienia? |
Отдельные статьи
править- Алистер Уэйнрайт «Корпорация „Бытие“»
- Альфред Теста «Новая Космогония»
- Артур Добб «Не буду служить»
- Вильгельм Клоппер «Культура как ошибка»
- Иоахим Ферзенгельд «Перикалипсис»
- Куно Млатье «Одиссей из Итаки»
- Марсель Коска «Робинзонады»
- Патрик Ханнахан «Гигамеш»
- Раймон Сера «Ты»
- Симон Меррил «Сексовзрыв»
- Соланж Маррио «Ничто, или Последовательность»
- Цезарь Коуска «О невозможности жизни»; «О невозможности прогнозирования»
О сборнике
правитьЧто здесь от научной фантастики? Ведь это насмешки над nouveau roman и другими подобными вещами. | |
— «Беседы со Станиславом Лемом» (гл. «Вкус и безвкусица», 1981-82) |
Ещё недавно казалось трюизмом: критике дозволено существовать в природе лишь в силу того, что существовала литература. Во времена тоталитарные критика пыталась напакостить барину (разгромные статьи в «Правде» были формой мести критики за своё подчинённое место в литературной иерархии). Во времена вегетарианские тихая борьба критики за самосуществование протекала не в такой острой форме. Дискуссии в «Литгазете» казались формой лёгкой психической атаки на сюзерена. Литература отругивалась от критического собрата лениво, сквозь зубы. Противостояние выглядело разновидностью средневекового теологического спора — кто более матери-истории ценен, курица или яйцо? | |
— Роман Арбитман, «Лем Непобедимый», 2006 |