Альфред Теста «Новая Космогония»

Альфред Теста «Новая Космогония» (польск. Alfred Testa «Nowa Kosmogonia») — философско-художественное эссе Станислава Лема, замаскированное под речь-рецензию на вымышленную книгу. Впервые опубликовано в авторском сборнике аналогичных произведений «Абсолютная пустота» 1971 года. Развивает мысли из гл. VII «Summa Technologiae» (Космогоническое конструирование), его фабула ранее упомянута в начале «Метафантастического окончания» «Фантастики и футурологии».

Цитаты

С той самой минуты, когда вы впервые осознаете грандиозность авторского замысла, когда в вашем воображении во всей полноте возникает идея палимпсестового Космоса-Игры с его невидимыми и неведомыми друг другу Игроками, вас уже не покидает ощущение, что вы столкнулись с чем-то необычайно, потрясающе новым и одновременно — что это плагиат, перевод на язык естественных наук древнейших мифов, в которых отразился непроницаемый донный слой человеческой истории. <…> Рассмотренная в таком ракурсе Новая Космогония оказывается в действительности Старой Космогонией, и всякая попытка изложить её на языке человеческого опыта представляется чуть ли не кровосмесительством, следствием элементарного неумения разделять понятия и категории, которые не имеют права рассматриваться в единой связи. <…> Не следует излишне возмущаться такой предвзятостью, такой инертностью предубеждений, ибо временами книга и впрямь выглядит вдвойне нелепо: замаскированных богов, переряженных в материальные существа, она воссоздаёт сухим языком научных утверждений и одновременно называет законы Природы следствием их конфликта. В результате читателя лишают сразу всего: и веры, понимаемой как парящая в своём совершенстве Трансценденция, и Науки с её добросовестной, трезвой и объективной серьёзностью. В конечном счёте не остаётся ничего — все исходные понятия оказываются совершенно непригодными и здесь, и там; возникает ощущение, что с вами обошлись по-варварски, что вас обобрали под видом посвящения в нечто, не являющееся ни религией, ни наукой.

Od chwili, kiedy chwyta się po raz pierwszy rozmiar autorskiego konceptu, kiedy w umyśle czytelnika zarysowuje się na dobre idea palimpsestowego Kosmosu-Gry, z jego niewidzialnymi, trwale obcymi sobie Graczami, nie opuszcza już czytającego wrażenie, że obcuje z czymś rewelacyjnie, wstrząsająco nowym — a jednocześnie, że to jest plagiatowa powtórka, w przekładzie na język przyrodniczych nauk, najstarszych mitów, stanowiących nieprzenikliwe dno ludzkiej historii. <…> Tak widziana Nowa Kosmogonia okazuje się niewymownie Starą Kosmogonia, a próba wyłożenia jej w języku empirii przedstawia się niczym kazirodztwo, rezultat trywialnej nieumiejętności trzymania osobno pojęć i kategorii, które nie mają prawa połączenia się w jednolitym związku. <…> Nie należy zbytnio się oburzać na taką aprioryczność, na taki bezwład uprzedzeń, gdyż, doprawdy, rzecz patrzy chwilami na dubeltowe głupstwo: zamaskowanych Bogów, przebranych za istoty materialne, prezentuje nam suchym językiem rzeczowych twierdzeń, a zarazem prawa Natury zwie skutkami ich konfliktu. W efekcie zostajemy obrabowani ze wszystkiego naraz: tak z wiary, pojmowanej jako szczytująca w doskonałości Transcendencja, jak z Nauki, w jej rzetelnej, laickiej i obiektywnej powadze. Ostatecznie nie pozostaje nam nic — wszystkie pojęcia wyjściowe okazują kompletną nieprzydatność po obu stronach; ma się uczucie, że zostało się potraktowanym po barbarzyńsku, okradzionym w ramach wtajemniczenia, które nie jest ani religijne, ani naukowe.

Ахеропулос сокрушил в [«Новой Космогонии»] всё, абсолютно всё, что создавали веками наука и религия; эта пустыня, усыпанная обломками уничтоженных им понятий, понадобилась ему для того, чтобы приняться за работу с самого начала, то есть чтобы построить Космос заново. Это ужасное зрелище вызывает защитную реакцию, которая заставляет признать, что автор либо явный безумец, либо явный неуч, а его учёные звания просто не заслуживают доверия. Те, кто отвергал его подобным образом, восстанавливали своё душевное равновесие. <…> Кто не отвергнет этой книжки целиком, от первой и до последней буквы, тот пропал: он уже никогда от неё не освободится. Спасительная золотая середина здесь исключена полностью: если не сумасшедший и не невежда, значит, гений.

Acheropoulos zdruzgotał w [„Nowej Kosmogonii”] wszystko, absolutnie wszystko, co nauka i co wiara utworzyły w przeciągu wieków; sporządził tę swoją pustynię, zasypaną odłamkami zmiażdżonych przez siebie pojęć, żeby wziąć się do roboty od początku, to jest, żeby Kosmos zbudować od nowa. To okropne widowisko wywołuje reakcje obronne: należy uznać, że autor jest to zupełny szaleniec albo zupełny nieuk. Jego naukowym tytułom nie daje się zwyczajnie wiary. Kto go odtrącał w ten sposób, odzyskiwał równowagę ducha. <…> Kto nie odrzuca tej książki w całości, od pierwszej do ostatniej litery, ten przepadł: nie uwolni się już od niej nigdy. Środek, jeśli gdziekolwiek, tu jest wyłączony na pewno: jeżeli ani wariat, ani ignorant, to geniusz.

	… нетрудно заметить, что матрица конфликтного столкновения, то есть Игры, является каркасом любой религии, не изжившей, скажем, до конца манихейских элементов, а найдётся ли такая религия, в которой не осталось хотя бы этих следов?
	… nietrudno spostrzec, że matryca konfliktowego starcia, więc Gry, jest szkieletem formalnym wszelkiej religijnej wiary, nie wyzbytej do końca pierwiastków manichejskich, a gdzież są takie religie, w których nie ma ich nawet śladowo?

	… замечено, что математический формализм говорит о мире или слишком мало, или слишком много: оказывается, математика даёт такое описание структуры Вселенной, которое никогда не попадает в самую суть, в самую цель, а всегда лежит где-то рядом.
	… zauważono, że formalizmy matematyczne mówią o świecie albo zbyt mało, albo zbyt wiele naraz: matematyka jest tedy takim przybliżeniem struktury Uniwersum, które nigdy niejako nie trafia w samo sedno, w sam cel, lecz zawsze tuż obok.

Если считать «искусственным» всё то, что преобразовано активным Разумом, то весь окружающий нас Космос уже искусственный. Столь дерзкая ересь вызывает мгновенное противодействие: ведь нам известно, как выглядят «искусственные» объекты, созданные разумом, занимающимся технической деятельностью! Где же космические корабли, где титаническая техника звёздных существ, которая должна нас окружать, воплощая в себе их могущество? Но это — ошибка, вызванная инерцией мышления, поскольку в машинной технике, говорит Ахеропулос, нуждаются только цивилизации, находящиеся в эмбриональном состоянии, как, например, земная. Миллиардолетней цивилизации не нужна никакая техника. Её орудием является то, что мы называем Законами Природы. Сама Физика представляет собой «машину» для такой цивилизации! Причём это не «готовая машина», ничего подобного; «машина» эта (конечно, с механическими машинами она не имеет ничего общего) создаётся на протяжении миллиардов лет, и её строительство хоть и весьма далеко продвинулось, но ещё не завершено!

Jeżeli uznawać za „sztuczne” to, co przekształcone przez aktywny Rozum, to cały Kosmos, jaki nas otacza, już jest sztuczny. Tak zuchwała herezja budzi natychmiastowy sprzeciw: wiemy przecież, jak wyglądają obiekty „sztuczne”, produkowane przez Rozum, zajmujący się instrumentalnymi robotami! Gdzież pojazdy, gdzie molochy maszynowe, gdzie — jednym słowem — tytaniczne technologie istot, co mają nas otaczać i stanowić gwiaździste niebiosa? Lecz to jest błąd wywołany inercją myśli, gdyż technik instrumentalnych potrzebuje tylko — powiada Acheropoulos — cywilizacja tkwiąca w embrionalnej fazie — jak ziemska. Cywilizacja miliardoletnia nie używa żadnych. Jej narzędziem jest to, co my nazywamy Prawem Natury. Sama Fizyka stanowi „maszynę” takich cywilizacji! I to nie „gotową maszynę”: nic podobnego. „Maszyna” ta (oczywiście z maszynami mechanicznymi nie ma ona nic wspólnego) powstaje od miliardów lat i jej budowa, choć wielce zaawansowana, jeszcze się nie zakończyła!

	Согласно Ахеропулосу, путь развития ведёт от ступени, на которой законы природы открывают, к ступени, на которой эти законы создают.
	Podług Acheropoulosa droga wiedzie ze szczebla, na którym się prawa Natury wykrywa, ku szczeblowi, na którym prawa takie można ustanawiać

Ахеропулос приводит такой наглядный пример: если на питательную среду поселить колонии бактерий, то исходную («естественную») среду и эти колонии вначале легко различить. Однако в процессе своей жизнедеятельности бактерии поглощают одни вещества и выделяют другие, преобразуя среду так, что её состав, кислотность, консистенция подвергаются изменениям. Когда же в результате этих перемен обогащённая новыми химическими компонентами среда порождает новые разновидности бактерий, до неузнаваемости непохожие на родительские поколения, эти новые разновидности есть не что иное, как следствие «биохимической игры», которая велась одновременно всеми колониями и средой. Новые формы бактерий не могли бы возникнуть, если бы предыдущие поколения не изменили среды; следовательно, эти новые формы являются результатом самой игры. А между тем отдельным колониям вовсе нет нужды общаться между собой: они влияют друг на друга посредством диффузии, осмоса, сдвига кислотно-щелочного равновесия среды. Как видим, возникшая игра постепенно исчезает — на смену ей приходят качественно новые, ранее не существовавшие формы игры. Подставьте вместо среды Пракосмос, вместо бактерий — Працивилизации, и вы получите упрощённую картину Новой Космогонии.

Acheropoulos posługuje się takim modelem poglądowym: gdy na pożywce agarowej osadzimy kolonie bakterii, można zrazu rozróżniać pomiędzy wyjściowym („naturalnym”) agarem i tymi koloniami. Z czasem jednak procesy życiowe bakterii zmieniają agarowe środowisko, wprowadzając w nie jedne substancje, pochłaniając inne, tak że skład podścieliska, jego kwasowość, jego konsystencja ulega przekształceniom. Gdy zaś wskutek owych przemian — nowymi chemizmami obdarzony agar spowoduje powstanie nowych odmian bakterii, do niepoznaki wręcz przetworzonych względem rodzicielskich generacji, te nowe odmiany nie są niczym innym, jak skutkiem „biochemicznej gry”, co się toczyła pomiędzy wszystkimi koloniami naraz — a podłożem. Te późne odmiany bakterii nie powstałyby, gdyby wcześniejsze nie przemieniły środowiska; więc te późne są skutkami samej gry. A przytem pojedyncze kolonie wcale nie muszą się bezpośrednio ze sobą kontaktować; wpływają na siebie, lecz tylko poprzez osmozę, dyfuzję, przesunięcia równowagi kwasowo-zasadowej w podścielisku. Jak widać, wstępnie powstająca gra ma tendencję do znikania — bo zastępują ją jakościowo nowe, pierwotnie nie istniejące formy rozgrywki. Podstawcie za agar — Prakosmos, a za bakterie — Pracywilizację, a otrzymacie uproszczony obraz Nowej Kosmogonii.

Для того чтобы в Пракосмосе возникла Игра, он должен был обладать определёнными свойствами, например такими, чтобы в нём могли возникнуть первые цивилизации. Это значит, что он не был физическим хаосом, а подчинялся определённым закономерностям. Эти закономерности, однако, не обязательно были универсальными, то есть повсюду одинаковыми. Пракосмос мог быть физически неоднородным, мог представлять собой нечто вроде набора различных разновидностей физики, не во всём тождественных и не везде одинаково определившихся (процессы, протекающие в условиях недоопределившейся физики, не всегда протекают одинаково, хотя их начальные условия могут быть аналогичными). Ахеропулос принял за основу, что Пракосмос был именно таким, физически «кусочным», и что цивилизации могли возникнуть лишь в немногих очагах, значительно удаленных друг от друга. В представлении Ахеропулоса физическая картина Пракосмоса напоминала пчелиные соты; подобно ячейкам в сотах, в Пракосмосе должны были существовать области с временно стабилизированной физикой, которая отличалась от физики соседних областей. Каждая цивилизация, развиваясь обособленно, в изоляции от прочих, могла считать себя единственной во Вселенной и по мере накопления знаний и энергии старалась придавать окружению черты стабильности, последовательно раздвигая при этом границы своего влияния. Если ей это удавалось, то по истечении довольно длительного времени такая цивилизация начинала сталкиваться — в удалённых сферах своей деятельности — с явлениями, которые уже не были только естественным проявлением стихийности окружающего нас пространственно-временного континуума, но были продуктом деятельности другой цивилизации. Согласно Ахеропулосу, именно так и закончилась первая фаза Игры — вступительная. Цивилизации не устанавливали друг с другом непосредственных контактов, всё происходило так: разновидность физики, установленная одной из цивилизаций, в процессе экспансии наталкивалась на соседние разновидности физики. — развитие одной из космологических гипотез, интерпретирующей идеи, позже названные слабым антропным принципом

Po to, aby w nim powstała Gra, musiał Prakosmos posiadać określone własności. Musiał być taki na przykład, aby mogły w nim powstać pierwsze cywilizacje: a zatem nie był fizycznym chaosem, lecz podlegał jakimś prawidłowościom. Te prawidłowości nie musiały jednak być uniwersalne, to jest wszędzie takie same. Prakosmos mógł być niejednorodny fizycznie, mógł stanowić jakby mieszaninę różnopostaciowych fizyk, nie w każdym miejscu tożsamych i nawet nie w każdym miejscu tak samo dookreślonych (procesy, zachodzące pod władzą niedookreślonej fizyki, nie przebiegają zawsze tak samo, chociaż ich startowe warunki mogą być analogiczne). Acheropoulos założył, że Prakosmos był właśnie taki „łaciaty” fizycznie i że cywilizacje powstać mogły tylko w jego nielicznych miejscach, znacznie od siebie oddalonych. Acheropoulos wyobrażał sobie Prakosmos jako fizyczny odpowiednik plastra pszczelego; czym w plastrze komórki, tym w Prakosmosie miały być regiony czasowo ustabilizowanej fizyki, odmiennej wszakże od fizyki regionów sąsiednich. Każda cywilizacja, rozwijając się w takim zamknięciu, w izolacji od innych, mogła sądzić, że jest samotna w całym Uniwersum, a rosnąc w energię i wiedzę, starała się nadawać otoczeniu cechy stabilności, i to w rosnącym promieniu. Gdy się to jej udawało, po bardzo długim czasie cywilizacja taka zaczynała się stykać — swoimi odśrodkowymi pracami — z fenomenami, które nie były już tylko naturalną żywiołowością otaczającej czasoprzestrzeni, lecz były przejawami prac innej cywilizacji. Tak właśnie kończyła się, podług niego, pierwsza faza Gry, faza wstępna. Cywilizacje nie kontaktowały się bezpośrednio, lecz zawsze tylko tak, że fizyka, ustanowiona przez jedną, natrafiała podczas ekspansji na fizyki sąsiednich.

	Вселенную создал тот, кому это выгодно. — лат.
	Id fecit Universum, cui prodest.

	Поэтому Космос и расширяется, ибо только в таком Космосе, несмотря на возникновение в нём всё новых цивилизаций, расстояние между ними остаётся величиной постоянной.
	Dlatego Kosmos się rozszerza: gdyż tylko w takim Kosmosie, mimo że powstają w nim wciąż nowe cywilizacje, rozdzielający je dystans pozostaje wielkością stałą.

Вследствие этого Космос представляет собой поглощающий экран для всех, кто достигает такого уровня, что может принимать полноправное участие в Игре. Ибо они получают правила, которым вынуждены подчиняться. Игроки сделали ненужной семантическую связь, поскольку они общаются методами, делающими невозможным нарушения правил Игры: об их согласии свидетельствует само установленное единство Физики. Игроки сделали ненужной действенную семантическую связь, поскольку они создали и поддерживают такие расстояния между собой, что время получения стратегически важной информации о состоянии других Игроков всегда больше, чем время действия избранной в данный момент тактики Игры. Если бы кто-нибудь из них даже и «разговаривал» с соседними Партнерами, то полученные сведения к моменту их получения всегда теряли бы актуальность. И именно поэтому в Космосе совершенно невозможно образование враждебных группировок, тайных союзов, создание центров местной власти, коалиций, заговоров и т. п.

Wskutek tego Kosmos stanowi ekran pochłaniający wszystkich, co dorastają do poziomu Gry, aby w niej brać pełnoprawny udział. Zastają bowiem reguły, którym muszą się podporządkować. Gracze udaremnili sobie łączność semantyczną, ponieważ porozumiewają się metodami uniemożliwiającymi złamanie reguł Gry: o ich zgodzie świadczy sama ustanowiona jedność Fizyki. Gracze udaremnili skuteczną łączność semantyczną, ponieważ utworzyli i utrwalili pomiędzy sobą takie dystanse, że czas zdobycia strategicznie ważnej informacji o stanie innych Graczy jest zawsze większy niż czas ważności aktualnej taktyki Gry. Gdyby więc ktoś z nich nawet „rozmawiał” z sąsiednimi Partnerami, to uzyska wiadomości zawsze zdezaktualizowane w momencie ich zdobycia. A zatem w Kosmosie nie ma żadnych możliwości powstawania antagonistycznych ugrupowań, konspirowania, tworzenia centrów władzy lokalnej, koalicji, zmów itp.

	Внутренняя жизнь Игрока для нас так же непостижима, как внутренняя жизнь электрона.
	Immanencja bytu Gracza jest dla nas nieosiągalna tak samo, jak immanencja elektronowego bytu.

	Космогоническая Игра ведётся не так, как шахматная, ибо в ней изменяются законы, то есть правила передвижения, фигуры и сама шахматная доска.
	Gra kosmogoniczna toczy się inaczej niż szachowa: zmieniają się w niej bowiem reguły, więc prawa ruchu, figury i szachownica.

… чем глубже игроки преобразуют Космос, тем сильнее они изменяют самих себя. Изменение приводит к тому, что Шуэр называет «гильотинированием памяти». И действительно, тот, кто переделал бы себя слишком радикально, в некотором смысле разрушил бы память о собственном прошлом, предшествующем процедуре. Игроки, говорит Шуэр, достигая всё большего могущества в преобразовании Космоса, сами затирают следы пути, по которому Космос развивался раньше. В пределе всемогущество созидания оборачивается невозможностью восстановить прошлое. Игроки, стараясь сделать Космос колыбелью Разума, ослабляют тем самым действие закона роста энтропии, а через миллиарды лет, утратив память о том, что было с ними и до них, доведут Космос до состояния <…> ликвидации «энтропийного тормоза», [когда] начнётся бурное расширение биосферы, множество недозрелых цивилизаций преждевременно включится в Игру и вызовет её кризис. С кризисом Игры все обратится в хаос… из которого по прошествии многих эпох возникнет новый коллектив Игроков, чтобы начать Игру заново.

… że im dogłębniej Gracze transformują Kosmos, tym silniej odmieniają samych siebie. Zmiana prowadzi do tego, co Schuer nazywa „zgilotynowaniem pamięci”. Albowiem, istotnie, ten, kto by się przekształcił bardzo radykalnie, tym samym rujnuje w jakiejś mierze pamięć własnej przeszłości — sprzed owego zabiegu. Gracze, powiada Schuer, zdobywając rosnącą potęgę kosmotransformacyjną, zacierają sami ślady drogi, jaką Kosmos dotąd ewoluował. W granicy okazuje się wszechmoc sprawcza porażeniem retrognozy. Gracze, jeśli starają się nadać Kosmosowi własności kolebki Rozumu, redukują w tym celu moc entropijnego prawa; po miliardzie lat, zatraciwszy pamięć o tym, co było z nimi i przed nimi, doprowadzają Kosmos do stanu <…> likwidacji „hamulca entropijnego” powstaje wybuchowy rozrost biosfer, mnóstwo niedojrzałych cywilizacji przedwcześnie włącza się do Gry i powoduje jej kollaps. Tak, poprzez zapaść Gry, dochodzi do chaosu… z którego po eonach wyłania się nowy Kolektyw Graczy… aby rozpocząć Grę od nowa.

Перевод

Л. Векслер, 1976 (с незначительными уточнениями)

Станислав Лем об эссе

… «Новая Космогония», поистине pièce de resistance, главное блюдо книги, укрытое в ней наподобие дара троянцев. Шуткой её не назовёшь, мнимой рецензией — также; что же это такое? Для шутки она чересчур тяжела, обвешана слишком массивной научной аргументацией <…>. Если бы я не знал ни одной книги Лема, кроме этой, я ещё мог бы предположить, что перед нами шутка для тридцати посвящённых на всём белом свете, то есть для физиков и прочих релятивистов. Но это кажется маловероятным. А значит?.. Подозреваю опять-таки, что автора осенила гипотеза — и он её испугался. Понятно, он никогда не признается в этом, и никто не докажет, что идею Космоса как Игры он принял всерьёз. В случае чего он может сослаться на несерьёзность контекста, на само название книги («Абсолютная пустота» — то есть речь «ни о чём»); впрочем, лучшее убежище и отговорка — licentia poetica. И всё же я думаю, что за этим текстом кроется нечто серьёзное. Вселенная как Игра? Интенциональная Физика? Почитатель науки, падающий ниц перед её св. Методологией, Лем не мог открыто выступить в роли её первого ересиарха и вероотступника, а следовательно, не мог изложить эту мысль где бы то ни было как свою собственную.

— предисловие к сборнику

Одному из коллег Г. И. Наана, — к стыду моему, не запомнил фамилии! — я обязан рассказом «Новая космогония», написанным по возвращении в Краков, потому что в разговоре мы подхлёстывали друг друга всё более странными, всё фантастичней и фантастичней звучащими идеями насчёт иных цивилизаций и, наконец, взобрались на такие высоты, с которых допустимо было помыслить о том, что Наивысшие Цивилизации могут не только обитать в космосе, но и участвовать в его конструировании. А поскольку происходило всё это поздней ночью, за щедро уставленным столом с обилием грузинского коньяка, я и вправду не знаю, кто из нас первым эту мысль высказал…

— воспоминания о поездке в СССР в 1965

	Это невероятная концепция с учётом её тотального отталкивания от всех современных представлений о космосе. Это очень удачный фальсификат, доказанный так хитро, что необычайно нравится физикам и космологам.
	— «Беседы со Станиславом Лемом» (гл. «Изучать мир», 1982)