Вильгельм Клоппер «Культура как ошибка»

Вильгельм Клоппер «Культура как ошибка» (нем. Wilhelm Klopper «Die Kultur als Fehler») — философско-сатирическое эссе Станислава Лема, замаскированное под рецензию на вымышленную книгу. Впервые опубликовано в авторском сборнике аналогичных произведений «Абсолютная пустота» 1971 года. Основано на идеях, высказанных в статьях О. С. Кулагиной и А. А. Ляпунова «К вопросу о моделировании эволюционного процесса» и Лема «Этика технологии и технология этики» (II:1—14).

Цитаты

… допустим, <…> что в каком-то стаде павианов некий старый павиан, вожак стада, по чистой случайности начинает поедать птиц, как правило, с левой стороны. Допустим, у него был искалечен палец правой руки, и, поднося птичку к зубам, он старался держать добычу левым боком кверху. Молодые павианы, перенимая повадки вожака, чье поведение является для них образцом, начинают ему подражать, и вот вскоре, то есть через одно поколение, все павианы этого стада начинают поедать пойманных птиц с левой стороны. С точки зрения адаптации это поведение бессмысленно, ибо павианы с одинаковой для себя пользой могут приниматься за добычу с любой стороны, тем не менее в этой группе зафиксирован именно такой стереотип поведения. Что же он собой представляет? Он представляет собой зародыш культуры (протокультуру) как поведения, бессмысленного для адаптации. <…> человеческие сообщества создают культуру в результате ошибок, неудачных попыток, промахов, заблуждений и недоразумений. Люди, намереваясь сделать одно, в действительности делают совсем другое; стремясь досконально разобраться в механизме явлений, они толкуют их неверно; в поисках истины скатываются ко лжи — и так возникают обычаи, нравы, святыни, вера, тайна, маны; так возникают заветы и запреты, тотемы и табу. Придумают люди неверную классификацию окружающего мира — и появится тотемизм, создадутся неверные обобщения — и возникнет сначала понятие маны, а потом — абсолюта. Проникнутся люди ложными представлениями о строении собственного тела — и возникнет понятие греха и добродетели <…>. Люди вдыхают жизнь в абстракцию — и возникает представление о божестве, занимаются плагиатом — и возникает эклектическое смешение мифов, чем, по существу, являются все основные религии. Словом, поступая бог весть как, неправильно, несовершенно с точки зрения приспособляемости, ложно оценивая поведение других людей, собственного тела, сил природы, считая предопределённым то, что произошло ненароком, а то, что предопределено, — чистой случайностью, то есть выдумывая всё больше несуществующих явлений, люди обстраиваются культурой, по её понятиям переиначивают картину мира, а потом, по прошествии тысячелетий, ещё и удивляются, что им в этой тюрьме недостаточно удобно.

… załóżmy, <…> że w jakimś stadzie pawianów pewien stary pawian, przewodnik stada, wskutek czystego przypadku napoczyna zjadane ptaszki raczej z lewego boku. Ot, powiedzmy, że miał skaleczony palec prawej ręki i gdy zbliżał ptaszka do paszczy, wygodniej mu było dzierżyć łup lewym bokiem do góry. Młode pawiany, podpatrując zachowanie przewodnika, które jest dla nich wzorcowe, naśladują go, i niebawem, to jest po jednej generacji, wszystkie pawiany tego stada napoczynają chwytane ptaki z lewego boku. Pod względem adaptacyjnym zachowanie to jest bezsensowne, bo pawiany mogą z jednakową dla siebie korzyścią napoczynać zdobycz z każdego boku; niemniej właśnie taki wzór behawioru utrwalił się w tej grupie. Czym on jest? To początek kultury (protokultura), jako zachowania adaptacyjnie bezsensownego. <…> Sadbottham oświadczył w swym głównym dziele, że zbiorowości ludzkie tworzą kulturę wskutek błędów, fałszywych prób, niepowodzeń, potknięć, omyłek i nieporozumień. Ludzie, chcąc robić jedno, robią w istocie drugie; pragnąc zrozumieć mechanizm zjawisk rzetelnie, wykładają go sobie fałszywie; poszukując prawdy, docierają do fałszu, i tak powstają obyczaje, mores, wiara, sacra, tajemnica, mana, tak powstają nakazy i zakazy, totemy i tabu. Wytworzą ludzie fałszywą klasyfikację otaczającego świata — i powstanie totemizm. Utworzą fałszywe generalizacje i tak najpierw sporządzą pojęcie many, a potem — absolutu. Tworzą błędne wyobrażenia o własnej budowie cielesnej i tak powstaną pojęcia cnoty i grzechu <…>. Ludzie tworzą hipostazy i tak powstają pojęcia bóstw; robią plagiaty i tak powstają eklektyczne przeplatanki mitów — czyli religie doktrynalne. Jednym słowem, zachowując się byle jako, niewłaściwie, niedoskonale pod względem adaptacyjnym, źle interpretując zachowania innych ludzi, własnego ciała, obiektów Natury, uważając to, co przypadkowo zachodzi, za to, co jest zdeterminowane, a to, co jest zdeterminowane za przypadkowe właśnie, czyli wymyślając rosnącą ilość fikcyjnych bytów, ludzie obudowują się kulturą, przeinaczają obraz świata podług jej ustaleń i potem, po tysiącleciach, dziwią się, że im w takim więzieniu nie całkiem wygodnie.

Культура — это орудие адаптации нового типа, ибо она не столько сама возникает из случайностей, сколько служит тому, чтобы все, что в наших условиях является случайным, засияло в ореоле высшей и совершенной необходимости. А это означает, что культура — посредством созданных ею же религий, законов, заветов и запретов — действует так, чтобы недовольство превратить в идеал, минусы в плюсы, недостатки в достоинства, убогость в совершенство.

Kultura jest narzędziem adaptacji nowego typu: ona bowie nie tyle sama z przypadków powstaje — ile ona temu służy, żeby wszystko, co jest w naszej kondycji de facto przypadkowe — stanęło w blasku wyższej, doskonałej konieczności. A zatem: kultura działa tak religią tworzoną, obyczajem, prawem, zakazem i nakazem, żeby przerabiać niedosyty na ideały, minusy na plusy, niedomogi na perfekcje, kalectwa na doskonałości; cierpienie udręcza?

	Действительно постыдно, что разум, который целую жизнь наполняется всё более обширными познаниями, в конце концов исчезает в луже гнили.
	To jest hańba — że umysł, przez całe życie wypełniany coraz rozleglejszą wiedzą, zmierza do tego, aby się rozpłynąć w kałużę zgnilizny.

Но вот техническая цивилизация, поначалу мелкими шажками, мало-помалу продвигаясь вперед на примитивных тарахтелках, подползла под культуру — и задрожало здание, треснули стены хрустального ректификатора, ибо техническая цивилизация обещает подправить человека, оптимизировать его тело, его мозг, его душу <…>. Что же надлежало бы сделать перед лицом этих обещаний, подкрепленных тем, что уже осуществлено? Пуститься в победный пляс, а культуру, эту клюку для увечных, костыль для хромых, кресло для паралитика, этот груз лет, отягчающий позор нашего тела, убожество нашего изнурительного существования, эту отработавшую свой век служанку, должно признать всего лишь анахронизмом.

Lecz oto cywilizacja techniczna, krokami zrazu drobnymi, zrazu czołgając się żelastwem prymitywnych machin, podpełzła pod kulturę; zatrzęsła się budowla, trzasnęły ściany kryształowego rektyfikatora: cywilizacja techniczna obiecuje bowiem człowieka poprawić, jego ciało oraz jego mózg, jego duszę rzeczywiście zoptymalizować <…>. Cóż należałoby uczynić w obliczu tych obietnic, poświadczonych już urzeczywistnionymi ziszczeniami? Puścić się w triumfalny taniec; kulturę, tę pałkę kulawego, te szczudła chromych, ten fotel paralityka, ten system łat, nałożonych na hańbę naszego ciała, na ułomność naszej mozolnej kondycji, tę wysłużoną pomocnicę należałoby uznać za jeden anachronizm.

Да, культура — это ошибка! Но лишь в том смысле, в каком было бы ошибкой закрывать глаза при виде света, отвергать лекарства при недуге, требовать ладана и магических заклинаний, когда у постели больного стоит учёный лекарь. Этой ошибки не существовало, её просто не было до тех пор, пока не появилось и не поднялось на надлежащую высоту познание; эта ошибка — всего лишь запирательство, ослиное упрямство, отвращение, судороги ужаса, которые современные «мыслители» называют интеллектуальным анализом всемирных перемен. Культуру, эту систему протезов, надлежит отвергнуть, чтобы отдать себя под опеку знаний, которые переделают нас, доведя до совершенства, причём эта безупречность будет не выдуманной, не внушенной, не выведенной из хитросплетения внутренне противоречивых понятий и догм, а сугубо деловой, материальной, совершенно объективной, ибо само существование станет совершенным, а не только его истолкование, его интерпретация! Культуре, этой оправдательнице творческой бездарности эволюции, этому адвокатишке, ведущему заведомо проигранное дело, этому защитнику примитивности и соматической небрежности, надлежит удалиться прочь, когда дело переходит в иные, более высокие инстанции, когда разваливается крепостная стена дотоле нерушимых понятий. <…> Культура останется ценностью, но ценностью иного рода, а именно исторической. Ведь это она была той огромной теплицей, тем материнским лоном, тем инкубатором, в котором расплодились изобретения, в муках породившие науку. И это естественно: как развивающийся зародыш поглощает безжизненное и бездеятельное вещество яичного белка, так развивающаяся техника поглощает, переваривает и претворяет в собственную плоть культуру, ибо именно такова судьба яйца и его зародыша.

Tak, kultura jest błędem! Lecz tylko w owym sensie, w jakim jest błędem zamykanie oczu na światło, odtrącanie lekarstwa w chorobie, domaganie się kadzidła i czarów magii, kiedy światły lekarz stoi u łoża chorego. Ten błąd nie istniał, nie było go wcale dopóty, dopóki nie wstała i nie urosła na wysokość należytą wiedza; ten błąd — to zapieranie się, to ośli opór, mułowata niechęć, to drgawki przerażenia, które współcześni „myśliciele” nazywają intelektualną diagnozą światowych przemian. Kulturę, ów system protez, należy odrzucić, aby oddać się w opiekę wiedzy, która nas przerobi, obdarzając doskonałością; a będzie to perfekcja nie wymyślona, nie wmówiona, nie wyprowadzona z sofistyki pokrętnych, sprzecznych wewnętrznie ustaleń i dogmatów, lecz czysto rzeczowa, materialna, doskonale obiektywna: samo istnienie stanie się doskonałe, a nie tylko jego wykładnia, jego interpretacja! Kultura, ten obrońca Ewolucyjnych Idiotyzmów Sprawczych, ten kauzyperda przegranej sprawy, ten adwokat prymitywizmu i bylejakości somatycznej, musi odejść precz, skoro sprawa człowieka wchodzi na inne, wyższe wokandy, skoro pada mur tylko dotąd nienaruszalnych konieczności. <…> Kultura, nie przestając być i teraz wartością, staje się wartością inną: mianowicie anachroniczną. To ona była bowiem wielką wylęgarnią, ową macicą, tym inkubatorem, w którym zalęgły się wynalazki i w mękach urodziły naukę. Owszem: jak rozwijający się zarodek pochłania bezwładną, bierną substancję białka jajowego, tak rozwijająca się technika pochłania, trawi i obraca we własne tworzywo — kulturę, bo taki jest los embrionów i jaj.

	… проблема, над которой бьётся гуманист, придерживающийся традиционных взглядов, испуганный научной революцией, — это всего лишь тоска собаки по отобранному ошейнику.
	… dylemat, o jaki rani sobie myśl tradycyjny humanista, spłoszony naukową rewolucją, jest tęsknotą psa do odejmowanej mu obroży.

Можно подумать, что для культуры оскорбителен наш вывод о её работе, заведомо почтенной, об этом самом большом, самом трудном, самом невероятном и самом лживом из всех обманов, которыми обзавёлся homo sapiens, за которые он ухватился, вытолкнутый на простор разумного существования из сомнительного притона, где продолжается мошенничество генов, где эволюционный процесс закрепляет в хромосомах свою шулерскую манеру передёргивать карты; и впрямь, эта игра — всего лишь гнусное жульничество, которое никогда не стремилось к какому-либо высшему благу или цели, ведь в этом логове главное — выжить сегодня, и никому нет дела до того, что станет завтра с существом, которому удалось выжить лишь в силу компромисса, беспринципности — иными словами, позорно и унизительно. И поскольку все происходит совсем не так, как воображает себе трясущийся от страха гуманист, этот тупица, этот неуч, который без всяких на то оснований называет себя рационалистом, культура будет размыта, раздроблена, разобрана и исправлена согласно тем переменам, которым подвергнется человек. Там, где жизнь зависит от жульничества генов, от компромиссов адаптации, там нет никакой тайны, а есть лишь тяжкое похмелье одураченных, изжога, доставшаяся ещё от предка — обезьяны; это — восхождение на небо по воображаемой лестнице, с которой в конце концов всегда падаешь вниз, схваченный за пятки биологией, и не важно, будешь ты приделывать себе птичьи перья или божественный нимб, придумывать непорочное зачатие или опираться на честно проявленный героизм.

Tak gdyby obelgą była dla kultury nasza diagnoza — o jej robocie, zacnej intencjonalnie, o tym największym, najtrudniejszym, najbardziej fantastycznym i fałszywym z kłamstw, jakich się homo sapiens dorobił — jakich się imał, wypchnięty w przestwór rozumnego bytu z tej mrocznej spelunki, w której trwa szacherka genowa, w której ewolucyjny proces utrwala swoje szulerskie pociągnięcia w chromosomach; o tym, iż ta gra jest plugawym matacwem, któremu nie przyświecały nigdy żadne wyższe wartości ani cele, świadczy fakt, iż w jaskini tej tylko o to idzie, żeby przeżyć dziś — za diabła ni Boga nie troszcząc się o to, co się z przeżywającym tak kompromisowo, tak oportunistycznie, więc haniebnie — stanie jutro. Lecz, ponieważ wszystko przebiega dokładnie na odwrót, niż marzy to sobie trzęsący portkami humanista, ten tępak, ten nieuk, który bezprawnie podaje się za racjonalistę, kultura zostanie podmyta, rozparcelowana, rozebrana i zmelioryzowana, podług zmian, jakim się człowiek podda. Gdzie szulerka genów, gdzie oportunizm adaptacji o bycie decydują, tam żadnej tajemnicy nie ma, a jest jeno katzenjammer oszukanych, zgaga po małpim przodku, wspinanie się do nieba po drabinie wymyślonej, z której zawsze lecisz na koniec w dół, biologią za pięty ściągany, czy sobie będziesz sztukował ptasie pierze, aureole, niepokalane poczęcia, czy utwierdzał się dorobionym heroizmem.

Перевод

Л. Векслер, 1976