Владимир Сергеевич Соловьёв

Влади́мир Серге́евич Соловьёв (16 января (28 января) 1853, Москва — 31 июля (12 августа) 1900, имение Узкое, Московский уезд, Московская губерния) — русский философ, богослов, поэт, публицист, литературный критик.

Владимир Сергеевич Соловьёв

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

Главное дело веры относительно Бога есть молитва, относительно ближнего милостыня, относительно собственной своей природы — воздержание, или пост.

Относись ко всему по-Божьи.

Смертная казнь есть убийство как таковое, абсолютное убийство, то есть принципиальное отрицание коренного нравственного отношения к человеку.

Перед высшей Божьей правдой всякая своя самодельная правда есть ложь, а попытка навязать эту ложь другим есть преступление.

Внутренний грех самообоготворения может быть искуплен только внутренним, нравственным подвигом самоотречения.

Обладание истиной не может составлять привилегии народа так же, как оно не может быть привилегией отдельной личности.

	Благонамеренный И грустный анекдот Какие мерины Пасут теперь народ.
	— эпиграмма, январь 1885

• см. «Эпитафия <себе>», 1892

Статьи о произведениях

• См. Категория:Произведения Владимира Соловьёва

Цитаты о Соловьёве

• см. Николай Вентцель, «В. С. С-ву»

Кому случалось хоть раз в жизни видеть покойного Владимира Сергеевича Соловьёва — тот навсегда сохранял о нём впечатление человека, совершенно непохожего на обыкновенных смертных. Уже в его наружности, в особенности в выражении его больших прекрасных глаз, поражало единственное в своём роде сочетание немощи и силы, физической беспомощности и духовной глубины. Он был до такой степени близорук, что не видел того, что все видели. Прищурившись из-под густых бровей, он с трудом разглядывал близлежащие предметы. Зато, когда взор его устремлялся вдаль, он, казалось, проникал за доступную внешним чувствам поверхностность вещей и видел что-то запредельное, что для всех оставалось скрытым. Его глаза светились какими-то внутренними лучами и глядели прямо в душу. То был взгляд человека, которого внешняя сторона действительности сама по себе совершенно не интересует. <...> Эксцентричность его наружности и манер многих смущала и отталкивала; о нём часто приходилось слышать, будто он «позёр». Люди, его мало знавшие, склонны были объяснять в нём «позой» всё им непонятное. И это тем более, что всё непонятное, и особенно в человеке, обладает свойством оскорблять тех, кто его не понимает. На самом деле, однако, те странности, которые в нём поражали, не только не были позой, но представляли собой совершенно естественное, более того — наивное выражение внутреннего настроения человека, для которого здешний мир не был ни истинным, ни подлинным.

— Евгений Трубецкой, «Личность В. С. Соловьёва», 1911

	Своему другу, доктору Петровскому, он говорил, что «обедать через день совершенно достаточно для человека и что потребность в каждодневном обеде есть не что иное, как дурная привычка».
	— Евгений Трубецкой, там же

С беспомощностью в Соловьёве сочеталась безалаберность человека, совершенно неприспособленного к жизни. Бесприютный скиталец, он вечно странствовал и не имел определенного местопребывания. У него никогда не было определённых часов ни для еды, ни для сна, ни для занятий. Он делал из ночи день, а изо дня — ночь. Проведя вечер в кругу друзей, он иногда после ужина садился за занятия, писал целую ночь и ложился рано утром. Когда он оставался один, без заботливого попечения людей ему близких (что случалось с ним очень часто), он, не признавая завтраков и обедов, ел, и то не всегда, когда его вынуждал к тому голод, питаясь вегетарианской пищей. Но, если тут же заходил к нему приятель, он любил угощать его вином и сам пил, не справляясь о часах.

— Евгений Трубецкой, там же

В годы своей первой заграничной поездки Соловьев очень интересуется новейшими религиозно-коммунистическими опытами в Америке, в частности, братством так наз. «перфекционистов» в Онеиде, читает только что тогда вышедшую книгу Нордгофа об этих общинах (срв. воспоминания Янжула). Этот интерес не остывал вполне у Соловьева и позже… И в первом из своих «Чтений о Богочеловечестве» Соловьев говорил, прежде всего, именно о «правде социализма»… Весь творческий путь Соловьева может быть понят и объяснен именно из этого искания социальной правды… «Социализм является, как сила исторически оправданная», ― хотя бы то была только правда вопроса или потребности. Осуществить свой замысел или идеал социализм не может и не сможет, пока останется движением мирским и только человеческим. «Социализм своим требованием общественной правды и невозможностью осуществить ее на конечных природных основаниях логически приводит к признанию необходимости безусловного начала в жизни, т. е. к признанию религии».

— Георгий Флоровский, «Пути русского богословия», 1936

Теологическая лексика Соловьева затемняет смысл его идей, хотя он сам старается расшифровать свой «эзопов язык». Ранее он объяснял смысл понятия «Вселенская церковь» как торжество общечеловеческого над националистическим. Таким образом, его Троица расшифровывается как идеологическое подчинение правительственной власти (власть государства = власти Сына) интересам общей Европы (Вселенская церковь = священству Отца) путем введения свободы мысли и слова (общественная свобода = действию Духа) в России. Европейское же единство необходимо во имя решения международных и социальных конфликтов ненасильственым путем ― идея, к которой только сейчас, спустя целое столетие, начинают приближаться некоторые, наиболее развитые в политическом плане, мировые державы. Соловьев предлагал совсем не абстрактные богословские рассуждения, а чрезвычайно смелый общественно значимый проект реформ в стране. Неудивительно, что в период контрреформ не было никакой надежды на публикацию сочинений философа. В данном случае даже эзопов язык, столь характерный для русской публицистики, не мог обмануть цензуру, как единственный раз в истории удалось это сделать Чаадаеву.

— Екатерина Цимбаева, «Русский католицизм» как общественно-философское течение XIX века, 1996

Западничество, славянофильство, русский католицизм, сделав свое дело в подготовке демократических преобразований в стране и отстояв свои умеренные завоевания, сошли на нет. Но именно в новом веке философская линия Чаадаева ― Гагарина ― Вл. Соловьева нашла неожиданное преломление в русской культуре, обретя многочисленных последователей среди деятелей искусства. Религиозная философия Владимира Соловьева отразилась не только в его богословских трудах, но и в лирике, подзабытой в наше время. Именно через его поэтическое творчество она стала достоянием XX века, идейной основой культурного взлета «Серебряного века». Одними из первых влиянию Соловьева поддались его племянник С. М. Соловьев и состоявший с ним в родстве А. А. Блок. Литературные и дружеские контакты молодого Блока с поэтами и прозаиками символистского направления чрезвычайно расширили круг почитателей и последователей Соловьева. Конечно, дело было не в желании друзей поэта принимать его идеалы. Поэзия Соловьева нашла отклик в среде, казалось бы, далекой по устремлениям, мышлению, возрасту от его эпохи. Передовые идеи зарождаются в предшествующем поколении и становятся достоянием большинства в последующем.

— Екатерина Цимбаева. «Русский католицизм» как общественно-философское течение XIX века, 1996

См. также

• Символизм
• Александр Блок
• Валерий Брюсов
• Константин Бальмонт
• Вячеслав Иванов