Николай Николаевич Асеев
Николай Николаевич Асе́ев (настоящая фамилия — Штальба́ум; 28 июня (10 июля) 1889 — 16 июля 1963) — русский советский поэт, переводчик, сценарист, деятель русского футуризма.
Николай Николаевич Асеев | |
Статья в Википедии | |
Произведения в Викитеке | |
Медиафайлы на Викискладе |
Цитаты
правитьФутуристов упрекали в том, что за ними нет больших вещей, что их Победное Шествие — только буффонада. Помним, <…> как один рассерженный шумом старичок взывал, пытаясь сохранить злобнокровие: «Что вы нам на дудочке посвистываете. Вы покажите, что умеете играть на органе!» (До его простуженных символической непогодой ушей гимны будущего доносились тогда слабым свистом свирели.) Но появляется уже вторая большая трагедия В. В. Маяковского, а критики потеряли язык (или стёрли кожу с него, подлизываясь к пиршеству Госпожи Войны). И что могли бы сказать они им, высунутым от бешеной погони за вчерашним газетным днём. И Вы, критики, почтенные забвением журналов, аристократы глупостей, недавние исследователи могил, обросшие, как ногти на мертвецах, на славе пришедшего, подошли бы Вы своим «метром» измерить стихи Живого Поэта? Разве Вы представите точно размер земной оси, качающейся масштабом в его голосе? И Вы, неспособные ученики Запада (над вами же поднят Западом нынче огромный кол), как побледнели бы Вы, попав в мир гипертрофированных образов, изменяющих ежесекундно величину своих мыслей внезапно вырастающих уличных слов. <…> | |
— «Владимир Маяковский и его поэма „Облако в штанах“» |
… фактура рассказов достаточно однообразна, фабула — анекдотична, а затраченное на прочтение рассказов время не оправдано ни внутренним, ни внешним их мастерством. <…> Приходится предположить, что «Рассказы Синебрюхова» — оселок, на котором пробует дарование молодой автор. Но в таком случае ни в печать, ни в продажу эти первые шаги пускать ни в коем случае не следовало бы.[2][3] |
<Обэриуты> не замечали, что все их усилия, все их попытки обречены на бесплодие именно потому, что пародированность, которая искренне принималась ими за новаторство, могла лишь сосуществовать с архаическими элементами стиха. Они не учли, что издёвка и перекривление традиций возможны лишь в том случае, когда эта традиция сильна. <…> Таким именно образом у Заболоцкого, например, издевательство над этой традицией обернулось в издевательство над действительностью; идиотизм синтаксического штампа превратился в идиотизм содержания. | |
— речь на поэтической дискуссии Всероссийского Союза советских писателей, 16 декабря 1931 |
— слова Д. М. Молдавскому, апрель 1955 |
Городок был совсем крохотный — всего в три тысячи жителей, в огромном большинстве мещан и ремесленников. В иной крупной деревне народу больше. Да и жили-то в этом городишке как-то по-деревенски: домишки соломой крытые, бревенчатые, на задах огороды; по немощёным улицам утром и вечером пыль столбом от бредущих стад на недальний луг; размерная походка женщин с полными ведрами студеной воды на коромыслах. «Можно, тётенька, напиться?» И тетенька останавливается, наклоняя коромысло. | |
— «Путь в поэзию», 1957—1962 |
Стихи
правитьБелые бивни | |
— «Чёрный принц», 1923 |
Мне даже подумать страх, | |
— «А. А. Ахматовой», 1924 |
Я лирик | |
— «Свердловская буря», 1925 |
Раненым медведем | |
— «Синие гусары», 1926 |
… нам, | |
— «Конец зиме», 1926-1927 |
Мы живём | |
— «Мы живём…», 1928 |
Как звездочёт | |
— «Весеннее человечество», 1941-1946 |
Из четырёх времён в году | |
— «Четыре времени года», 1950 |
Снег и снег, и ель в снегу — | |
— «Зима», 1953 |
Задумавшиеся деревья, | |
— «Февраль», 1953 |
Открой скорей ресницы, | |
— «Март», 1953 |
Что выделывают птицы! | |
— «Июнь», 1953 |
Перенюханы все цветы, | |
— «Сентябрь», 1953 |
Хорошо, что были вы живы, | |
— «Маяковскому», 1953 |
Люди! Бедные, бедные люди! | |
— «Ромео и Джульетта», 1955 |
Я вновь перечитываю Брет-Гарта, | |
— «Степной найдёныш», 1958 |
Вам хотелось бы знать | |
— «Тайна Эдвина Друда», 1958 |
Зверинец яростных людей! | |
— «Зверинец яростных людей», 1960 |
В конце концов всё дело в том, | |
— «В конце концов» (На мотив Р. Бёрнса), 1956-1961 |
Маяковский <…> | |
— «Бессонные стихи», 1962 |
Уголь приближается к алмазу | |
— «Алмазы», 1962 |
Статьи о произведениях
правитьОб Асееве
правитьВас ещё не ожелезили, так сказать, и в Вас бьётся настоящее сердце. Но ради всего святого, не давайте себя втянуть ни в какую гастевщину, ни в какую бриковщину, ни даже в маяковщину.[4] | |
— Анатолий Луначарский, письмо Асееву, 1923 |
Не слышит, | |
— анонимная эпиграмма |
Что Асеев всегда был и будет прежде всего лириком, знает, конечно, и он сам и всякий сколько-нибудь начитанный в нём читатель. Между тем широкий читатель знает Асеева почти исключительно как автора «газетных стихов» в самом специфическом смысле слова. «Газетные стихи» были и будут одной из гордостей советской поэзии и одним из сильных орудий большевизма. <…> Но за последнее время он всё чаще пишет свои газетные стихи, не имея чёткого поэтического отношения к теме, не преображая газетную тему в поэтическую тему. <…> | |
— Дмитрий Святополк-Мирский, «Стихи 1934 года» (статья I), 1935 |
… это — замечательный лирик и поэт по преимуществу, с прирождённой слагательской страстью к выдумке и крылатому, закруглённому выражению, так безупречны и не имеют себе равных «Русская сказка», «Огонь», стихи о детях и беспризорных[7][5] и всё то, что наравне со всеми, и в этом отношении без соперников, с такой душевной прозрачностью, глубиной и естественностью писал Асеев на революционные, историко-гражданские и общечеловеческие темы.[8] | |
— Борис Пастернак, «Другу, замечательному товарищу» |
В последние годы жизни Маяковского, когда не стало поэзии ничьей, <…> прекратилась литература, потому что ведь и начало «Тихого Дона» было поэзией, и начало деятельности Пильняка и [других], в эти годы Асеев, отличный товарищ, умный, талантливый, внутренне свободный и ничем не ослеплённый, был ему близким по направлению другом и главною опорою. | |
— Борис Пастернак, «Люди и положения», 1956 |
Нас смущала искусственность его поэзии, холодок «мастерства», который, уничтожая поэта, делал его «специалистом», выполняющим «социальный заказ». Этот асеевский термин в большом ходу был в те годы. <…> | |
— Варлам Шаламов, «Двадцатые годы», 1962 |
Молодой головой русея, | |
— Семён Кирсанов, «Двадцатые годы», нач. 1960-х |
К современникам Николай Николаевич был добр, относился к ним заботливо, если они того заслуживали. Не мог он забыть обиду, нанесённую в тридцатых годах Светлову, которого печатно изругали «холодным сапожником». В ней он видел «отрыжку» рапповских нравов, того свирепого проработничества, которое он ненавидел всей душой.[4] | |
— Александр Дымшиц, «Весь в мыслях о поэзии» |
Суровый к поэтическим отступникам, он находил ласковые слова для характеристики настоящих поэтов, даже не близкого ему направления.[4] | |
— Дмитрий Молдавский, «Поэзия и фольклор» |
На Асеева я смотрю, | |
— Лев Озеров, «Мой Асеев» |
У Николая Асеева, человека смелого, азартного, порой колючего, иронического, было очень много детского.[4] | |
— Ольга Петровская, «Николай Асеев» |
Я помню, как он с терпеливой нетерпеливостью заставлял читать новые стихи своих гостей-поэтов, у которых не было в данный момент ничего нового, с их точки зрения достойного прочтения. Молчанье поэтов казалось Асееву чудовищным.[4] | |
— Леонид Мартынов, «Об Асееве» |
Сердце Асеева лежало на ладони революции. <…> | |
— Виктор Шкловский, «Крутая лестница» |
- см. Игорь Шайтанов, «Благополучный Асеев?..», 1990[5]
О произведениях
правитьНекий Н. Асеев вздумал в Красной нови учить меня русскому языку[9]… | |
— Владислав Ходасевич, «Поэтическое хозяйство Пушкина» (13), 1923 |
В ритмике «Чёрного принца» Асеева были скрыты все будущие «находки» «тактовика» Сельвинского. | |
— Варлам Шаламов, «Двадцатые годы» |
«Синие гусары» были эстетической уступкой, лирическим отступлением на главном направлении лефовского стиха. Это едва ли не единственное стихотворение Асеева, где он использует тактовик — чужой размер, оружие конструктивистов, которым лефовцы не пользовались. Сам по себе весёлый ритм «Синих гусар» барабанил о лефовском провале и свидетельствовал о распаде «Нового Лефа». | |
— Варлам Шаламов, «Асеев», 1970-е |
Удивляются — почему [гусары] синие? По цвету мундира? Не в этом дело, не в исторических реалиях: синева здесь не столько цветовой, сколько эмоциональный тон, окрашивающий обычную для Асеева сказку или легенду. В этот раз — о декабристах.[5] | |
— Игорь Шайтанов, «Благополучный Асеев?..» |
Примечания
править- ↑ Альманах «Пета». — 1916.
- ↑ Печать и революция. — 1922. — № 7 (октябрь). — С. 316.
- ↑ М. З. Долинский. Материалы к биографической хронике // Мих. Зощенко. Уважаемые граждане. — М.: Книжная палата, 1991. — Серия «Из архива печати». — С. 39. — 50000 экз.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Воспоминания о Николае Асееве / сост. К. М. и О. Г. Петровская. — М.: Советский писатель, 1980. — 304 с. — 30000 экз.
- ↑ 1 2 3 4 И. Шайтанов. Благополучный Асеев?.. // Н. Н. Асеев. Стихотворения и поэмы. — М.: Художественная литература, 1990.
- ↑ Эпиграмма. Антология Сатиры и Юмора России XX века. Т. 41. — М.: Эксмо, 2005. — С. 333. — 8000 экз.
- ↑ Видимо, имеет в виду стихотворение «За синие дали» из сб. «Оранжевый свет».
- ↑ Литературная газета. — 1939. — 26 февраля.
- ↑ По морю бумажному // Красная новь. — 1922. — № 4. — С. 245-7.