Собачье сердце

«Соба́чье се́рдце» — повесть Михаила Булгакова 1925 года, впервые опубликованная лишь в 1968 году одновременно в журналах «Грани» (Франкфурт) и «Студент» (Лондон), а 1987 в СССР (6-й номер журналу «Знамя»).

Собачье сердце

Статья в Википедии

Медиафайлы на Викискладе

Новости в Викиновостях

Цитаты

	Мордой его потычьте в сову, Филипп Филиппович, чтобы знал, как вещи портить.
	— Зина

И начинался вой. — наказание за чучело совы

Пса, прилипавшего к ковру, тащили тыкать в сову, причём пёс заливался горькими слезами и думал: «Бейте, только из квартиры не выгоняйте». — наказание за чучело совы

	Проклятая «Жиркость»! Вы не можете себе представить, профессор, что эти бездельники подсунули мне вместо краски!
	— пришедший на приём пациент

	Им морду нужно бить!
	— пришедший на приём пациент

	Что ж мне теперь делать, профессор?
	— пришедший на приём пациент

	Вы, Шариков, чепуху говорите, и возмутительнее всего то, что говорите её безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более, что она и не моя, а Филиппа Филипповича. Просто — это вредно. Это — раз, а второе — вы и без водки держите себя неприлично.
	— Борменталь

	Истинно вам говорю: 4 мая 1925 года земля налетит на небесную ось!
	— Дарья Петровна Иванова

Шарик

Этот тухлой солонины лопать не станет, а если где-нибудь ему её и подадут, поднимет такой скандал, в газеты напишет: меня, Филиппа Филипповича, обкормили. Этот ест обильно и не ворует, этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт.

Похабная квартирка, но до чего хорошо!

Ерунда — калоши. Не в калошах счастье... Но личность выдающаяся.

Ошейник — всё равно что портфель.

А сову эту мы разъясним.

Шариков

Абыр-абыр… Абырвалг!

В очередь, сукины дети, в очередь!

Не толкайся, подлец! Слезай с подножки! Я тебе покажу твою мать!

Человеку без документов строго воспрещается существовать.

Я ещё водочки выпью?

Отлезь, гнида!

Я воевать не пойду никуда!

На учёт возьмусь, а воевать — шиш с маслом.

Слоны — животные полезные.

Вчера котов душили, душили…

Эту… как её… переписку Энгельса с этим… как его — дьявола… с Каутским.

Пишут, пишут… Конгресс, немцы какие-то… Голова пухнет. Взять всё, да и поделить.

Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку!

– Я не хочу. Я лучше водочки выпью. – Лицо его замаслилось, на лбу проступил пот, он повеселел. И Филипп Филиппович несколько подобрел после вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, чёрная голова которого в салфетке сияла, как муха в сметане.

Преображенский

Лаской-с. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом. Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать. Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, не поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый! Террор совершенно парализует нервную систему. — В ответ на вопрос о том, каким образом он смог приманить такого нервного пса (Шарика).

Я купил этому прохвосту краковской колбасы на один рубль сорок копеек. — Зине

У меня нет возможности повторить всё, что они говорили. Я не охотник до бессмыслиц. — В телефонном разговоре с Петром Александровичем, по поводу четырёх посетителей во главе со Швондером.

Взрослая девушка, а как ребёнок тащишь в рот всякую гадость. Не сметь!

Предупреждаю: ни я, ни доктор Борменталь не будем с тобой возиться, когда у тебя схватит живот. — Зине

А почему вы позеленели? — пациенту на приёме

Хм. Обрейтесь наголо. — пациенту на приёме

Почему убрали ковёр с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Разве где-нибудь у Карла Маркса сказано, что 2-й подъезд калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через чёрный двор? Кому это нужно? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор? — Борменталю за обедом

Она носит несколько фонографический характер: как будто это существо где-то раньше слышало бранные слова, автоматически подсознательно занесло их в свой мозг и теперь изрыгает их пачками.

Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да её вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом? […] Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнётся разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти баритоны кричат «бей разруху!» — Я смеюсь. […] Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займётся чисткой сараев — прямым своим делом, — разруха исчезнет сама собой. Двум богам служить нельзя! Невозможно в одно время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев! Это никому не удаётся, доктор, и тем более — людям, которые, вообще отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор ещё не совсем уверенно застёгивают свои собственные штаны!

Успевает всюду тот, кто никуда не торопится.

Сову чучельнику отправить сегодня же. — Зине

Кроме того, вот тебе восемь рублей и шестнадцать копеек на трамвай, съезди к Мюру, купи ему хороший ошейник с цепью. — Зине

Вы стоите на самой низкой ступени развития, […] Вы ещё только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как всё поделить… […] …вам нужно молчать и слушать, что вам говорят. Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества. — Шарикову

Иван Арнольдович, покорнейше прошу, пива Шарикову не предлагать.

Переписка — называется, как его… Энгельса с этим чёртом… В печку её!

Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими.

Диалоги

Преображенский: Я тебя выдеру! Не бойтесь, он не кусается. «Я не кусаюсь?» – удивился пёс.

Зина: Кра-ковской! Господи, да ему обрезков нужно было купить на двугривенный в мясной. Краковскую колбасу я сама лучше съем. — Только попробуй. Я тебе съем! Это отрава для человеческого желудка. Взрослая девушка, а как ребёнок тащишь в рот всякую гадость. Не сметь!

— Мы — новое домоуправление нашего дома, — в сдержанной ярости заговорил чёрный. <…> — Это вас вселили в квартиру Фёдора Павловича Саблина? — Нас, — ответил Швондер. — Боже, пропал калабуховский дом! — В отчаянии воскликнул Филипп Филиппович…

Глухой, смягчённый потолками и коврами, хорал донёсся откуда-то сверху и сбоку. Филипп Филиппович позвонил и пришла Зина. — Зинуша, что это такое значит? — Опять общее собрание сделали, Филипп Филиппович. <…> — Опять! <…> Ну, теперь стало быть, пошло, пропал калабуховский дом. Придётся уезжать, но куда спрашивается. Всё будет, как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет котёл в паровом отоплении и так далее. Крышка Калабухову.

Вяземская: Во-первых, мы не господа. Преображенский: Во-первых, вы мужчина или женщина?

Преображенский: А вас, милостивый государь, прошу снять ваш головной убор. Пеструхин: Я вам не милостивый государь.

Преображенский: Доктор Борменталь, умоляю вас, мгновенно эту штучку, и если вы скажете, что это… Я ваш кровный враг на всю жизнь. […] Это плохо? […] Плохо? Вы ответьте, уважаемый доктор. Борменталь: Это бесподобно.

Преображенский: Если вы заботитесь о своём пищеварении — мой добрый совет: не говорите за обедом о большевизме и о медицине. И, боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет. Борменталь: Гм… Да ведь других нет. Преображенский: Вот никаких и не читайте. Вы знаете, я произвёл 30 наблюдений у себя в клинике. И что же вы думаете? Пациенты, не читающие газет, чувствуют себя превосходно. Те же, которых я специально заставлял читать «Правду», – теряли в весе. […] Мало этого. Пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит, угнетённое состояние духа.

Преображенский: Понимаете, что получится, если нас накроют. Нам ведь с вами «принимая во внимание происхождение» — отъехать не придётся, невзирая на нашу первую судимость. Ведь у нас нет подходящего происхождения, мой дорогой? Борменталь: Какой там чёрт! Отец был судебным следователем в Вильно. […] Преображенский: Ну вот-с, не угодно ли. Ведь это же дурная наследственность. Пакостнее и представить себе ничего нельзя. Впрочем, виноват, у меня ещё хуже. Отец — кафедральный протоиерей.

Шариков: Вот всё у вас, как на параде. Салфетку — туда, галстук — сюда. Да «извините», да «пожалуйста-мерси». А так, чтобы по-настоящему — это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме. Преображенский: А как это «по-настоящему», позвольте осведомиться? Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и произнёс: — Ну, желаю, чтобы все… — И вам также, – с некоторой иронией отозвался Борменталь. […] – Стаж, – вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп Филиппович.

О повести

Это вещь сложная, трудная для публикации даже сейчас. Но о ней надобно сказать, что Булгаков с наибольшей силой отстаивал в ней свой взгляд на интеллигенцию, на её права, на её обязанности, на то, что интеллигенция — это цвет общества. Для меня профессор Булгакова, несмотря на все его старорежимные привычки, фигура положительная, фигура павловского типа. Такой человек может прийти к социализму и придёт, если увидит, что социализм даёт простор для работы в науке.

— Константин Симонов, письмо Л. М. Яновской 22 июля 1967

	Что такое Шариков? Это, по Булгакову, уродливый символ той накипи, которая — увы, неизбежно! — возникает на поверхности в эпоху великих социальных потрясений. Это люди, которые в поисках лучшей кормёжки готовы встать под любое знамя. Их опасность для революции «страшнее Врангеля», ибо она не так заметна, а последствия её для общества разрушительнее любой интервенции.
	— Роман Арбитман, «Второе возвращение Мастера. О новых публикациях Михаила Булгакова», 1987