1990-е годы в России

Здесь представлены цитаты о 1990-х годах в Российской Федерации — после распада СССР и во время президентства Бориса Ельцина, когда проводились многочисленные реформы. Годы часто обозначаются клише «лихие девяностые».

Цитаты

	Ельцин сделал ставку на свободный капитализм в самой его развязной форме; приватизация превратилась в разбойничий набег, в результате которого люди из его окружения стали миллиардерами, а миллионы людей погрузились в нищету. <…> Герой 1991 года своими руками демонтировал памятник самому себе; демократия [в России] превратилась в ругательство — «дерьмократию» <…>. Люди стали ностальгировать по советским временам.
	Jelzin setzte auf ungezügelten Kapitalismus in seiner brutalsten Form; die Privatisierung wurde zu einem Raubzug, der Leute aus seiner Umgebung zu Milliardären und Millionen zu Hungerleidern machte. <…> Der Putsch-Held von 1991 hatte sein eigenes Denkmal demontiert; Demokratie wurde unter ihm zum Schimpfwort, zur „Dermokratie“ <…>. Die Menschen sehnten sich wieder zurück nach der Sowjetunion.
	— Борис Райтшустер, 2011

	Либо демократия убьёт колониальную войну, либо колониальная война убьёт демократию. <…> Неокрепшей российской демократии смертельный удар был нанесён захватнической колониальной войной против Чечни.
	— Александр Скобов, «Высшая стадия путинизма», 2014

1990-е

Утро красит нежным светом Стены древнего Кремля. Просыпается с рассветом Вся кремлёвская братва. Кипучая, могучая, Ребят не знаю круче я! Братва моя кремлёвская, Ты самая живучая! <…> Вы слыхали, как поют дрозды? Нет, <…> не полевые, А кому правления бразды Отдали мы сами, как слепые. Вот они расселись по местам, Песни демократов разучили… Узнаю я их по голосам, Бывших повелителей России. — Михаил Задорнов, «НеФормат» № 6 (7 марта 2012)

— Театр МАИ, 1993

	… закованные в кожу молодые <люди>. Мода, осчастливившая революцию кожаными куртками, сделала странный исторический виток и вновь призвала кожаные куртки в период контрреволюции.
	— Кир Булычёв, «Новый Сусанин», 1994

	Куда Россия подевалась? Неужто канула во мглу? Вчера ведь только продавалась На каждом что ни есть углу.
	— Игорь Иртеньев, из цикла «Короткие встречи», 1995

	Имперские дрожжи пока что тесто не поднимут, потому что промышленно-экономическая база России лежит в развалинах. Но решения милитаристского, авантюристского типа реализуются куда легче, чем мирный экономический рост и введение демократии. Кроме того, страна — огромная, она придёт в себя быстрее, чем мы думаем, и в течение ближайших десяти лет наша независимость снова окажется под вопросом.
	Imperialne drożdże ciasta na razie jeszcze nie podniosą, bo przemysłowo-ekonomiczne zaplecze Rosji jest zdruzgotane. Ale rozwiązania typu militarnego, awanturniczego nawet łatwiejsze są do zrealizowania niż pokojowy wzrost gospodarczy i wprowadzanie demokracji. Poza tym kraj jest olbrzymi, pozbiera się szybciej niż sądzimy i w ciągu mniej więcej dekady suwerenność nasza znów może stanąć pod znakiem zapytania.
	— Станислав Лем, «На чашах балканских весов», 1995

	Тушите свет, попёрло быдло кверху, Как будто дрожжи кинули в дерьмо. Россия открывает путь к успеху Крутому и отвязанному чмо.
	— Сергей Трофимов, «Аристократия помойки», 1995

	… с поразительным единодушием изображаются подавляющим большинством наших писателей, интеллектуальных говорунов, политиков и журналистов, — чёрные и пустые девяностые.
	— Андрей Немзер, «В каком году — рассчитывай…», май 1998

	Наилучшим способом спасения человечества было бы открытие каких-либо сил, полей либо явлений, предотвращающих приведение в действие всех атомных бомб, как урановых, так и водородных. <…> Исчез бы страх перед атомными террористами, а Россию стали бы считать огромной помойкой, по которой мечется почти невменяемый Ельцин в тесной компании миллиардеров и мафиози.
	Najlepszym sposobem podratowania nas jako ludzkości byłoby wykrycie dających się masowo rozpowszechniać sił, pól albo zjawisk, uniemożliwiających zapłon wszystkich konwencjonalnych bomb nuklearnych, zarówno uranowych, jak i wodorowych. <…> Znikłby strach przed atomowymi terrorystami, a Rosję zaczęto by uważać za wielkie śmieciowisko, po którym miota się półprzytomny Jelcyn wraz z niewielką liczbą miliarderów oraz mafiosów.
	— Станислав Лем, «Борода Фиделя», 1999

2000-е

Как мы все ждали чуда в начале девяностых! Восторженные люди ожидали перемен и выходили тогда на улицы, защищая новую русскую историю и свободу. На нас благожелательно и благосклонно смотрел мир. Дряхлые и состоятельные демократии по-отечески советовали и поддерживали деньгами. Мы все ждали, что оно вот-вот придёт, наше чудесное капиталистическое завтра. Казалось, что через год-два и мы рванём ввысь, в свободное гуманистическое будущее. Быстро забывались приметы тоталитаризма, дремотно-хмурые будни эпохи застоя. Стали всё больше заметны молодые, живые лица. В этот короткий, как миг, исторический отрезок все были весёлыми и наивными. В Москве везде шла горячечная стройка. В воздухе мерещилось русское экономическое чудо. <…> То тут, то там вспыхивали свежей позолотой отреставрированные храмы, и это прибавляло радости. Всё вокруг было подчинено духовности, о материальном не думали вовсе. В какой-то беспечной эйфории, в бесконечном вселенском толковище о демократических и общечеловеческих ценностях лихо промелькнула приватизация. Не сразу заметные, как первые грибы, появились собственники. По старинке и они не торопились на свет божий, боялись ещё тогда пролетарского гнева. Но уже обжигался кирпич на высокие глухие заборы и кипел в домнах чугун для решёток и ворот. Люди удивлялись другому. Вспомните первых российских юношей в пейсах, с торой в руках, шагавших в еврейские школы. Оранжевые толпы буддийских монахов гуляли по Москве, будто по горам Лаоса, и казалось, что именно в московских дворах и была их главная среда обитания. Но не успели мы опомниться от первых уроков демократии, как началась большая многолетняя кавказская война. Все, как заговорённые, смотрели на экраны телевизоров. Они стали окнами в неведомый доселе мир. Сцены казней и пыток, засад и нападений чередовались с «сольниками» эстрадных примадонн. Потом, осмелев, замелькали авантюрные герои передела собственности с золотыми цепями, в перстнях на татуированных пальцах. Помчались на джипах вассалы режима, в масках, в полевой форме цвета хаки! Прелестные девы, принимавшие американские и близкие к ним денежные знаки, как банкоматы, окружили Кремль и Красную площадь! Всё смешалось! Благородные идальго и коварные злодеи политического олимпа. Так быстро, сменяя один карнавал за другим, прошло десять лет, и вот мы теперь <…> с удивлением смотрим на последнюю декаду века двадцатого и начинаем постепенно прозревать и видеть в ней некие черты другой исторической эпохи — нового русского Средневековья. Дети подтекста, мы не сразу поняли, что жизнь угрюмо упрощалась.

— Александр Галин, «Менестрель нового русского средневековья»

	У нас ведь за последние годы сложились стандартные идиомы типа «в наше тяжёлое время», «в дни, когда погибла наша держава» и так далее. Правда, зачастую эти фразы говорят люди, тщательно выковыривающие из зубов чёрную икру.
	— Кир Булычёв, «Как стать фантастом. Записки семидесятника», 2003

	… в начале девяностых <…> интеллигенция на первых порах всех этих перемен не замечала, продолжая упиваться чтением всего, что прежде запрещалось — от Камасутры до отцов церкви. Всё это было вывалено на потребителей почти одновременно, поэтому в головах у многих образовался весьма странный коктейль, а некоторые и вовсе спятили.
	— Вадим Эрлихман, «Король Тёмной Стороны», 2006

Михаил Задорнов

Лет десять назад по телевизору какой-то начальник из УВД выступал, говорил: «Неправда, что в России талантов нет. Есть. Много. Но они все сидят». <…> В этом и заключается суть всплеска нашего бизнеса. Таланты хлынули из тюрем — куда? В Верховные Советы и в бизнес. Больше, чем из тюрем, в бизнес пришло народу только из ЦК и из министерств. <…> При этом любой из них без всякого компьютера, в уме или в крайнем случае на счётах секунд за восемь может прикинуть, какая будет у него чистая прибыль, если он: продаст в Китае две баржи с калошами в обмен на кирпичную линию, которую установит в купленном колхозе на ссуду, взятую в банке за взятку в размере проданного в Лувр лучшего полотна бывшего обкома партии, написанного в духе соцреализма, размером 40 метров на 60 километров, под названием «Будённый у постели больного Горького со своей конницей». <…> Наш народ перенёс и немцев, и поляков, и татар, переболел коммунистами, осталось самое тяжкое испытание — родной бизнес. Если и после него останется нам самим хоть немного пеньков, стружки, опилок, осколков и мусора, можно будет смело сказать: «Как же ты богата, нищая Россия!»

— «Восьмое чудо света», 1991 (сб. «Мы все из «Чи-Чи-Чи-Пи», 1997)

Все бастуют… Грозит вечной забастовкой даже «Аэрофлот». Правда, особенно это никого не пугает. Никто не может понять, чем будет отличаться забастовка его сотрудников от их работы. Бастуют целые города — требуют, чтобы им завезли колбасу. Им завозят, но тут начинают бастовать соседние города, и колбасу увозят туда. <…> В президенты свободно баллотируются все желающие. Из ста человек половина отсеивается на диктанте, потому что с ошибками пишут слово «президент». <…> С наступлением демократии в Закавказье с новой силой обострилась дружба народов! Наша дружба народов — это когда все народы объединяются дружить против русских. <…> демократия у нас уже есть, осталось найти демократов.

— «Чи-Чи-Чи-Пи», 1992 (там же)

Не смогут победить воровство и нынешние наши власти, потому что если наши власти сделают так, что народ прекратит воровать, то и нашим властям нечего будет воровать у нашего народа. <…> Суды и прокуратура в противозачаточном состоянии. За помощью все теперь обращаются к бандитам и уголовникам. Они-то судят не по закону, а по справедливости. Многие грамотнее судей, по нескольку раз сидели. Некоторые потом и за границей учились. Главное, что они четко отслеживают выполнение своих решений. Если бы не бандиты, в стране давно не было бы ни бензина, ни сахара… Значит, надо немедленно посадить бандитов на место судей, а судей — на места, освободившиеся после бандитов. Выражаясь народным языком, заменить законных воров на воров в законе. Убеждён, что производство тут же заработает, преступность исчезнет, а милицию можно будет распустить. Пускай учатся воровать, как все, без поддержки государства.

— «Что делать, или Как обустроить Россию? (Продолжая Ленина и Солженицына)» (там же)

журналист: Над какими политическими силами будете смеяться, когда в СССР установится полная демократия? — Она никогда у нас не установится. Лет восемь народ будет радоваться, что скинул хунту. За это время ловкие люди распродадут Россию, и она станет просто экономической колонией западных стран. Некоторые демократы, которые пришли к власти, опаснее коммунистов. Потому что у них произошла спайка с мафией. Кто всё продает? Мафия. Через кого? Через тех, кто даёт лицензии на вывоз, то есть через новые демократические, политические силы. Мы сегодня говорим демократы, подразумеваем — мафия, говорим мафия — подразумеваем демократы. Мафия и демократия — близнецы-братья!

— интервью, 1992 (сб. «Язычник эры Водолея», 2007)

Если б гималайский мудрец пощупал сегодня пульс России, посмотрел ей в глаза, поговорил с ней по душам, то первопричиной всех её болезней он наверняка назвал бы истощение нервное, физическое, полное нарушение обмена веществ. Поэтому и не осталось мышц, лишь небольшой жировой слой, который в виде новых русских так анекдотично смотрится на дистрофичном теле российской экономики. Этакий скелет в целлюлите. Всё, что осталось за десять лет от былого культуриста после того, как в погоне за демократией, в силу своей недообразованности, он угодил в компанию алкоголиков, воров и наркоманов. <…> Сегодняшнее общество, как наше, так и западное, к сожалению, лечит симптомы болезни, а не её причины. Действительно, зачем копаться лишний раз в организме и искать какие-то скрытые проблемы в душе или сознании, если болит всего лишь такой пустяк, как голова. Да забросил в неё пару таблеток, она и присмирела. Правда, от этих таблеток ещё больше нарушился обмен веществ, сник иммунитет. И то, и другое взбодрили уже горстью таблеток. От такой химической атаки растерялись почки. Их отрезвили парой уколов. От уколов опухла часть мозга. Её вырезал знатный хирург, после чего организм стал не здоровее, а счастливее, поскольку наконец-то ему нечем стало сигналить о накопившихся в душе проблемах. И уже можно объедаться, курить и зловредничать, завидовать, обижаться на всех и вся, не комплексуя. Чем чаще хирург вмешивается в наш организм, тем ближе мы становимся к одноклеточным. <…> ЗА ДЕСЯТЬ ЛЕТ ПРАВЛЕНИЯ ТЕХ, КОГО МЫ СЧИТАЛИ ДЕМОКРАТАМИ, РОССИЯ БЫЛА ПЕРЕВЕДЕНА НЕ НА САМОУПРАВЛЕНИЕ, КАК НАМ ОБЕЩАЛИ, А НА САМОВОРОВСТВО. <…> От русских в бывших республиках СССР отмахнулись, как от назойливой мошкары. Даже слово новое для них придумали — «соотечественники». Вроде как не наши, не родные, а так, просто похожие на «отечественных». Бюджетников отлучили от зарплаты настолько, что их тоже можно уже называть «соотечественниками».

— «Мамы и войны», 2000

… по России прокатилась гражданская война. И все её признаки налицо. По миру рассеяны лучшие умы. Во всех странах, как в 18-м году, — российские нищие и проститутки. Практически самый доходный на сегодня российский экспорт — нефть и проституция. <…> Наконец, экономика приведена в состояние гармонии с речью Черномырдина. Образование и культура стали предметом импорта, как шампунь от перхоти и бульонные кубики. Практически все честные, неверующие люди унижены, лишены надежд на сносное будущее, превращены в придаток электората. <…> Скорее всего, и Борис Николаевич расстраивался из-за того, что многое у него не получалось. Но он слишком любил, когда ему говорили хвалебные слова. Поэтому хозяевами России стали те, у кого нет чести и достоинства. Для кого Россия стала их Родиной только после того, как они украли в ней столько, что уже не могли её не любить. Их несложные финансовые комбинации начинались с панегириков Папе, а заканчивались оффшором.

— «Преступление без наказания», 2001 («Язычник эры Водолея»)

С одним из российских капиталистов с большим человеческим лицом у меня произошёл спор. <…> Он утверждал, что только сейчас наступило по-настоящему благородное нравственное для России время. И что в этом заслуга сегодняшних демократов. Я напомнил ему, что тот же Магнитогорский комбинат, с которого он имеет свои бабки, между прочим, был построен советской властью, по распоряжению Сталина. И так построен, что до сих пор приносит прибыль. <…> Возражение было обычным: мол, Сталин всё это построил на крови, погубив тысячи людей. Тут я не вытерпел: «Но он с этого не имел бриллиантовых мушек на своём собственном ружье, не откладывал себе в оффшорных банках на счета ворованных денег. Да, эти заводы построены на крови. Но вы-то, сегодняшние «демократы», имеете свои деньги именно с этой крови. Вы ещё страшнее Сталина!» Вернувшись в Москву, я разговаривал с одним из здешних банкиров. Спросил его, неужели нельзя ввести в государстве такой закон, чтобы хозяева предприятий имели право брать себе только некий процент от прибыли? 10 или 20 процентов. А государству проследить за тем, чтобы они этот закон исполняли. Банкир мне ответил, почти не думая: «Конечно, всё можно. Правда, всё равно украдут. Но если государство правильно наладит контроль за финансовыми потоками, то украдут не более 10 процентов». Это будет, как в цивилизованных странах, что означает — в пределах евростандарта воровства.

— интервью Рите Трошкиной, 2005 (там же)

	Не думал, что я, как сатирик, особенно подсоблю этому скоропостижному скачку из периода застоя в период отёка. Поэтому, когда я боролся, как мне казалось, своей беспощадной сатирой за демократию, я, ей-богу, не думал, что демократия в России — это строй, при котором всё зависит от одного, главного демократа.
	— «Я никогда не думал… Избранное», 2006

	Начало 90-х. Точнее, чем цифрами, эти годы определить невозможно. Поскольку перестройка закончилась, Советский Союз распался, а что началось, никто не понимал. И названия этому не было.
	— «Александр Ширвиндт» («Земля в Кёльне», сб. «Не дайте себе засохнуть!!!», 2007)

Когда [в 92-м] на экране на месте президента появился сатирик, у большинства случился шок. Да, это был знаковый момент для будущего России. Именно тогда впервые здравомыслящее большинство нашего населения — электората — поняло, что, если вместо президента народ поздравляет сатирик, значит, этот народ в ближайшее время хорошо жить не будет. Он будет жить весело! Правда, даже здравомыслящие не могли догадаться, насколько весело!

— «Главное знаковое событие России» (там же)

	Это был переходный период от России советской к России никакой. Известно, что самые большие деньги делаются во время становления государства и во время его распада. У нас, как всегда, от нашего нетерпения происходило сразу и то и другое.
	— «Когда смешно, тогда не страшно!», 2008

Виктор Пелевин

Люди, которые годами мечтали о глотке свежего воздуха, вдруг почувствовали себя золотыми рыбками из разбитого аквариума. <…> тупая и непонятная сила вырвала их из мира, где были сосредоточены все ценности и смысл, и бросила в холодную пустоту. Выяснилось, что чеховский вишнёвый сад мутировал, но всё-таки выжил за гулаговским забором, а его пересаженные в кухонные горшки ветви каждую весну давали по нескольку бледных цветов. А теперь изменился сам климат. Вишня в России, похоже, больше не будет расти.

— «Джон Фаулз и трагедия русского либерализма», 1993

— Повторение травмы рождения — вот то, что происходит сейчас со многими россиянами. Процесс появления на свет из утробы социалистической матери проистекает в четыре пренатальных этапа: первый — единение с космосом — состояние общности с коллективом. На втором этапе роженица тужится, и роды начинаются — это эпоха позднесоветского разложения. Потом процесс рождения — это перестройка, реформы — всё то, что мы сейчас переживаем. Но роды протекают тяжело. Голову младенца ухватили щипцами, но так и хочется взять и размозжить её. <…> корр.: А что на четвёртом этапе? — Что? Диалектическое повторение первого. Процесс сладостного единения с процветающим западом.

— интервью «Die Zeit», 1999

	Нам повезло — была «горбачёвская оттепель». Подышали немного перед олигархатной революцией. А следующей оттепели теперь лет тридцать ждать. Если не сто.
	— «Who by fire», 2005

Александр Солженицын

Не все теперь соглашаются помнить, что нынешнее разорение страны истекает ещё из 1930 года. За коммунистические десятилетия оно уже упёрлось в полный хозяйственный тупик. Увы, и с 1985, как на словах схватились выздоравливать, то — не лечили, а разваливали дальше. А когда взялись наконец за необходимую реформу, то повели её необмысленно, и за четырнадцать месяцев народ и вовсе повергнут в нищету и в отчаяние. В такой момент особенно опасно пойти на лихие политические повороты. <…> Депутаты не смеют швырять народную судьбу в игралище корыстных голосований. Как и Президент с министрами не должны, не могут пренебрегать уже годичным стоном народа, что реформа ведётся не так. И когда люди сброшены в пропасть нищенских забот — неужели время совать им невнятные вопросники референдума о статьях конституции? И уж вовсе не ко времени сейчас — устраивать выборы в одноразовое Учредительное Собрание и месяцами заседать, вырабатывая «идеальную» конституцию. (Весь 1917 год и вырабатывали «идеальный» избирательный закон — и окончили как раз к октябрьскому перевороту.) Да, брежневская конституция — не руководство к народной жизни, она и составлена была для государства извращённого. Но, я согласен с Вами, вера в спасительность нового текста Конституции — не для нашего провального состояния. Если сегодняшние избранники сколько-нибудь сострадательны к народу — они будут искать не торжества над ненавистным «противником» — но устойчивого положения государственного руля, которое дало бы нам выйти из бури. А что у нас сейчас? Скороспелые политики не очнутся о народном горе, а ведут яростные битвы в стратосфере, не в силах отвлечься от своих личных неприязней. А тем временем идёт массовый, невиданного размаха разграб и дешёвая распродажа российского добра, страну в хаосе растаскивают невозвратимо. <…> Украина — с недальновидной ненавистью отталкивает нас. Единственное реальное обнадёживающее образование, могущее быть прочным, — это государственный союз Белоруссии, России и Казахстана.

— письмо В. П. Лукину, 4 марта 1993

Гайдар совершенно безголово вёл реформу. <…> Со слепыми глазами пошёл. А Международный валютный фонд его в этом подталкивал всё время, на это и направлял, они всё по Латинской Америке судили, но там — частный бизнес был, у нас не было, такого опыта вообще ещё не было, и Международный фонд не знал, что именно делать, а советы и директивы давал. Гайдар польстился, что нам потом когда-то в долг дадут 24 миллиарда долларов, а тем временем создалось такое положение в стране, что у нас разворовывают на сто миллиардов в год, воруют — и всё.

— интервью шведскому телевидению 16 сентября 1993

	Когда большевики объявили свой лживый НЭП, так стоило им только сказать «объявляем» — мгновенно вся коммерция пошла. Ещё были навыки, были люди. А вот сейчас: «объявляем» — а идут только воры и взяточники.
	— интервью на телепередаче «Культурный бульон», 17 сентября 1993

	Ещё несколько лет — и нас можно перевести во второстепенную африканскую державу. И тогда нечего хлопотать правительству ни о чём — придут новые хозяева и этой колонией распорядятся. Да первейших задач наших не перечислить. Мы не представляем, насколько все вопросы дошли уже до края.
	— интервью НТВ, 23 марта 1997

Леонид Филатов

Кликуши — не демократы… Когда я слышу их речи, мне хочется крикнуть: «Да включите наконец самоиронию, чувство юмора по отношению к самим себе!» Растрачивать такой ресурс доверия, так стремительно и бездарно его прожигать, не знаю каким нужно быть талантищем со знаком минус… Цинизм чиновников, открыто обходящих законы, стремительно дискредитирует идею демократической России, убийственно действует на общественные настроения. Многие уже считают, что Россия в принципе не приемлет демократии. — 1990

Я не верю, что такой переходный период может принести в нашу жизнь нравственность. Потому что четко знаю: из бесстыдства нравственность не вырастает, а из воровства — сострадание. Разве можно, погрузив страну в такое болото, получить чистых людей? Экономические трудности перенести можно. Но когда чиновники уговаривают народ потерпеть, а сами, ни на секунду не останавливаясь, воруют… — 1991

У всех одни кумиры, только выясняется, что все хотят разного. Одни — свободы. Другие — кресла. Третьи — воровать. А что касается «совков», то все мы несём в себе эти гены. А те, кто всякий раз сообщает нам, что мы живём в «клоаке и дерьме», счастливо гладя при этом нам в глаза, потому что вроде бы он уже выбрался из клоаки, несут их в себе не менее, чем мы. — 1993

Нынешняя власть, чем она лучше вчерашней, большевистской? Тот же большевизм, та же пена у рта, так же истребляют людей. Необязательно расстреливать, можно и потихоньку уморить, как сегодня морят. Это не большевики придумали. А сегодняшние демократы. Более талантливого истребления людей никем не придумано. Это и есть предательство. — 1990-е