Швейк завоёвывает мир
«Швейк завоёвывает мир» (англ. Švejk dobývá svět) — книга Радко Пытлика 1983 года.
Цитаты
правитьВозникновение «Похождений бравого солдата Швейка»
правитьВ отличие от предвоенного искусства, творцы которого с пафосом провозглашали многочисленные художественные программы, послевоенное искусство, простое и ненавязчивое, считается скорее с элементами образности, распыленными в повседневной действительности. |
Всего несколько недель прошло со времени возвращения Гашека на родину[1], а его стиль уже обретает зрелость <…>. Практическая направленность замысла отступает на второй план. Импровизация, некоторая легковесность по-прежнему проявляются в композиции его фельетонов, но заметны и различия. Если перед войной <…> мозаика ежедневных будничных фактов — составная часть пародии, мистификации и ни к чему не обязывающего комизма[2], то стиль послевоенных произведений становится более весомым, обретает более глубокую содержательность; более чётким становится оценочное начало, что и ведёт к большей действенности произведения. Теперь возникает мотив расплаты, контраста двух миров, что становится характерной чертой послевоенной литературы. Гашек словно возвращается из неизвестного будущего в старый, хорошо знакомый ему мир. Бесстрастность его сатиры — это форма внутреннего превосходства над изображаемой действительностью. Основа её — глубокое страдание, пограничная ситуация человека, оказавшегося на распутье, беспомощного и безоружного с виду, когда он становится безликой человеческой единицей, игрушкой, подхваченной вихрем гигантских, всемирно-исторических событий. |
Циклом фельетонов, опубликованных в «Трибуне» под названием «Из тайн моего пребывания в России», он словно бы удовлетворил любопытство падкой до сенсации публики, повествуя о своём «большевистском прошлом». Но и в этом случае речь идёт о сложной маскировке и мистификации. |
В новых качествах стиля «Похождений» явственно обозначается тот поворот, который произошёл в мировоззрении Ярослава Гашека в ходе войны и революции. Его «нетрадиционность», «нелитературность», то есть непосредственность и естественность выражения в послевоенный период обретают новый характер. На смену нигилистической экстравагантности, прежде свойственной гуляке, скитальцу, мистификатору, приходит теперь флегматичная бесстрастность историка и сатирика. Отсюда возникает ощущение, будто Гашек стал серьёзнее, будто из его творчества исчезла стихийная, инстинктивная радость жизни, достойная Гаргантюа, которая увлекала и восхищала довоенного читателя. Гашек уже не идёт на поводу своего детски импульсивного темперамента. Он становится мыслителем и творцом; уравновешенность сатирика, противостоящая абстрактному символизму и литературному декадансу, позволяет ему использовать также и неустоявшиеся ещё литературные формы, сырую, трудно уловимую, плебейскую, рассеянную в повседневности реальность. Гашек находит свой собственный «жест», манеру, способ выражения, литературные приёмы. |
Огромная часть историй и ситуаций, описанных в «Похождениях», изначально была рассказана Гашеком посетителям разных кабачков и трактирчиков. Повторяя одну и ту же историю, Гашек всякий раз рассказывал её по-другому и с другими подробностями. А потом, сравнивая впечатления, тщательно отбирал варианты рассказов, составляя собрания лучших из них. Поэтому «Похождения» сохраняют свой «внелитературный» характер и похожи на устные рассказы. Атмосфера Жижкова оказала на них влияние более существенное, чем все литературные направления той эпохи. |
Текст «Похождений» производит впечатление недоработанного, во многом случайного. Часть картины и некоторые образы, чтобы стать завершёнными, требуют дополнительной прорисовки, соучастия читателя в творческом процессе. Однако эта очевидная, бросающаяся в глаза стилистическая небрежность и «недоработка» как раз и составляет суть гашековского комизма и повествовательной манеры. Взаимодополнительность образа, его обусловленность ситуативным и предметным контекстом, ещё памятным современникам, составляет важнейший элемент многозначного комизма «Похождений». Стиль Гашека до сих пор ещё воспринимается как живой, свежий, невыхолощенный, он как бы схватывает реальность и формы жизни в момент их зарождения. Действенность комических бурлескных приемов Гашек проверял тут же, в кругу своих слушателей. Таким образом, и житейская ситуация самого автора также становится составной частью смысловой конструкции произведения. |
Гашек постоянно отодвигает работу над Швейком, пишет — дабы отвлечься — разные мелкие юморески, с удовольствием принимает гостей, отрывающих его от дела, всё время окружает себя людьми. <…> |
Швейк перед войной
правитьБродяжничество и богемный образ жизни Гашека переоценивается в более широком контексте стиля эпохи и её отношения к литературным традициям. Феномен бродяжничества открывает прямой доступ к скрытым областям жизни и к культуре улицы, ставшей в начале столетия обширной сферой новой цивилизации. Фундамент этой «цивилизации» составляли банальность и сентиментальность, но также и гротескный контраст, и насмешка, а это в тех абсурдных обстоятельствах являлось неиссякаемым и мощным источником небывалой творческой раскованности и размаха. Гашек сам дал определение своего отношения к литературе. Он назвал его «вторжением варвара». (Выражение это родилось из прозвища «варвары с севера», распространённого среди анархистов, когда речь заходила о тех из них, кто работал среди северочешских горняков.) Для Гашека оно означало радикальное отрицание литературных направлений, с трудом порывавших с наследием символистов. |
Гашек как писатель-сатирик существенно изменяет традиции чешской юмористики. Чешский юмористический рассказ, ещё со времён национального возрождения считавшийся не более чем газетным жанром на периферии литературы, обыкновенно строился на ситуационной интриге, предельно долго подготавливаемой описанием обстановки среды, изображением обстоятельств. Медлительность действия, как правило, прямо обусловливала дидактическую кульминацию, которой недоставало самого главного для комического рассказа — момента неожиданности. Сюжеты чешской юморески основывались на известных стереотипных характерах и легко предсказуемых ходульных фабульных схемах. Материал для такого рода литературы авторы черпали обычно из какой— либо профессиональной среды. (Существовал юмористический канцелярский рассказ, деревенский рассказ про мельников и т. д.) Попытки более острой социальной и гротесковой характеристики относятся к периоду так называемого жанризма, когда внимание сосредоточивается на изображении живописных странных событий и образов. |
«Жест варвара» и стихийная, инстинктивная тяга к богемной жизни помогают Гашеку достичь пределов воинствующего сатирического богохульства. |
Миф интересен не только своим прототипом, но и своей структурой, которая позволяет видеть сами явления, даже если они не получили ещё чёткой формы. Миф о Гашеке — представителе богемы — обнаружился не только в мемуарной литературе, собравшей множество анекдотов, но и прежде всего в творчестве писателя. Это своеобразная реакция изгоя на свойственное эпохе метафизическое понимание действительности, выражавшееся в настроениях тоски и ужаса перед современной цивилизацией. Это — залог творческого подхода к новой действительности, к культуре улицы, что в значительной мере определяет и развитие искусства. Для Гашека богема — это творческое содружество, в значительной мере носящее характер эзотерического сообщества. Это сообщество, игорное по преимуществу, наполняет мистерии эпохи конкретными фактами и живописными ситуациями. В этом сообществе не трудно было с важной миной выдавать вымысел за действительность или обходиться с подлинными фактами как с гротесковым преувеличением. Так появляется возможность перевести абсурд в гротеск. |
Традиционное сопротивление, противостояние чешского человека бюрократическим учреждениям проявляется в форме иронии и мистификации, дискредитирующих существующие институты и освящённые символы, но таким образом, чтобы не быть уличённым. В качестве защитной реакции народ создаёт особый вид эзопова языка, который содержит на первый взгляд непроницаемые, ничего не говорящие, отрывочные сообщения. Внешне это выглядит наивной благонамеренностью, но внутри и по сути дела таит ироническую ухмылку. |
Абсурд может существовать только в условиях застоя. |
… в одном из кабачков, прозванном «Коровник» родилась идея провести пародийную мистификацию, создать партию умеренного прогресса в рамках закона. В качестве оратора и кандидата партии на выборах был, естественно, выдвинут Гашек. |
Гашек, как и всё его поколение, пытается не только распознать и разоблачить абсурд, ему важно его преодолеть. Его отрицание, выходящее за пределы искусства и литературы, носит тотальный характер. <…> |
Элементы абсурда, которые в повести «Швейк в плену» обнаруживаются только на уровне экспрессивной иронии, в «Похождениях» рассыпаны по всем широко разветвлённым жизненным зарисовкам. Наибольшее различие этих двух структур мы ощущаем в авторской речи и в монологах Швейка, которые создают в «Похождениях» свой эпический простор, контрастирующий с картиной военных событий. В этом эпическом образовании <…> гротескная маска соседствует с элементами иронии и пародии при обрисовке общей картины жизни. Эпика подчёркивает смысловой акцент, вырастающий из гротесковой раскованности Швейка, из его независимости и безразличия перед лицом угрожающей опасности; так парадоксальная «героическая» неуязвимость обретает реальное измерение жизни. В «Швейке в плену» это равнодушие по отношению к происходящему есть не что иное, как уничтожающая пародия на австрийский милитаризм, а в послевоенных «Похождениях» оно обретает ещё и новый философский и эстетический смысл, характеризуя положение современного человека в мире. |
Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны
правитьНедостаток интроспекции здесь возмещают высказывания Швейка, его способ повествования, а он избыточен, изобилует повторами и пустой болтовней. Возникает вопрос: характеризует ли Швейка его речь? Но даже на это нельзя ответить положительно. Большинство реплик составляют лишь намеки, многозначительные в своей открытости, что отличает их от однозначной «закрытости» речи прочих персонажей. |
Абсурдность ситуаций, представляемых Швейком, состоит в обнажении и профанации абсурда реальных отношений. В этом смысле Швейк превышает свою конструктивную миссию и выходит за пределы жанрового, литературного значения. Он становится выразителем точки зрения народа, который, придерживаясь элементарного существа дела, защищается от возвышенного пафоса, от церемониала и зашифрованной символичности эпохи. <…> Швейк полярен историческому тщеславию Герострата и стремлению к славе и могуществу у Наполеона. В этом смысле он — фигура героико-комическая. |
Эпический элемент, присутствующий, как правило, в рассказах Швейка, оттесняет исторические события на задний план, делая картины войны тем неясным фоном, на котором вырисовываются выразительные контуры людских судеб. |
Фактическая достоверность и точность деталей, разумеется, приобретают художественное обобщение. Детали освобождаются от функций характеристики и становятся символами жизни или абсурда. Таким образом Гашек поднимает роль детали-символа. |
К наиболее впечатляющим образам абсурдной мистичности принадлежит <…> сон кадета Биглера, завершающийся такой картиной: перед небесными вратами, где начертано K. u. К. Gottes Hauptquartier, толпятся инвалиды войны и калеки[5]. Эта сцена, поражающая смешением трагики и комизма, принадлежит к одному из сильнейших гротескных видений, которые вообще существуют в мировой литературе. |
Все языковые и стилевые средства в «Похождениях» сохраняют характер импровизации, они, казалось бы, свободны от всякой преднамеренности, словно употреблены случайно, спонтанно, без подготовки. Впечатление стилевой небрежности и, конечно, спонтанности и независимости от литературной традиции нигде никогда не маскируется (как это бывает у дилетантов), но, напротив, подчёркивается. Доказательством тому служит и множество русизмов как лексических, так и синтаксических, которые автор наверняка исключил бы, если бы вопросы стиля очень его заботили. |
Скрывшись под маской равнодушного простака, Швейк заглядывает в самые потаенные уголки жизни, обнажая те области ее, на которые наложено табу. Как безжалостный скальпель, он проникает во все слои и группы общества, раскрывая суть абсурдности фраз, символов, шифров. Он способен безошибочно отделять вещественную реальность от иллюзии и предрассудков, он обладает способностью называть вещи своими именами. |
Швейк преодолевает абсурд тем, что играет в него. Игра предоставляет ему простор, необходимый для исследования смысла происходящего и для высвобождения творческой потенции речи. Швейк пародически облегчает, принижает, дискредитирует устойчивые формы, но в то же время сам становится выражением спонтанно формирующейся художественной силы. |
Монолог Швейка носит характер словесной маски, он нарушает автоматизм восприятия, достигая иллюзии длительности существования в бесконечной изменчивости жизни. Маска служит не только для того, чтобы возбуждать смех, она — одновременно зеркало, гиперболически отражающее суть абсурда. |
Швейк — это порождение народного мифа, стихийной приверженности к предметной реальности мира, к его простейшим ценностям. Это образец мгновенной ориентации в действительности, опирающейся на многовековую традицию и опыт. Он учит не принимать абсурд всерьёз, справляться с любыми обстоятельствами. |
Борьба за Швейка
правитьС момента своего появления Швейк и его похождения служили своего рода лакмусовой бумажкой, с помощью которой проявлялась идеология исследователей и критиков. Причины, по которым официальная литературная критика отказывалась считать роман Гашека явлением художественной литературы, коренятся не только в способе литературного оформления жизненного материала, но и во взгляде на основные вопросы творчества. |
… Вилли Хаас ощущает тот склад национального ума и характера, из которого словно бы чудом вылупился Швейк: «Наверное, никогда ещё с такой ужасающей остротой не выражалась тайна понятия «народ»…»[7] |
Швейк шагает по свету
правитьИллюстрациями к Швейку Йозеф Лада занимается особенно много во второй половине двадцатых годов. Помимо книжных иллюстраций он создаёт даже самостоятельную серию рисунков, которые в 1923—1925 годах помещает в воскресном приложении к «Чешскому слову» (540 картинок!). Под картинками он поместил текст Гашека и текст Ванека. |
Театральные инсценировки способствовали тому, что считавшийся «нелитературным» роман Гашека после воспроизведения на сцене был зачислен в ряд шедевров и вошёл в интеллектуальное сознание всей культурной Европы. <…> берлинская инсценировка Пискатора [1928 г.] вызвала целую революцию. «Похождения» стали самым известным романом в мире. |
«Швейк во Второй мировой войне» — не самое сильное творение Б. Брехта. Сведя проблематику пьесы к идее сопротивления силе, к иллюстрации борьбы против оккупантов, он, собственно, отражал лишь одну плоскость жизни, остальные лишь обозначены им. В пьесе нет той диалектики и широты охвата жизни, которую мы наблюдаем в «Мамаше Кураж», где великие события противопоставлены миру маленьких людей. |
Более всего «гашековским» следует признать кукольный мультфильм, созданный Иржи Трнкой[8]. Выразительная кукла Иржи Трнки передаёт гротескность и лаконизм стиля романа, который не требует психологической прорисовки. Кроме того, куклы выражают как карикатурные черты фигур, пародирующих австрийский милитаризм, так и идиллическую поэтичность, где сохраняется духовный склад простого чешского человека. Бесконечные Швейковы россказни, превосходно воспроизведённые голосом Яна Вериха, идут в образном обрамлении рисунков Лады. Трёхчастная сюита Трнки, без сомнения, представляет собой наиболее адекватное кинематографическое решение романа Гашека. |
Примечания
править- ↑ В начале 1921.
- ↑ Это не так, т.к. многое было злободневной сатирой, что Пытлик показывает в следующей главе, и доказано другими.
- ↑ Вероятно, вслед за мыслью И. Ольбрихта из рецензии на роман: «Он с самого начала стоял над ней. Он над ней смеялся».
- ↑ Вопреки анализу Юлиуса Фучика («Война со Швейком», 1928), С. Востоковой («Ярослав Гашек», гл. 5) и других.
- ↑ Книга третья, глава I.
- ↑ «Франсуа Рабле и народная культура средневековья и эпохи Возрождения», 1965.
- ↑ Die literarische Welt, 1926 (см. всю цитату).
- ↑ Dobrý voják Švejk (1955).
Литература
правитьРадко Пытлик. Швейк завоёвывает мир / перевод В. А. Мартемьяновой, науч. ред. И. А. Бернштейн. — М.: Книга, 1983. — 240 с. — Тираж 80000 экз.