Хозяйка (повесть)
«Хозяйка» — повесть Фёдора Михайловича Достоевского, опубликованная в 1847 году.
Цитаты
правитьА за много ль счастья ты свое горе купила? | |
— Василий Ордынов |
Разум не воля для девицы, и слышит всю правду, да словно не знала, не ведала! У самой голова — змея хитрая, хоть и сердце слезой обливается! Сама путь найдет, меж бедой ползком проползет, сбережет волю хитрую! Где умом возьмет, а где умом не возьмет, красой затуманит, черным глазом ум опьянит, — краса силу ломит; и железное сердце, да пополам распаяется! Уж и будет ли у тебя печаль со кручинушкой? Тяжела печаль человеческая! Да на слабое сердце не бывает беды! Беда с крепким сердцем знакомится, втихомолку кровавой слезой отливается да на сладкий позор к добрым людям не просится. | |
— Илья Мурин |
Тщеславна она! За волюшкой гонится, а и сама не знает, о чем сердце блажит. | |
— Илья Мурин |
Спознай, барин: слабому человеку одному не сдержаться! Только дай ему всё, он сам же придет, всё назад отдаст, дай ему полцарства земного в обладание, попробуй — ты думаешь что? Он тебе тут же в башмак тотчас спрячется, так умалится. Дай ему волюшку, слабому человеку, — сам ее свяжет, назад принесет. Глупому сердцу и воля не впрок! | |
— Илья Мурин |
Искренняя вера есть уж залог будущего. |
О повести
правитьКому не казалось при появлении «Хозяйки», что повесть эта порождена душным затворничеством, четырьмя стенами тёмной комнаты, в которой заперлась от света и людей болезненная до крайности фантазия? Отсюда выходит круг писателей, преимущественно занимающихся психологической историей помешательства. Они уже любят сумасшествие не как катастрофу, в которой разрешается всякая борьба, что было бы только неверно и противохудожественно; они любят сумасшествие — для сумасшествия. | |
— Павел Анненков, «Заметки о русской литературе прошлого года», январь 1849 |
… разлитая истинным поэтом сентиментального натурализма <…> тревожная лихорадочность «Хозяйки», <…> поэт сентиментального натурализма сам сделал важный шаг к выходу из него в развивавшейся всё глубже и глубже «Неточки Незвановой»…[1] | |
— Аполлон Григорьев, «И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа «Дворянское гнездо» (X), 1859 |
Не состоялось ни одной из тех повестей, о которых я тебе говорил. <…> Я всё бросил: ибо всё это есть не что иное, как повторение старого, давно уже мною сказанного. Теперь более оригинальные, живые и светлые мысли просятся из меня на бумагу. <…> | |
— М. М. Достоевскому, 20-е числа октября 1846 |
Я пишу мою «Хозяйку». Уже выходит лучше «Бедных людей». Это в том же роде. Пером моим водит родник вдохновения, выбивающийся прямо из души.[1] | |
— М. М. Достоевскому, январь—февраль 1847 |
… я, чтоб исполнить слово и доставить к сроку, насиловал себя, писал, между прочим, <…> такую дурную вещь, как «Хозяйка», тем впадал в недоумение и в самоумаление и долго потом не мог собраться написать серьёзного и порядочного. | |
— А. А. Краевскому, 1 февраля 1849 |
Беда [«Отечественных записок»] — повести; не то, что нет хороших повестей, а то, что печатают мерзости[1], вроде <…> «Хозяйки» (нервическая [?][2])… | |
— письмо В. П. Боткину 5 ноября 1847 |
Достоевский славно подкузмил Кр-го: напечатал у него первую половину повести; а второй половины не написал, да и никогда не напишет[3].[1] Дело в том, что его повесть до того пошла, глупа и бездарна, что на основании её начала ничего нельзя (как ни бейся) развить. Герой — какой-то нервический трясун — как ни взглянет на него героиня, так и хлопнется он в обморок. | |
— письмо П. В. Анненкову 20 ноября — 2 декабря 1847 |
— рецензия на «Бедных людей», декабрь 1847 |
… ерунда страшная![1] | |
— письмо П. В. Анненкову 15 февраля 1848 |
… повесть весьма замечательная, но только совсем не в том смысле, как те, о которых мы [тут] говорили. Будь под нею подписано какое-нибудь неизвестное имя, мы бы не сказали о ней ни слова. Герой повести — некто Ордынов; он весь погрузился в занятия науками; какими — об этом автор не сказал <…>. Из слов и действий Ордынова нисколько не видно, чтоб он занимался какою-нибудь наукою; но можно догадаться из них, что он сильно занимался каббалистикою, чернокнижием <…>. Но ведь это не наука, а сущий вздор; но тем не менее и она наложила на Ордынова свою печать, т. е. сделала его похожим на повреждённого и помешанного. <…> В глазах у [купца] столько электричества, гальванизма и магнетизма, что иной физиолог предложил бы ему хорошую цену за то, чтоб он снабжал его по временам если не глазами, то хоть молниеносными, искрящимися взглядами для учёных наблюдений и опытов. Герой наш тотчас же влюбился в купчиху; <…> купчиха несла какую-то дичь, в которой мы не поняли ни единого слова, а Ордынов, слушая её, беспрестанно падал в обморок. Часто тут вмешивался купец, с его огненными взглядами и с сардоническою улыбкою. Что они говорили друг другу, из чего так махали руками, кривлялись, ломались, замирали, обмирали, приходили в чувство, — мы решительно не знаем, потому что изо всех этих длинных патетических монологов не поняли ни единого слова. Не только мысль, даже смысл этой, должно быть, очень интересной повести остаётся и останется тайной для нашего разумения, пока автор не издаст необходимых пояснений и толкований на эту дивную загадку его причудливой фантазии. Что это такое — злоупотребление или бедность таланта, который хочет подняться не по силам и потому боится идти обыкновенным путём и ищет себе какой-то небывалой дороги? Не знаем; нам только показалось, что автор хотел попытаться помирить Марлинского с Гофманом, подболтавши сюда немного юмору в новейшем роде и сильно натеревши всё это лаком русской народности. Удивительно ли, что вышло что-то чудовищное, напоминающее теперь фантастические рассказы Тита Космократова, забавлявшего ими публику в 20-х годах нынешнего столетия. Во всей этой повести нет ни одного простого и живого слова или выражения: всё изысканно, натянуто, на ходулях, поддельно и фальшиво.[1] | |
— «Взгляд на русскую литературу 1847 года» (статья 2), февраль 1848 |