Роберт Саути

Роберт Са́ути (англ. Robert Southey; 12 августа 1774 — 21 марта 1843) — английский поэт-романтик, представитель «Озёрной школы», прозаик.

Роберт Саути

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

	Если католические миссионеры, преодолев все трудности, в конце концов преуспевали в обращении какого-либо клана, то это обращение лишь в незначительной степени было следствием разума или чувства, и достаточно было какого-либо ничтожного обстоятельства, чтобы прозелиты вновь возвращались к своему старому язычеству. Появление какой-либо эпидемии туземцы приписывали действию злой силы, которая таилась в воде христианского крещения…
	If the Missionaries, overcoming all difficulties, succeeded in converting a clan at last, that conversion was so little the effect of reason or feeling, that any slight circumstance would induce the proselytes; to relapse into their old paganism. An epidemic disorder appeared among them; they said it was occasioned by the water of baptism…
	— «История Бразилии» (History of Brazil, том I), 1810

В романах Джейн Остин больше верности природе, и, как мне кажется, тонкого чувства, чем в любом другом произведении её века.

Воображение — горячий конь, часто сбрасывающий с седла своего всадника.

Легче сорвать гору у подошвы её, чем наложить иго рабства на людей, решивших быть свободными.

Сжатость придаёт силу языку. Есть выражения, имеющие свойство лучей солнечных: чем более они сгущены, тем сильнее жгут.

Я мыслю с мертвецами, живу с ними, люблю их добродетели, порицаю недостатки, разделяю их страх и надежды, из их примера смиренно черпаю пользу.

Поэзия

	«Я всякие трупы резал, кромсал И буду наказан вдвойне. О братья! Заботился я о родне, Заботьтесь теперь обо мне! Я делал свечи из жира детей, Могильщиков брал под начал, Засушивал печени и сердца, Зародыши в спирт помещал. Ученики мой труп расчленят, Растащат мой жалкий скелет, И мне, осквернителю стольких могил, Покоя в собственной нет». — перевод: А. А. Штейнберг
	All kinds of carcasses I have cut up, And the judgment now must be— But brothers I took care of you, So pray take care of me! I have made candles of infants fat The Sextons have been my slaves, I have bottled babes unborn, and dried Hearts and livers from rifled graves. And my Prentices now will surely come And carve me bone from bone, And I who have rifled the dead man’s grave Shall never have rest in my own.
	— «Предостережение хирурга» (The Surgeon's Warning), 1798 [1837]

	— Так много разных трупов я вскрывал, И приближается расплата. О, братья, постарайтесь для меня, Старался я для вас когда-то. Я свечи жёг из жира мертвецов, И мне могильщики служили, Клал в спирт я новорождённых, сушил, Старался я для вас когда-то… За мной придут мои ученики И кость отделят мне от кости; Я, разорявший домы мертвецов, Не успокоюсь на погосте. — перевод: Н. С. Гумилёв, 1921
	— то же

	… Остров Тростника. Там благостный, тихий, как старый монах, Высиживал яйца почтенный монарх, Бросая порой отеческий взгляд На лежбище Принцев-крокодилят. <…> Она говорит: «О Король Королей! Ты чадолюбив — и меня пожалей: Погиб мой ребенок, отрада моя, От этой потери в неистовстве я. Твой подданный мальчика съел моего, О, выдай убийцу, отдай мне его!» <…> Но злость Короля и его хвастовство Причиною стали несчастий его; В ответ на жестокость — тирану урок: Хвалиться зубами бывает не впрок. «Меня, беззащитную женщину — съесть?!» И мигом, презрев августейшую честь, За туловище ухватив хвастуна, Стащила с яиц самодержца она. Да, способ для мести на диво был прост: Король неуклюж был, затем что бесхвост <…>. Взяла она за одного — шестерых! «Аллах справедлив!» — так соседу сосед Твердил, оценив поминальный обед, И все соглашались, что месть — хоть куда: Юные принцы — на славу еда! — перевод: Ю. Петров
	… the Island of Reeds. The King of the Crocodiles there was seen; He sat upon the eggs of the Queen; And all around, a numerous rout, The young Prince Crocodiles crawl'd about. <…> She <…> said, "O King, have pity on me, For I have lost my darling child, And that's the loss that makes me wild. "A Crocodile ate him for his food; Now let me have the murderer's blood <…>." Wicked the word, and bootless the boast, As cruel King Crocodile found to his cost; And proper reward of tyrannical might, He show'd his teeth, but he miss'd his bite. "A meal of me!" the Woman cried, Taking wit in her anger, and courage beside; She took him his forelegs and hind between, And trundled him off the eggs of the Queen. To revenge herself then she did not fail; He was slow in his motions for want of a tail <…>. She had taken herself, and six for one. "Mash-Allah!" her neighbors exclaim'd in delight. She gave them a funeral supper that night, Where they all agreed that revenge was sweet, And young Prince Crocodiles delicate meat.
	— «Король крокодилов» (The King of the Crocodiles), 1799 [1837]

• см. «Суд божий над епископом», 1799

О Саути

	Саути изменился. Вскоре я его увижу и упрекну за отступничество. Он, ненавидевший фанатизм, тиранию и закон, стал поклонником этих идолов, притом в наиболее отвратительной форме. Церковь Англии, её ад и всё прочее стали темой его панегирика. Он восторгался войной в Испании, где людская кровь льётся рекой ради славы правителей. Он проституирует своё перо восхвалением <…> английской конституции.
	— Перси Шелли, письмо Э. Хитчнер 15 декабря 1811

	Мне известно, что Саути сказал однажды одному из своих приятелей, что знает меня за самого последнего негодяя. Если подумать, кто и кому бросает подобное обвинение, остаётся только молча улыбнуться.
	— Перси Шелли, письмо Ли Ханту 20 декабря 1818

	Поэма лауреата не стоит, конечно, поэмы Вольтера в отношении силы вымысла, но творение Соуте есть подвиг честного человека и плод благородного восторга.
	— Александр Пушкин, «Последний из свойственников Иоанны д'Арк», январь 1837

Саути называют самым типичным представителем «Озёрной Школы» <…>. Из ряда лозунгов, брошенных этой школой, Саути больше всего обратил внимание на правду историческую и бытовую. Исключительно образованный, он охотно выбирал темами своих поэм и стихотворений отдалённые эпохи и чужие ему страны, причём стремился передавать характерные для них чувства, мысли и все мелочи быта, сам становясь на точку зрения своих героев. Для этого он пользовался всем богатством народной поэзии и первый ввёл в литературу её мудрую простоту, разнообразие размеров и могучий поэтический приём повторений. Однако, именно это и послужило причиной его непризнания, потому что девятнадцатый век интересовался прежде всего личностью поэта и не умел увидеть за великолепием образов их творца. Для нас стихотворения Саути — это целый мир творческой фантазии, мир предчувствий, страхов, загадок, о которых лирический поэт говорит с тревогой и в которых эпический находит своеобразную логику, только некоторыми частями соприкасающуюся с нашей. Никаких моральных истин, кроме, может быть, самых наивных, взятых как материал, невозможно вывести из этого творчества, но оно бесконечно обогащает мир наших ощущений и, преображая таким образом нашу душу, выполняет назначение истинной поэзии.

— Николай Гумилёв, «Баллады Роберта Саути», 1921

Джордж Байрон

Зачем теперь тревожить тень великих, Когда сменил их жалких бардов ряд? <…> Нет отдыха наборщикам, станкам; Там эпос Соути лавки наводняет <…>. Когда же, Соути, будет передышка? Ты в творчестве доходишь до излишка. Довольно трёх поэм. Ещё одна, И мы погибли; чаша уж полна. Ты мастерски пером своим владеешь, Так докажи, что и щадить умеешь. Но если ты, наперекор мольбам, Свой тяжкий плуг потащишь по полям Поэзии и будешь, не жалея, Ты чёрту отдавать матрон Берклея — То уж пугай поэзией своей Ещё на свет не вышедших детей…

— «Английские барды и шотландские обозреватели», 1809

Внешность у него эпическая. Это единственный нынешний профессиональный писатель. Все другие соединяют с писательством ещё какое-нибудь занятие. У него приятные, но не светские манеры, и первоклассный талант. Проза его безупречна. О его поэзии существуют различные мнения; для нынешнего поколения её, быть может, чересчур много; потомство вероятно произведёт отбор. Отдельные места могут поспорить с чем угодно. Сейчас у него есть почитатели, но нет читателей — за исключением прозы.

— дневник, 22 ноября 1813

	Никто, кроме Саути, не сделал ничего, что стоило бы хоть кусочка издательского пудинга, да и Саути не особенно удачлив на хорошую выдумку.
	Nobody but Southey has done any thing worth a slice of bookseller’s pudding; and he has not luck enough to be found out in doing a good thing.
	— письмо Т. Муру 10 января 1815

Боб Саути! Ты — поэт, лауреат, <…> Ну как живёшь, почтенный ренегат? В Озёрной школе всё, что вам угодно, Поют десятки мелких голосов, Как «в пироге волшебном хор дроздов; Когда пирог подобный подают На королевский стол и разрезают, Дрозды, как полагается, поют». Принц-регент это блюдо обожает. <…> Ты дерзок, Боб! Я знаю, в чём тут дело! Ведь ты мечтал, с отменным мастерством Всех крикунов перекричав умело, Стать в пироге единственным дроздом. Силёнки ты напряг довольно смело, Но вмиг на землю сверзился потом. Ты залететь не сможешь высоко. Боб! Летать крылатой рыбе нелегко, Боб! <…> Он, вопреки привычке прежних дней, Бранил былое, восхищаясь новым, За сытный пудинг со стола царей Стал антиякобинцем образцовым. Он поступился гордостью своей, Свободной волей и свободным словом, И пел султана, раз велел султан, — Правдив, как Саути, и, как Крэшоу, рьян! Он изменялся, видя измененья, Охотно, как магнитная игла: Но чересчур вертлявой, без сомненья, Его звезда полярная была! <…> Их имена теперь являют нам Ботани-бэй моральной географии; Из ренегатства с ложью пополам Слагаются такие биографии. <…> Нет пути обратно ренегатам; Сам Саути, лжец, пройдоха и лакей, Из хлева, где слывёт лауреатом, Не возвратится к юности своей, Когда был реформатором завзятым <…>. Не выносят короли творений. Которые не Саути настрочил. — перевод Т. Г. Гнедич

— «Дон Жуан» (посвящение, песни III и X, 1819—1822)

• см. «Видение суда» сентября 1821