Эрнест Ренан

Жозеф Эрнест Ренан (фр. Joseph Ernest Renan; 28 февраля 1823 — 2 октября 1892) — французский философ, писатель, историк религии и филолог.

Эрнест Ренан

Статья в Википедии

Произведения в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

	Узкая и своеобразная сторона каждой религии, которая является её слабостью, также является её силой: ведь люди гораздо больше объединяются узкими мыслями, чем широкими.
	Le côté étroit et particulier de chaque religion, qui fait sa faiblesse, fait aussi sa force : car les hommes se réunissent par leurs pensées étroites bien plus que par leurs pensées larges.
	— «Труды по истории религии» (Études d'histoire religieuse), 1857

	Ислам — это наиболее полное отрицание Европы. <…> Ислам — это презрение к науке, подавление гражданского общества; это ужасная простота семитского духа, сжимающая человеческий мозг, <…> закрывающая его для любого рационального изыскания.
	— 1-я лекция курса еврейского, халдейского и сирийского языков в Коллеж де Франс, 1862

	У немцев мало жизненных радостей; наивысшее наслаждение для них — ненависть, мысль о мщении и подготовка к нему. — 6 сентября 1870, пересказ Э. Гонкура
	Les Allemands ont peu de jouissances, et la plus grande qu’ils peuvent se donner, ils la placent dans la haine, dans la pensée et la perpétration de la vengeance.

	… христианство <…> слишком исключительно нравственно; красота им совершенно упущена из вида. А между тем, для совершенной философии, <…> красота есть дар Божий, так же как и добродетель. Она стоит добродетели; красивая женщина точно так же выражает одну из сторон божественной цели, одно из намерений Бога, как и гениальный мужчина или добродетельная женщина. Она знает это и потому гордится этим. Она инстинктивно чувствует то бесконечное сокровище, которое она несёт в своём теле; она хорошо знает, что и без ума, без талантов, без серьёзных добродетелей она составляет одно из лучших проявлений божества: как же запретить ей выставить в лучшем свете полученный ею дар, запретить оправить тот бриллиант, который ей достался? <…> Наряд женщины, со всеми её утончённостями, есть в своём роде великое искусство. Века и народы, которые достигают этого, — суть великие века и великие народы, и христианство показало своим исключением этого рода стремлений, что социальный идеал, который оно себе ставило, сделается руководителем совершенного общества только гораздо позднее, когда возмущение людей мира разобьёт то узкое иго, которое было первоначально наложено на секту восторженным пиетизмом. — перевод: Л. Н. Толстой, 1894
	… christianisme <…> est trop uniquement moral; la beauté chez lui est tout-à-fait sacrifiée. Or, aux yeux d’une philosophie complète la beauté <…> est un don de Dieu comme la vertu. Elle vaut la vertu; la femme belle exprime aussi bien une face du but divin, une des fins de Dieu, que l’homme de génie ou la femme vertueuse. Elle le sait et de là sa fierté. Elle sent instinctivement le trésor infini qu’elle porte en son corps; elle sait bien, que sans esprit, sans talent, sans grave vertu, elle compte entre les premières manifestations de Dieu: et pourquoi lui interdire de mettre en valour le don, qui lui a été fait, de sertir le diamant qui lui est échu? <…> La toilette de la femme avec tous ses raffinements, est du grand art à sa manière. Les siècles et les pays, qui savent y réussir, — sont les grands siècles, les grands pays et le christianisme montra par l’exclusion dont il frappa ce genre de recherches que l’idéal social qu’il concevait ne deviendrait le cadre d’une société complète que bien plus tard, quand la révolte des gens du monde aurait brisé le joug étroit imposé primitivement à la secte par un piétisme exalté.
	— «Марк Аврелий» (Marc Aurèle), 1882

	По существу Калибан оказывает нам более услуг, чем это сделал бы Просперо, реставрированный иезуитами и папскими зуавами. — Калибаном и Просперо иносказательно обозначены демократия и монархия
	— «Жуарская настоятельница» (L’Abbesse de Jouarre), 1886

	Забвение или, лучше сказать, историческое заблуждение является одним из главных факторов создания нации, и потому прогресс исторических исследований часто представляет опасность для национальности.
	— «Что такое нация?»

Когда жалуются на жизнь, то это почти всегда означает, что от нее требовали невозможного.

Любовь — настоящий Орфей, поднявший человечество из животного состояния.

Люди гораздо меньше ошибаются, когда сознаются в своём незнании, чем если воображают себя знающими всё то, чего они в действительности не знают.

Материалист похож на ребёнка, который видит в книге лишь ряд листов, покрытых чёрными пятнами и связанных между собою, и для которого картина есть лишь кусок полотна, покрытый красками.

Мечта хороша и полезна, если только не забывать, что она — мечта.

Народ, отличающийся весёлым нравом, самый лучший из народов.

Наша эпоха стремится к тому, чтобы заместить во всём моральные двигатели материальными.

Обывательский здравый смысл — плохой судья, когда дело идет о важных переменах.

Память людей это незаметный след той борозды, который каждый из нас оставляет в лоне бесконечности.

Политические обязанности могут измениться, обязанности человека к человеку — никогда.

Промышленный прогресс совсем не параллелен в истории прогрессу искусства и истинной цивилизации.

Существование нации — это повседневный плебисцит, как существование индивидуума — вечное утверждение жизни.

Трусость почти всегда вознаграждается, храбрость же — добродетель, которая чаще всего наказывается смертью.

Философия — это приправа, без которой все блюда кажутся безвкусными, но которая сама по себе не годится для пищи.

Характер гораздо больше сближает людей, чем ум.

Чаша жизни прекрасна! Какая глупость негодовать на неё только потому, что видишь её дно.

Человек принадлежит своему веку и своей расе даже тогда, когда борется против своего века и своей расы.

Честность есть истинный аристократизм нашего времени; она не нуждается в покровительстве, и хотя многие мечтают разыграть её, но овладеть ею им никак не удаётся.

О Ренане

	Какая досада, что Ренан в молодости начитался Фенелона! Квиетизм примешался к кельтицизму, и всё оказалось сглаженным.
	Quel dommage que Renan, dans sa jeunesse, ait tant lu Fénelon ! Le quiétisme s'est ajouté au celticisme et les arêtes vives manquent.
	— Гюстав Флобер, письмо Эдме Роже де Женнет сентября 1873

	Мозг Ренана похож на собор, где упразднили богослужение и где, сохраняя его церковную архитектуру, держат дрова, вязанки соломы, кучу всякой всячины. — 1 февраля 1885, пересказ Э. Гонкура, шутка дала повод Франсуа Леметру написать в «Revue bleue» целую статью
	— Альфонс Доде

Чуждый какому-либо из существующих вероисповеданий, он в высокой степени обладает религиозным чувством. Не будучи верующим сам, он наделён особым даром постигать во всех их тонкостях народные верования. <…> я сказал бы, что не вера владеет им, а он владеет верой. <…> Рождённый художником, он стал учёным. <…> Г-н Ренан обладает особой способностью <…> проникать в дух первоначальных эпох. Он обнаруживает удивительное чутьё и превосходное чувство такта, раскрывая перед нами то, что до сих пор оставалось скрытым в предрассветных сумерках.

— Анатоль Франс, «Эрнест Ренан — историк христианства», 1887 (сб. «Литературная жизнь (Серия первая)»)

	Ренан всегда оставался священником и только очищал религию. Он верил в божественное, в знание, он верил в будущее людей.
	— Анатоль Франс

Дневник братьев Гонкур

Ренана — телячья голова, покрытая красными пятнами и затвердениями, как ягодицы у обезьяны. Это дородный, приземистый человек, плохо сложенный, голова ушла в плечи, что придает ему вид немного горбатого; похож на животное, на что-то среднее между свиньёй и слоном, — глаза маленькие, огромный нависший нос, лицо, испещренное прожилками, как мрамор, одутловатое, покрытое пятнами. У этого болезненного существа, нескладного, уродливого и отталкивающего, — фальшивый и пронзительный голосок. <…> Ренан сбит с толку, ошеломлён резкостью мыслей и выражений, <высказанных на обеде>, он почти онемел, но ему любопытно, он заинтересован, внимательно слушает и впитывает цинизм этих речей, словно порядочная женщина, очутившаяся на ужине среди девиц лёгкого поведения. Потом, за десертом, возникают высокие темы. — 28 марта 1863

Чем ближе узнаёшь [Ренана], тем он кажется очаровательнее, проще и сердечнее в своей учтивости. Физическая непривлекательность сочетается в нём с привлекательностью духовной; в этом апостоле сомнения есть некая возвышенная и умная благожелательность, свойственная жрецам науки. — 25 мая 1868

Дневник Эдмона Гонкура

Речь идёт об остывании земного шара, которое произойдёт через несколько десятков миллионов лет. Для Бертло это служит поводом нарисовать в ярких красках, как последние люди на земле укрываются в шахтах, где пищей им служат грибы, а гремучий газ заменяет господа бога. — Но, быть может, — перебивает его Ренан, слушавший с глубочайшей серьёзностью, — эти люди будут обладать большой метафизической силой? И невероятная наивность, с какою он произносит эти слова, вызывает за столом взрыв смеха. — 11 июня 1872

Ренан сделался официальным восхвалителем Гюго, — право, это уж чересчур забавно. Здесь, в этом самом дневнике, описан обед у Маньи, на котором он только и твердил, что Гюго абсолютно бездарен. Просто диву даёшься порой, как этот Ренан умеет лизать зад у баловней судьбы! — 10 февраля 1886

По поводу статьи Леметра об Анатоле Франсе в «Фигаро» Доде сказал мне: «Всё это — шайка Ренана, шайка эрудитов с чуть-чуть заплесневелой учёностью, но и с крупицей поэзии». — Да, это — эрудиция для женщин, приспособленная для них кокетливыми профессоришками, чей великий наставник — Ренан. — 24 июля 1889