Александр Викторович Ерёменко

Алекса́ндр Ви́кторович Ерёменко (1950—2021) — российский поэт, представитель метареализма — течения в поэзии 70-х-90-х гг. XX века, означающее «метафизический», а также «метафорический реализм».

Александр Ерёменко
Статья в Википедии

Родился в деревне Гоношиха Алтайского края. В 1974 году переехал в Москву. В середине восьмидесятых он вместе с поэтами Алексеем Парщиковым и Иваном Ждановым создал неформальную литературную группу «метаметафористов». В 2002 году получил поэтическую премию имени Пастернака.

Цитаты из стихотворений разных лет

править
  •  

Любые системы вмещаются в код.
Большие участки кодируют с ходу.
Ночной механизмик свистит за комодом,
и в белой душе расцветает диод.
Вот маленький сад. А за ним ― огород.
Как сильно с периодом около года
взлетала черёмуха за огородом,
большая и белая, как водород![1]

  — «Когда наугад расщепляется код...», 1980
  •  

Будь, поэт, предельно честен.
Будь, поэт, предельно сжатым.
Напиши для нас в «Известьях»
для народных депутатов!
Ведь писал же ты про БАМ.
Хочешь, рифмой помогу:
«Лучше Родину продам,
чем у Родины в долгу».
С храбрым кукишем в кармане
ты писал для нас подробно
про солдат в Афганистане
ограниченных, но добрых! <...>
Стань, как правда, неудобен
и, как истина, коварным.
Покажи, на что способен,
откровенная бездарность!
Чтоб от смелости мурашки
пробежали до макушки,
напиши нам про шарашки,
ну а лучше ― про психушки.[1]

  — «Будь, поэт, предельно честен...», 1986
  •  

Устав висеть на турнике,
ушла, а руки ― позабыла.
И там, где кончились перила,
остановилась в тупике.
Уже по грудь в тугом песке,
империя вокруг басила,
смеркался день, живот знобило,
и глаз, как чудный лепесток,
дождем и снегом заносило…[1]

  — «Устав висеть на турнике...», 1988
  •  

Льет дождь… Цепных не слышно псов
на штаб-квартире патриарха,
где в центре аглицкого парка
стоит Венера. Без трусов.
Рыбачка Соня как-то в мае,
причалив к берегу баркас,
сказала Косте: «Все вас знают,
а я так вижу в первый раз…»
Льет дождь. На темный тес ворот,
на сад, раздерганный и нервный,
на потемневшую фанерку
и надпись «Все ушли на фронт».[1]

  — «Переделкино», 1989
  •  

Он голосует за «сухой закон»,
балдея на трибуне, как на троне.
Кто он? Писатель, критик, чемпион
зачатий пьяных в каждом регионе,
лауреат всех премий… вор в законе!
Он голосует за «сухой закон».
Он раньше пил запоем, как закон,
по саунам, правительственным дачам,
как идиот, забором обнесен,
по кабакам, где счет всегда оплачен,
а если был особенно удачлив ―
со Сталиным ― коньяк «Наполеон». <...>
Я тоже голосую за закон,
свободный от воров и беззаконий,
и пью спокойно свой одеколон
за то, что не участвовал в разгоне
толпы людей, глотающей озон,
сверкающий в гудящем микрофоне.[1]

  — Стихи о «сухом законе», 1989
  •  

Моделируем ситуацию: он выходит из ресторана,
и на книжной толкучке к нему подваливает пижон:
― Меняю «Буковского» на «Корвалана»… ―
Полковник Боков не поражён.
Причем здесь Авиценна, Ньютон или Шекспир? <...>
Я сегодня вычислил на грани шока ―
это твоя дезинформация деформирует микромир,
начальник Отдела дезинформации полковник Боков!
Но полковник Боков не просто враль.
Но по ночам я читаю хокку,
а не «Сионские протоколы»...
Начальник Отдела дезинформации полковник Боков,
это твои проколы.[1]

  — «Начальник Отдела дезинформации полковник Боков...», 1989
  •  

Поверхностное натяжение стягивает пространство
в холерные бунты,
складывается складками на мундире ефрейтора.
Втыкаются в кладбище пикирующие кресты.
И тебе не спится в астральных твоих сферах,
потому что совесть ― это не вектор, а перпендикуляр,
восставленный к вектору…
И тебя притягивает «Елисеевский»,
гостиница «Советская» ― бывший ресторан…»[1]

  — «Зачем ты рискуешь магазином и душистой папироской...», 1989
  •  

Косыми щитами дождей
заставлены лица людей,
больница и зданье райкома,
где снизу деревьев оскома,
а сверху ― портреты вождей
заставленыплотнымщитом
каквинныйотделгастронома
икакпредисловиектому
«Всемирнойистории» том
заставлен, заброшен, забыт,
и воет, как сброшенный с крыши
вчерашний, зажравшийся, пышный
и бешеный палеолит. <...>
Я вздрогну и спрыгну с коня,
и гляну на правую руку,
когда, улыбаясь, как сука,
ОПРИЧНИК ПОЙДЕТ НА МЕНЯ.[1]

  — «Косыми щитами дождей...», 1990
  •  

Я пил с Мандельштамом на Курской дуге.
Снаряды взрывались и мины.
Он кружку железную жал в кулаке
и плакал цветами Марины.
И к нам Пастернак по окопу скользя,
сказал, подползая на брюхе:
«О, кто тебя, поле, усеял тебя
седыми майорами в брюках[1]

  — «Я пил с Мандельштамом на Курской дуге...», 1991
  •  

Когда мне будет восемьдесят лет,
то есть когда я не смогу подняться
без посторонней помощи с того
сооруженья наподобье стула,
а говоря иначе, туалет
когда в моем сознанье превратится
в мучительное место для прогулок
вдвоем с сиделкой, внуком или с тем,
кто забредет случайно, спутав номер
квартиры, ибо восемьдесят лет ―
приличный срок, чтоб медленно, как мухи,
твои друзья былые передохли,
тем более что смерть ― не только факт
простой биологической кончины,
так вот, когда, угрюмый и больной,
с отвисшей нижнею губой
(да, непременно нижней и отвисшей),
в легчайших завитках из-под рубанка
на хлипком кривошипе головы
(хоть обработка этого устройства
приема информации в моем
опять же в этом тягостном устройстве
всегда ассоциировалась с
махательным движеньем дровосека)...[1]

  — «Когда мне будет восемьдесят лет...», 1991
  •  

Подполковник сидит в самолёте.
Бьёт в бетон реактивная пыль.
Он сейчас в боевом развороте
улетит в Израиль.
Что мы знаем о смелом пилоте,
пионере космических трасс?
Он служил на космическом флоте,
а теперь улетает от нас.
Вы, наверное, лучше соврёте,
только это не сказка, а быль ―
то, что он в боевом самолёте
улетел в Израиль!
И теперь он живет в Израиле,
где капиталистический строй.
Вы его никогда не любили,
а он был ― межпланетный герой.[1]

  — «Подполковник сидит в самолете...», 1991

Цитаты об Александре Ерёменко

править
  •  

Есть, например, такой феномен, как Александр Ерёменко. Если не ошибаюсь, он представлен в этом проекте тремя публикациями, причём последняя из них в «Урале» за 2007 год, по сути, ретроспективная. Тем не менее, по влиянию на современную литературу он ― одна из самых заметных фигур. <...>
Что касается Александра Еременко, популярность его действительно велика, вокруг его имени созданы целые мифологемы. По-моему, его уход из литпроцесса ― одна из самых удачных стратегий пиара. Тех, кто шибко много печатается, у нас не жалуют. Вообще, успешных людей в России терпеть не могут. Есть такая легенда. И другое плохо, когда биографии нет. А у Ерёменко очень удачное совпадение в этом плане, хотя, скажу честно, далеко не все его стихи мне по душе. И плюс у этой группы ― Парщиков, Ерёменко, Жданов...[2]

  Андрей Пермяков, «Разговоры с Андреем Пермяковым», 2008
  •  

Скажем, Ерёменко очень сильно повлиял на уральскую поэзию, по сути, создал заново, изменил её атомарный состав. И во многом он это сделал благодаря личному общению, он часто ездил в Свердловск и общался с поэтами. И это влияние продолжается. Оно продолжается через Тягунова, через Санникова, через Кальпиди, через Казарина. А в Питере его влияния почти нет. Ерёменко развязал язык целому поколению уральских поэтов, не только свердловских. Если представить поэта такой молекулой, то в каждом уральском авторе есть атом Ерёменко. У поэта в жизни есть, может быть, полчаса, определяющих, что будет дальше. Если в эти условные полчаса поэта било током от стихов Ерёменко, это одно, а если, скажем, от стихов Бродского, то путь у поэта будет другой совсем. Ты читаешь, тебе 15 или 17 лет и тебя бьёт этим током. Всё. После этого у тебя уже другой состав крови, и писать ты будешь по-другому. Для меня Ерёменко очень важный поэт, многие его стихи я знаю наизусть.[3]

  Андрей Пермяков, «Разговоры с Андреем Пермяковым», 2010
  •  

Несколько реже встречается иной взгляд: очевидно живые объекты в стихах предстают в механизированном облике. Например, у Александра Еременко: Электрический ветер завязан пустыми узлами, и на красной земле, если срезать поверхностный слой, корабельные сосны привинчены снизу болтами с покосившейся шляпкой и забившейся глиной резьбой.[4]

  Андрей Пермяков, «Шаг на долгом пути», 2012
  •  

Я помню его подборку в одном из первых альманахов «Часть речи», которая сразу привлекла внимание центонной насыщенностью и какой-то особой, доверительно-домашней, интонацией, оставаясь сугубо в литературном измерении. Это качество присуще очень многим литераторам в их отношении к великим предшественникам ― в беседах, критике, исследованиях. Но собственно в творчестве оно проявляется довольно редко, у Лосева же оно тотально. После него вереницы цитат у более поздних поэтов (куплетность Кибирова и разухабистость Еременко) кажутся игрой, пивом после водки...[5]

  Олег Рогов, «…На книжную полку воткнут», 2012
  •  

Позвонил поэт Ерёменко и пригласил меня провести окончание судьбоносного для мировой культуры дня в компании хмельных друзей и веселых подруг. У меня это дело не сложилось. Да и ехать в такую компанию после окончания продажи алкоголя было как-то нелепо.
Ерёменко сказал, что Пушкин выбрал секундантом не Вяземского, а Данзаса потому, что тот наименее был склонен затевать канитель насчет примирения. Мол, Пушкин твердо решил убить или же быть убитым. Я же думаю, что гений всех времен и народов руководствовался еще и поэтическими соображениями. Он предвидел, что в ХХ веке появится диссонансная рифма. И пожелал, чтобы отдалённые потомки использовали в стихотворении о его трагической гибели рифму Данзас ― Дантес.[6]

  Владимир Тучков, «Прибытие поезда. Надуманное», 2014

Источники

править
  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 А. Еременко. «Матрос котенка не обидит». Собрание сочинений. — М.: Фаланстер, 2013 г.
  2. Пермяков Андрей. Разговоры с Андреем Пермяковым. — Саратов: «Волга», № 2, 2008 г.
  3. Пермяков Андрей. Разговоры с Андреем Пермяковым: Олег Дозморов — Данила Давыдов. — Саратов: «Волга», № 11-12, 2010 г.
  4. Пермяков Андрей. Шаг на долгом пути. — Саратов: «Волга», № 5-6, 2012 г.
  5. О. Г. Рогов. «…На книжную полку воткнут». — Саратов: «Волга», № 9-10, 2012 г.
  6. Владимир Тучков, Прибытие поезда. Надуманное. — Саратов: «Волга», № 11-12, 2014 г.

Ссылки

править