Двадцать тысяч льё под водой

«Двадцать тысяч льё под водой» (фр. Vingt mille lieues sous les mers) — классический научно-фантастический роман Жюля Верна. Впервые опубликован в 1869—1870 годах. В нём выведен герой капитан Немо, управляющий подводной лодкой «Наутилус» (его история завершена в романе «Таинственный остров»). Повествование ведёт профессор Аронакс.

Двадцать тысяч льё под водой

Статья в Википедии

Тексты в Викитеке

Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

Часть первая

	… я был убеждён в существовании «чудовища». <…> Человеческий ум склонен создавать величественные образы гигантов. И море — именно та область, та единственная стихия, где эти гиганты, перед которыми земные животные, слоны и носороги, просто пигмеи, могут рождаться и существовать. — глава II
	… j’admettais l’existence du « monstre ». <…> L’esprit humain se plaît à ces conceptions grandioses d’êtres surnaturels. Or la mer est précisément leur meilleur véhicule, le seul milieu où ces géants, — près desquels les animaux terrestres, éléphants ou rhinocéros, ne sont que des nains — puissent se produire et se développer.

	Чудовище, всплыв в поверхностные водные слои, отдыхало в нескольких туазах под уровнем океана, и от него исходил этот яркий, необъяснимой силы свет <…>. Светящийся предмет имел контуры огромного, удлинённой формы, овала, в центре которого, как в фокусе, свет был особенно ярок, по мере же приближения к краям ослабевал. — глава VI
	Le monstre, immergé à quelques toises de la surface des eaux, projetait cet éclat très-intense, mais inexplicable <…>. La partie lumineuse décrivait sur la mer un immense ovale très-allongé, au centre duquel se condensait un foyer ardent dont l’insoutenable éclat s’éteignait par dégradations successives.

	В том, что Создатель творит чудеса, нет ничего удивительного, но увидеть своими глазами нечто чудесное, сверхъестественное и притом созданное человеческим гением, — тут есть над чем задуматься! <…> Однако раздумывать долго не было времени. Мы лежали на поверхности невиданного подводного судна, напоминавшего собой <…> огромную стальную рыбу. — глава VII
	Que ce qui est prodigieux vienne du Créateur, c’est tout simple. Mais trouver tout à coup, sous ses yeux, l’impossible mystérieusement et humainement réalisé, c’était à confondre l’esprit ! Il n’y avait pas à hésiter cependant. Nous étions étendus sur le dos d’une sorte de bateau sous-marin, qui présentait <…> la forme d’un immense poisson d’acier.

	Во всех странах мира поймут, что нужно человеку, когда он открывает рот, щёлкает зубами, чавкает! На этот счёт язык один как в Квебеке, так и в Паумоту, как в Париже, так и у антиподов: «Я голоден! Дайте мне поесть!» — глава VIII
	Dans tous les pays de la terre ouvrir la bouche, remuer les mâchoires, happer des dents et des lèvres, est-ce que cela ne se comprend pas de reste ? Est-ce que cela ne veut pas dire à Québec comme aux Pomotou, à Paris comme aux antipodes : J’ai faim ! donnez-moi à manger !
	— Нед Ленд

	На столовой утвари, ложках, вилках, ножах, тарелках был выгравирован инициал в полукружии надписи-девиза: <…> Mobilis in mobile Подвижный в подвижной среде! — глава VIII
	Chaque ustensile, cuiller, fourchette, couteau, assiette, portait une lettre entourée d’une devise en exergue: <…> Mobilis in mobile Mobile dans l’élément mobile !

	Это собрание картин — последнее воспоминание о земле, которая для меня уже не существует. В моих глазах ваши современные живописцы — то же, что старинные мастера <…>. Гений не имеет возраста. — глава XI
	Ce sont mes derniers souvenirs de cette terre qui est morte pour moi. À mes yeux, vos artistes modernes ne sont déjà plus que des anciens <…>. Les maîtres n’ont pas d’âge.

— Ведь элементы, которые служат проводниками этой чудодейственной силы, должны быстро истощаться, не так ли? Чем вы замените хотя бы цинк? Вы ведь не поддерживаете связи с землёй? — Отвечу на ваш вопрос, — сказал капитан Немо. — Прежде всего скажу, что на морском дне имеются значительные залежи руд, цинка, железа, серебра, золота и прочее, разработка которых не составит большого труда. Но я не пожелал пользоваться благами земли и предпочёл позаимствовать у моря количество энергии, потребной для нужд корабля. <…> в море нет недостатка в этой энергии. Я мог бы, кстати сказать, проложив кабель на различных глубинах, получить ток от разности температур в различных водных слоях. Но я предпочёл более практичный способ. <…> Вам известен состав морской воды. На тысячу граммов приходится девяносто шесть с половиной процентов чистой воды, два и две трети процента хлористого натрия; далее в небольшом количестве [другие соли]. Вы видите, что хлористый натрий содержится в морской воде в значительном количестве. Вот этот-то натрий я выделяю из морской воды и питаю им свои элементы. — глава XII

—Les éléments que vous employez pour produire ce merveilleux agent doivent s’user vite. Le zinc, par exemple, comment le remplacez-vous, puisque vous n’avez plus aucune communication avec la terre ? — Votre question aura sa réponse, répondit le capitaine Nemo. Je vous dirai, d’abord, qu’il existe au fond des mers des mines de zinc, de fer, d’argent, d’or, dont l’exploitation serait très-certainement praticable. Mais je n’ai rien emprunté à ces métaux de la terre, et j’ai voulu ne demander qu’à la mer elle-même les moyens de produire mon électricité. <…> les moyens ne me manquaient pas. J’aurais pu, en effet, en établissant un circuit entre des fils plongés à différentes profondeurs, obtenir l’électricité par la diversité de températures qu’ils éprouvaient ; mais j’ai préféré employer un système plus pratique. <…> Vous connaissez la composition de l’eau de mer. Sur mille grammes on trouve quatre-vingt-seize centièmes et demi d’eau, et deux centièmes deux tiers environ de chlorure de sodium ; puis, en petite quantité des <…>. Vous voyez donc que le chlorure de sodium s’y rencontre dans une proportion notable. Or, c’est ce sodium que j’extrais de l’eau de mer et dont je compose mes éléments.

— «Наутилус» имеет два корпуса, один наружный, другой внутренний; они соединены между собой железными балками, имеющими двутавровое сечение, которые придают судну чрезвычайную прочность. В самом деле, благодаря такой конструкции судно противостоит любому давлению, подобно монолиту. Крепостью своего корпуса «Наутилус» обязан отнюдь не заклепкам обшивки: монолитность его конструкции достигнута путём сварки и обеспечена однородностью материалов, что позволяет ему вступать в единоборство с самыми бурными морями. — глава XIII

« Le Nautilus se compose de deux coques, l’une intérieure, l’autre extérieure, réunies entre elles par des fers en T qui lui donnent une rigidité extrême. En effet, grâce à cette disposition cellulaire, il résiste comme un bloc, comme s’il était plein. Son bordé ne peut céder ; il adhère par lui-même et non par le serrage des rivets, et l’homogénéité de sa construction, due au parfait assemblage des matériaux, lui permet de défier les mers les plus violentes. »

	— Милейший Нед, вы гроза рыб, искуснейший рыболов! Вы переловили множество этих занятных животных. Но бьюсь об заклад, что вы и понятия не имеете, как их классифицируют. — <…> на съедобных и несъедобных! — глава XIV
	« Ami Ned, vous êtes un tueur de poissons, un très-habile pêcheur. Vous avez pris un grand nombre de ces intéressants animaux. Mais je gagerais que vous ne savez pas comment on les classe. — <…> en poissons qui se mangent et en poissons qui ne se mangent pas ! »

— … каждый выстрел из такого ружья несёт смерть. И как бы легко ни было ранено животное, оно падает, как поражённое молнией. <…> Потому что эти ружья заряжены не обычными пулями, <…> и у меня имеется изрядный их запас. Эти стеклянные капсюли, заключённые в стальную оболочку с тяжёлым свинцовым дном, — настоящие лейденские банки в миниатюре! Они содержат в себе электрический заряд высокого напряжения. При самом лёгком толчке они разряжаются, и животное, каким бы могучим оно ни было, падает замертво. Прибавлю, что эти капсюли не крупнее дроби номер четыре и что обойма ружья вмещает не менее десяти зарядов. — глава XV

— … ce fusil tous les coups sont mortels, au contraire, et dès qu’un animal est touché, si légèrement que ce soit, il tombe foudroyé. <…> Parce que ce ne sont pas des balles ordinaires que ce fusil lance, mais de petites capsules de verre, <…> — et dont j’ai un approvisionnement considérable. Ces capsules de verre, recouvertes d’une armature d’acier, et alourdies par un culot de plomb, sont de véritables petites bouteilles de Leyde, dans lesquelles l’électricité est forcée à une très-haute tension. Au plus léger choc, elles se déchargent, et l’animal, si puissant qu’il soit, tombe mort. J’ajouterai que ces capsules ne sont pas plus grosses que du numéro quatre, et que la charge d’un fusil ordinaire pourrait en contenir dix.

	Взгляните-ка на океан, разве это не живое существо? Порою гневное, порою нежное! Ночью он спал как и мы, и вот просыпается в добром расположении духа после покойного сна! — глава XVIII (вариант распространённой мысли)
	Voyez cet océan, monsieur le professeur, n’est-il pas doué d’une vie réelle ? N’a-t-il pas ses colères et ses tendresses ? Hier, il s’est endormi comme nous, et le voilà qui se réveille après une nuit paisible !

	Нужны новые люди, а не новые континенты! — глава XIX
	Ce ne sont pas de nouveaux continents qu’il faut à la terre, mais de nouveaux hommes !

	На борту обособленный мир! Он так же обособлен от Земли, как обособлены планеты, вращающиеся вместе с Землей вокруг Солнца; и наши труды так же не дойдут до Земли, как и труды учёных Сатурна или Юпитера. — глава XXIII
	C’est un monde à part. Il est aussi étranger à la terre que les planètes qui accompagnent ce globe autour du soleil, et l’on ne connaîtra jamais les travaux des savants de Saturne ou de Jupiter.

Глава X

— То, что вы принимаете за говядину, господин профессор, всего лишь филейная часть морской черепахи. А вот жаркое из печени дельфина; вы легко приняли бы это блюдо за рагу из свинины! Мой повар мастерски консервирует дары океана. Отведайте всего понемногу. Вот консервы из голотурий; любой малаец нашёл бы их несравненными на вкус! Вот крем, взбитый из сливок, которые поставляют нам киты; вот сахар, который добывается из гигантских фукусов Северного моря! И наконец, позвольте вам предложить варенье из анемонов, не уступающих в сочности самым спелым плодам земли. И я отведывал от каждого блюда не из жадности, а из любопытства. А капитан Немо тем временем чаровал меня, рассказывая баснословные вещи. — Море, господин Аронакс, — говорил он, — кормит меня! Щедроты его неистощимы. Море не только кормит меня, но и одевает. Ткань на вашем костюме соткана из биссуса некоторых двустворчатых моллюсков; окрашена она, по примеру древних, соком пурпурницы, а фиолетовый оттенок придан экстрактом аплизий Средиземного моря. Духи, что стоят на туалетном столике в вашей каюте, получены сухой перегонкой морских растений. Ваша постель из мягкой морской травы зостеры. Пером вам будет служить китовый ус, чернилами — выделения желёз каракатицы. Я живу дарами моря, и море в своё время возьмёт обратно свои дары! <…> Море — это всё! Оно покрывает собой семь десятых земного шара. Дыхание его чисто, животворно. В его безбрежной пустыне человек не чувствует себя одиноким, ибо вокруг себя он ощущает биение жизни. В лоне морей обитают невиданные диковинные существа. Море — это вечное движение и любовь, вечная жизнь, как сказал один из ваших поэтов. <…> Море — обширный резервуар природы! Если можно так выразиться, морем началась жизнь земного шара, морем и кончится! Тут высший покой! Море не подвластно деспотам. На поверхности морей они могут ещё чинить беззакония, вести войны, убивать себе подобных. Но на глубине тридцати футов под водой они бессильны, тут их могущество кончается! Ах, сударь, оставайтесь тут, живите в лоне морей! Тут, единственно тут, настоящая независимость! Тут нет тиранов! Тут я свободен!

— Ce que vous croyez être de la viande, monsieur le professeur, n’est autre chose que du filet de tortue de mer. Voici également quelques foies de dauphin que vous prendriez pour un ragoût de porc. Mon cuisinier est un habile préparateur, qui excelle à conserver ces produits variés de l’Océan. Goûtez à tous ces mets. Voici une conserve d’holoturies qu’un Malais déclarerait sans rivale au monde, voilà une crème dont le lait a été fourni par la mamelle des cétacés, et le sucre par les grands fucus de la mer du Nord, et enfin, permettez-moi de vous offrir des confitures d’anémones qui valent celles des fruits les plus savoureux. Et je goûtais, plutôt en curieux qu’en gourmet, tandis que le capitaine Nemo m’enchantait par ses invraisemblables récits. « Mais cette mer, monsieur Aronnax, me dit-il, cette nourrice prodigieuse, inépuisable, elle ne me nourrit pas seulement ; elle me vêtit encore. Ces étoffes qui vous couvrent sont tissées avec le byssus de certains coquillages ; elles sont teintes avec la pourpre des anciens et nuancées de couleurs violettes que j’extrais des aplysis de la Méditerranée. Les parfums que vous trouverez sur la toilette de votre cabine sont le produit de la distillation des plantes marines. Votre lit est fait du plus doux zostère de l’Océan. Votre plume sera un fanon de baleine, votre encre la liqueur sécrétée par la seiche ou l’encornet. Tout me vient maintenant de la mer comme tout lui retournera un jour ! <…> La mer est tout ! Elle couvre les sept dixièmes du globe terrestre. Son souffle est pur et sain. C’est l’immense désert où l’homme n’est jamais seul, car il sent frémir la vie à ses côtés. La mer n’est que le véhicule d’une surnaturelle et prodigieuse existence ; elle n’est que mouvement et amour ; c’est l’infini vivant, comme l’a dit un de vos poètes. <…> La mer est le vaste réservoir de la nature. C’est par la mer que le globe a pour ainsi dire commencé, et qui sait s’il ne finira pas par elle ! Là est la suprême tranquillité. La mer n’appartient pas aux despotes. À sa surface, ils peuvent encore exercer des droits iniques, s’y battre, s’y dévorer, y transporter toutes les horreurs terrestres. Mais à trente pieds au-dessous de son niveau, leur pouvoir cesse, leur influence s’éteint, leur puissance disparaît ! Ah ! monsieur, vivez, vivez au sein des mers ! Là seulement est l’indépendance ! Là je ne reconnais pas de maîtres ! Là je suis libre !

Глава XXII

	Вы удивляетесь, господин профессор, что, ступив на землю в любой части земного шара, вы встречаете дикарей? Дикари! Да где же их нет? И чем эти люди, которых вы именуете дикарями, хуже других? — вариант распространённых мыслей
	Vous vous étonnez, monsieur le professeur, qu’ayant mis le pied sur une des terres de ce globe, vous y trouviez des sauvages ? Des sauvages, où n’y en a-t-il pas ? Et d’ailleurs, sont-ils pires que les autres, ceux que vous appelez des sauvages ?

	— Пускай, хоть и людоеды, а всё же, возможно, честные люди! — отвечал Консель. — Разве сластёна не может быть порядочным человеком? Одно не мешает другому.
	— On peut être anthropophage et brave homme, répondit Conseil, comme on peut être gourmand et honnête. L’un n’exclut pas l’autre.

	Гроза без раскатов грома менее страшит людей, хотя опасен не гром, а молния.
	La foudre, sans les roulements du tonnerre, effraierait peu les hommes, bien que le danger soit dans l’éclair, non dans le bruit.

Часть вторая

… для поэта жемчужина — слеза моря, для восточных народов — окаменевшая капля росы; для женщин — драгоценный овальной формы камень с перламутровым блеском, который они носят, как украшение; <…> для химика — соединение фосфорнокислых солей с углекислым калием, и, наконец, для натуралиста — просто болезненный нарост, представляющий собою шаровидные наплывы перламутра внутри мягкой ткани мантии у некоторых представителей двустворчатых моллюсков. — глава II

… pour le poète, la perle est une larme de la mer ; pour les Orientaux, c’est une goutte de rosée solidifiée ; pour les dames, c’est un bijou de forme oblongue, d’un éclat hyalin, d’une matière nacrée, qu’elles portent au doigt, au cou ou à l’oreille ; pour le chimiste, c’est un mélange de phosphate et de carbonate de chaux avec un peu de gélatine, et enfin, pour les naturalistes, c’est une simple sécrétion maladive de l’organe qui produit la nacre chez certains bivalves.

	… творческая сила природы всё же превышает разрушительные инстинкты человека. — глава III
	… car la force créatrice de la nature l’emporte sur l’instinct destructif de l’homme.

	… я до последнего вздоха буду защитником угнетённых! — глава III
	… je suis encore, et, jusqu’à mon dernier souffle, je serai de ce pays-là !

	… в области [судостроения] наши современники ушли недалеко от древних. Несколько веков понадобилось, чтобы открыть механическую силу пара! Кто знает, появится ли даже через сто лет второй «Наутилус»! — глава IV
	… sous ce rapport, les modernes ne sont pas plus avancés que les anciens. Il a fallu bien des siècles pour trouver la puissance mécanique de la vapeur ! Qui sait si dans cent ans, on verra un second Nautilus !

	… я не сожалею, что мне довелось совершить подводное путешествие. Я буду вспоминать о нём с удовольствием, но для этого надо, чтобы оно кончилось. — глава VI
	… je ne regrette pas ce voyage sous les mers. Je serai content de l’avoir fait ; mais pour l’avoir fait, il faut qu’il se termine.
	— Нед Ленд

	Игрок жалеет обычно не о проигрыше, а о крушении надежд на выигрыш. — глава VIII
	Ce que les joueurs regrettent par-dessus tout, d’ordinaire, c’est moins la perte de leur argent que celle de leurs folles espérances.

	Каковы бы ни были причины, побудившие искать [Немо] независимости в глубинах морей, всё же он оставался человеком! Его сердце отзывалось на человеческие страдания, и он широкой рукой оказывал помощь угнетённым! — глава VIII
	Quels que fussent les motifs qui l’avaient forcé à chercher l’indépendance sous les mers, avant tout il était resté un homme ! Son cœur palpitait encore aux souffrances de l’humanité, et son immense charité s’adressait aux races asservies comme aux individus !

Над нами, среди бурых водорослей, плыли стволы деревьев, поваленные бурей в Андах или на Скалистых горах и принесённые в эти воды течением Амазонки или Миссисипи, обломки кораблекрушений, сломанные кили, части оснастки, обшивные доски, настолько отягчённые раковинами, что они не могли всплыть на поверхность океана. Время подтвердит и <…> утверждение Мори, что все эти предметы и вещества, скопляющиеся в продолжение веков, минерализуются от действия морской воды и образуют неистощимые залежи каменного угля. Драгоценный запас топлива, который предусмотрительная природа готовит к тому времени, когда люди исчерпают каменноугольные копи материков. — глава XI. Саргассово море

Au-dessus de nous flottaient des corps de toute provenance, entassés au milieu de ces herbes brunâtres, des troncs d’arbres arrachés aux Andes ou aux Montagnes-Rocheuses et flottés par l’Amazone ou le Mississipi, de nombreuses épaves, des restes de quilles ou de carènes, des bordages défoncés et tellement alourdis par les coquilles et les anatifes qu’ils ne pouvaient remonter à la surface de l’Océan. Et le temps justifiera un jour cette <…> opinion de Maury, que ces matières, ainsi accumulées pendant des siècles, se minéraliseront sous l’action des eaux et formeront alors d’inépuisables houillères. Réserve précieuse que prépare la prévoyante nature pour ce moment où les hommes auront épuisé les mines des continents.

Часто сплошная стена льдов, казалось, преграждала путь. — <…> никто ещё не преодолевал сплошные льды. Он силён, ваш капитан. Но — тысяча чертей! — не сильнее же он природы! А там, где самой природой нам положен предел, волей-неволей надо остановиться. — Верно, Нед Ленд! Но всё же я хотел бы знать, что находится за этими льдами. Вот эта стена меня самого раздражает! — <…> Стены на то и созданы, чтобы выводить из себя учёных. — глава XIII

Souvent l’horizon paraissait entièrement fermé. — <…> personne ne peut franchir la banquise. Il est puissant, votre capitaine ; mais, mille diables ! il n’est pas plus puissant que la nature, et là où elle a mis des bornes, il faut que l’on s’arrête bon gré mal gré. — — En effet, Ned Land, et cependant j’aurais voulu savoir ce qu’il y a derrière cette banquise ! Un mur, voilà ce qui m’irrite le plus ! — <…> Les murs n’ont été inventés que pour agacer les savants.

— Я, капитан Немо, двадцать первого марта тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года дошёл до Южного полюса, под девяностым градусом южной широты, и вступил во владение этой частью земного шара, равной одной шестой всех известных материков. — От чьего имени, капитан? — От моего собственного! И с этими словами он развернул чёрный флаг с вышитой на нём золотой буквой «Н». Затем, обращаясь к дневному светилу, бросавшему свой последний луч в морскую ширь, воскликнул: — Прощай, солнце! Скройся, лучезарное светило! Уйди за пределы этих свободных вод, и пусть полярная ночь покроет мраком мои новые владения! — глава XIV

« Eh bien, moi, capitaine Nemo, ce 21 mars 1868, j’ai atteint le pôle sud sur le quatre-vingt-dixième degré, et je prends possession de cette partie du globe égale au sixième des continents reconnus. — Au nom de qui, capitaine ? — Au mien, monsieur ! » Et ce disant, le capitaine Nemo déploya un pavillon noir, portant un N d’or écartelé sur son étamine. Puis, se retournant vers l’astre du jour dont les derniers rayons léchaient l’horizon de la mer : « Adieu, soleil ! s’écria-t-il. Disparais, astre radieux ! Couche-toi sous cette mer libre, et laisse une nuit de six mois étendre ses ombres sur mon nouveau domaine ! »

— Когда самое основание айсбергов размывается более тёплыми слоями воды или же разрушается последовательными ударами льдин друг о друга, то центр тяжести перемещается выше, в таком случае ледяная гора всей массой перевёртывается вверх основанием. Вот это и случилось. Одна из таких ледяных глыб опрокинулась и ударила по «Наутилусу», который стоял на месте под водой. Затем она скользнула по его корпусу, с непреодолимой силой приподняла его, вытеснила кверху, в менее плотный слой воды, где «Наутилус» и лежит, накренившись набок. <…> «Наутилус» оказался заключённым в ледяном туннеле шириной около двадцати метров и наполненном спокойной водой. <…> Светящийся потолок потух, но тем не менее салон весь сиял от окружающего сосредоточенного света. Благодаря способности отражать свет ледяные стены с огромной силой отбрасывали внутрь туннеля лучи от прожектора «Наутилуса». Я не в силах описать световые эффекты вольтовой дуги на этих прихотливо высеченных глыбах, где каждый угол, каждый гребень, каждая плоскость отбрасывали особый свет в зависимости от характера трещин, прорезавших лёд. Это был ослепительный рудник различных самоцветов, где сапфиры сливали свои синие лучи с зелёными лучами изумрудов. Опаловые тона невыразимой нежности ложились то там, то здесь среди пламенеющих точек, настоящих, огнём горевших бриллиантов такого блеска, что они слепили глаза. Сила света от прожектора возросла в сто раз, подобно свету лампы сквозь чечевицы стёкол маяка. — глава XV

— Lorsque les icebergs sont minés à leur base par des eaux plus chaudes ou par des chocs réitérés, leur centre de gravité remonte. Alors ils se retournent en grand, ils culbutent. C’est ce qui est arrivé. L’un de ces blocs, en se renversant, a heurté le Nautilus qui flottait sous les eaux. Puis, glissant sous sa coque et le relevant avec une irrésistible force, il l’a ramené dans des couches moins denses, où il se trouve couché sur le flanc. <…> Le Nautilus était emprisonné dans un véritable tunnel de glace, d’une largeur de vingt mètres environ, rempli d’une eau tranquille. <…> Le plafond lumineux avait été éteint, et cependant, le salon resplendissait d’une lumière intense. C’est que la puissante réverbération des parois de glace y renvoyait violemment les nappes du fanal. Je ne saurais peindre l’effet des rayons voltaïques sur ces grands blocs capricieusement découpés, dont chaque angle, chaque arête, chaque facette, jetait une lueur différente, suivant la nature des veines qui couraient dans la glace. Mine éblouissante de gemmes, et particulièrement de saphirs qui croisaient leurs jets bleus avec le jet vert des émeraudes. Çà et là des nuances opalines d’une douceur infinie couraient au milieu de points ardents comme autant de diamants de feu dont l’œil ne pouvait soutenir l’éclat. La puissance du fanal était centuplée, comme celle d’une lampe à travers les lames lenticulaires d’un phare de premier ordre.

	Каждый человек — уже только потому, что он человек, — достоин того, чтобы о нём думать. — глава XIX
	Tout homme, par cela seul qu’il est homme, vaut qu’on songe à lui.

	… если капитан Немо всё ещё живёт в просторе океана, как в своём избранном отечестве, пусть ненависть утихнет в этом ожесточённом сердце! Пусть созерцание такого множества чудес природы затушит огонь мести! Пусть в нём грозный судья уступит место мирному учёному, который будет продолжать свои исследования морских глубин! — глава XXIII. Заключение
	… si le capitaine Nemo habite toujours cet Océan, sa patrie d’adoption, puisse la haine s’apaiser dans ce cœur farouche ! Que la contemplation de tant de merveilles éteigne en lui l’esprit de vengeance ! Que le justicier s’efface, que le savant continue la paisible exploration des mers !

Перевод

Н. Г. Яковлева, Е. Ф. Корш, 1956

О романе

	Я надеюсь, что скоро вы увлечёте нас в глубины моря и заставите Ваших героев путешествовать в подводных лодках, усовершенствовать которые Вам помогут Ваши знания и Ваше воображение. <…> У Вас восхитительный талант и сердце, способное ещё больше его возвысить. — комментарий Верна (1899): «это она навела меня на мысль написать его»
	— Жорж Санд, письмо Жюлю Верну, 1865

	Здесь имеются и некоторые чувствительные нотки, как вы того требуете, и ещё приготовлены куски, которые можно будет вставить, если этого вам покажется недостаточно. Я постараюсь снабдить вас слезами в таком количестве, какое вам потребуется.
	— Жюль Верн, письмо П.-Ж. Этцелю сентября 1868

	Последние страницы <…> до сих пор потрясает меня при перечитывании, может быть, по воспоминаниям.
	— Валерий Брюсов, «Моя юность»

• см. Георгий Гуревич, «Карта страны фантазий» (пролог), 1967

	Наука Аронакса слишком «академична», это лишний раз подчёркивает «чисто механическая память» его слуги Конселя <…>. В общении с живой природой Аронакс обретает ту самую душу, которой так недоставало его бесплодной учёности.
	— Жан Верн, «Жюль Верн», 1973

	Если прикинуть, к какому архетипу восходит история капитана Немо, на память тут же приходит хитроумный Одиссей. <…> <…> французский классик на стороне проигравших, в то время как Гомер обрекает на бесконечную череду неудач победителя. <…> Сильно сомневаюсь, что Жюль Верн сознательно пытался «перегомерить» легендарного грека, но параллели, согласитесь, просто бросаются в глаза.
	— Василий Владимирский