Василий Кириллович Тредиаковский

(перенаправлено с «Тредьяковский»)

Васи́лий Кири́ллович Тредиако́вский (также Тредьяковский; 22 февраля (5 марта) 1703 — 6 (17) августа 1768) — русский поэт, переводчик и филолог.

Василий Тредиаковский
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе

Цитаты

править
  •  

Переводчик от творца только именем рознится.[1]

  •  

Поступка автора безмерно сходствует с цветом его волос, с движением очес, с обращением языка, с биением сердца.[1]

Поэзия

править
  •  

Канат рвётся,
Якорь бьётся,
Знать, кораблик понесётся. <…>
Плюнь на суку
Морску скуку.

  — «Песенка, которую я сочинил ещё будучи в московских школах, на мой выезд в чужие краи», 1726
  •  

Красят иных все златые скиптры,
И драгоценна порфира, митры;
Ты собой скипетр твой украсила,
И лицем светлым венец почтила.

  «Стихи похвальные России», <1728>
  •  

Расстался я с сердечным другом не на мало.
Увы! с ним разделили страны мя далеки,
Моря, лесы дремучи, горы, быстры реки.

Ах, всякая вещь из глаз мне его уносит,
И кажется, что всяка за него поносит
Меня, сим разлученьем страшно обвиняя,
И надежду, чтоб видеть, сладку отнимая.

  «Плач одного любовника, разлучившегося с своей милой, которую он видел во сне», 1730
  •  

Бесстыдный родомонт, иль буйвол, слон, иль кит,
Гора, полна мышей, о винной бочки вид! — эпиграмма на Ломоносова

  — Тредиаковский (?), «Ответ Тред. на Л.», 1753
  •  

Хоть глотку пьяную закрыл, отвисши зоб,
Не во́зьмешь ли с собой ты бочку пива в гроб? — аналогичная эпиграмма

  «Хоть глотку пьяную закрыл…», 1750-е (?)

О Тредиаковском

править
  •  

Сей муж был великого разума, многого учения, обширного знания и беспримерного трудолюбия; весьма знающ в латинском, греческом, французском, италиянском и в своём природном языке; также в философии, богословии, красноречии и в других науках. Полезными своими трудами приобрёл себе бессмертную славу и первый в России сочинил правилы нового российского стихосложения, много сочинил книг, а перевёл и того больше, да и столь много, что кажется невозможным, чтоб у одного человека достало к тому столько сил <…>. При том, <…> он первый открыл в России путь к словесным наукам…

  Николай Новиков, «Опыт исторического словаря о российских писателях», 1772
  •  

Если бы охота и прилежность могли заменить дарование, кого бы не превзошёл Тредиаковский в стихотворстве и красноречии? Но упрямый Аполлон вечно скрывается за облаком для самозванцев-поэтов и сыплет лучи свои единственно на тех, которые родились с его печатью. Не только дарование, но и самый вкус не приобретается; и самый вкус есть дарование. Учение образует, но не производит автора. Тредиаковский <…> знал древние и новые языки; читал всех лучших авторов и написал множество томов в доказательство, что он… не имел способности писать.

  Николай Карамзин, «Пантеон российских авторов», 1802
  •  

Когда Тредьяковский с своими одами являлся во дворец, то он всегда по приказанию Бирона, из самых сеней, чрез все комнаты дворцовые, полз на коленах, держа обеими руками свои стихи на голове, и таким образом доползая до Бирона и императрицы, делал им земные поклоны. Бирон всегда дурачил его и надседался со смеху.[2]

  Иван Ступишин, слова около 1818
  •  

В то время как юный Ломоносов парил лебедем, бездарный Тредиаковский пресмыкался, как муравей, разгадывал механизм, приличный русскому стопосложению, и оставил в себе пример трудолюбия и безвкусия. Смехотворными стихами своими, в отрицательном смысле, он преподал важный урок последующим писателям.

  Александр Бестужев, «Взгляд на старую и новую словесность в России», декабрь 1822
  •  

… Тредьяковский отпугнул русских надолго от гекзаметров и древних своими попытками.

  — Александр Бестужев, «Клятва при Гробе Господнем» Н. Полевого, 1833
  •  

Разве Тредьяковский может изгладиться в летописях ума человеческого? Никогда! Он будет в них как памятник стремления к поэзии без таланта.

  Николай Полевой, «Толки о „Евгении Онегине“, соч. А. С. Пушкина», 1825
  •  

Тредьяковский был, конечно, почтенный и порядочный человек. Его филологические и грамматические изыскания очень замечательны. Он имел о русском стихосложении обширнейшее понятие, нежели Ломоносов и Сумароков. <…>
Вообще изучение Тредьяковского приносит более пользы, нежели изучение прочих наших старых писателей.

  Александр Пушкин, «Путешествие из Москвы в Петербург», 1834
  •  

Что он был низок и подл, то доказывают приёмы, деланные ему при дворе. <…> Когда его при дворе почитали шутом и дураком, так не беда была вельможе тогдашнего времени поколотить его за то, что он не хотел писать дурацких стихов на дурацкую свадьбу.[2]

  Иван Лажечников, письмо А. С. Пушкину 22 ноября 1835
  •  

Самого старого скворца определили стихотворцем, под именем Василия Кирилыча Тредьяковского, и отдали ему приказ, чтоб на завтра же был готов к состязанию с соловьём. <…>
Запел соловей и сразу же осрамился. Пел он про радость холопа <…>. Сам-то он сверху донизу холоп был, <…> да «искусство» в холопских рамках усидеть не могло, беспрестанно на волю выпирало. Сколько он ни пел — не понимает орёл, да и шабаш!
— Что этот дуралей бормочет! — крикнул он, наконец, — позвать Тредьяковского!
А Василий Кирилыч тут как тут. Те же холопские сюжеты взял, да так их явственно изложил, что орёл только и дело, что повторял: «Имянно! имянно! имянно!»

  Михаил Салтыков-Щедрин, «Орёл-меценат», 1886
  •  

… всеобщее посмешище русской литературы, которая ему стольким обязана.

  Владислав Ходасевич, «Цитаты», 1926
  •  

Тредьяковский не имел ни ума, ни чувства, ни таланта. Этот человек был рождён для плуга или для топора; но судьба, как бы в насмешку, нарядила его во фрак: удивительно ли, что он был так смешон и уродлив?

  — «Литературные мечтания», ноябрь 1834
  •  

Бесспорно, Тредьяковский был душонка низенькая: образцовая бездарность, соединённая с чудовищными претензиями на гениальность, необходимо предполагают в человеке или глупца, или подлеца.

  рецензия на «Ледяной дом» и «Басурмана» И. Лажечникова, декабрь 1838
  •  

Если стихи пишет человек, лишённый от природы всякого чувства, чуждый всякой мысли, не умеющий владеть стихом и рифмою, — он, под весёлый час, ещё может позабавить читателя своею бездарностию и ограниченностию: всякая крайность имеет свою цену, и потому Василий Кириллович Тредиаковский <…> есть бессмертный поэт;..

  рецензия на «Мечты и звуки Н. Н.», март 1840
  •  

… апотеоз школьной бездарности, — и все заслуги его языку состояли разве в введении двух-трёх новых слов <…> и ещё в том, что он искажал язык своею варварскою фразеологиею, а заслуги поэзии только в том, что он опрофанировал её.

  — «Русская литература в 1840 году», декабрь

Примечания

править
  1. 1 2 Чуковский К. И. Высокое искусство. — М.: Искусство, 1964. — Гл. 2.
  2. 1 2 Письмо И. И. Лажечникова // А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в 16 т. Т. 16. Переписка, 1835—1837. — М., Л.: Изд. Академии наук СССР, 1949. — С. 64-66.

Ссылки

править