Суперпрофессия
«Суперпрофессия» — вторая книга мемуаров Марка Захарова, впервые изданная в 2000 году[1]. В 2007-м она была объединена с небольшими изменениями с «Контактами на разных уровнях» в «Театр без вранья», переизданный с некоторыми дополнениями в 2015 году под заглавием «Ленком — мой дом».
Цитаты
правитьВ книгу <…> я включил некоторые биографические мотивы, каких никогда не касался прежде, некоторые фрагменты из написанного по другому поводу — перебеливать эти страницы заново не имеет смысла хотя бы потому, что уже никогда я не смогу сформулировать свои мысли и наблюдения лучше, чем это когда-то получилось с разбега и сгоряча. |
Ленком— это театр, отрицающий необходимость среднестатистического и даже очень «культурного» сценического процесса. Театр стремится следовать великим заветам мхатовских учителей, но больше всего боится скуки, когда все уже всё понимают, что происходит и, главное, что должно произойти. — Что такое Ленком |
При всём моём, как мне представляется, внешнем миролюбии и даже задумчивой мягкости, у меня присутствует стойкий и агрессивно функционирующий в экстремальных ситуациях элемент подавления деградирующих звеньев. Если надо, я могу затаиться, как Сталин, и провести хорошо подготовленный персональный удар с последующим жестоким завершением начатого дела. |
Я уже не раз твердил, что уважающий себя режиссёр должен быть до некоторой степени, как говорят в народе, «с тараканами». Если тараканов у тебя нет, их надо придумать и развести, желательно в ограниченном количестве, иначе в наш век поголовного роста всевозможных психических аномалий у художника может действительно «поехать крыша» <…> от навалившихся эмоций… — Комплекс Хлестакова |
… история любви Кончитты и Резанова произвела на меня, кроме всех прочих оттенков в чувствах и оценках, ещё и отрезвляющее впечатление. Пожалуй, после «Юноны и Авось» я завершил своё формирование личности, относящейся к себе с известной и нескрываемой иронией. |
Поток сознания с Шарлем де Костером, Григорием Гориным, Александром Ширвиндтом, Николаем Караченцовым и другими лицами
правитьСатирик-юморист тех лет имел право клеймить оружием смеха только нерадивых официантов, идиотов-закройщиков и обнаглевших дворников. Горин исправно клеймил, пока не сочинил рассказ «Остановите Потапова», который вывел его из юмористов в писатели. |
Если уж я поставил вопрос радикально: кто такой Ширвиндт? — отвечу, что профессия у него уникальная: он — Ширвиндт. <…> |
Театр в лифте и поток подцензурного сознания
правитьЮрия Петровича Любимова мне довелось видеть пару раз на такого рода экзекуциях <…>. Когда только начинался разговор о его очередных идейно-художественных просчётах, он преображался, как-то внутренне воодушевлялся, можно сказать, расцветал на глазах от самого запаха предстоящей борьбы и сразу же наносил серию превентивных, утверждающих ударов по заботливым отцам-цензорам, заодно — и по матерям. Однажды после невинного замечания первого заместителя министра культуры СССР он, круто взметнувшись, как буревестник, радостно напомнил ему и всем присутствующим, как замминистра в бытность свою артистом одного из ведущих московских театров, приклеенный к бороде, дабы изобразить кучера, свалился с козел по причине чрезмерного употребления спиртных напитков. «Что же теперь может мне посоветовать этот бывший пьяный кучер?» — примерно так резюмировал Любимов. |
После окончательного приёма на «Мосфильме» моего фильма «Обыкновенное чудо», где я уже был вынужден сделать досадные заплатки, меня искренне поздравили со сделанными заплатками и уже пожимали руки, когда один из тогдашних телевизионных руководителей, взяв меня под локоток, <…> сказал: |
В кинематографических дебрях
правитьЯ начал писать режиссёрский сценарий «Обыкновенного чуда» очень медленно, возможно, погрузив себя в своеобразный транс с элементами акварельных галлюцинаций. В транс меня вводила кассета с голосом Джо Дассена, которую я практически не выключал. Через некоторое время я как бы переставал слышать Джо Дассена и начинал улавливать сердцебиения шварцевских героев. <…> |
Однажды <…> Леонид Сергеевич Броневой показал мне крохотный актёрский эскиз, его личное наблюдение из жизни номенклатурных деятелей. С точки зрения сюжета или трюка это была мимолётная актёрская чепуха, но выполненная с такой филигранной психологической выразительностью, а главное, убийственной достоверностью, что я запомнил этот этюд на всю жизнь. Леонид Сергеевич рассказывал мне о том, как важно в нашей жизни не выделяться. (Рассказ был связан с темой барона Мюнхгаузена.) Леонид Сергеевич вспомнил, как жестоко пострадал один его молодой знакомый. <…> Молодой человек приобрёл автомобиль иностранного производства и припарковал его возле военной академии, где работал или учился. Естественно, автомобиль резко контрастировал с застывшими у академии чёрными «Волгами». Леонид Сергеевич показал мне, как именно, какой походкой, один из генералов подошёл к окну, как посмотрел на иномарку и как спросил — чей автомобиль? Когда ему ответили, Леонид Сергеевич показал, как неподвижным образом и тупо задумался генерал и как спросил: «А кто отец?» Когда выяснилось, что отец — никто, генерал Броневой, не моргнув глазом, отошёл от окна, и, несмотря на его неподвижное лицо, стало понятно, что судьба владельца иномарки решена окончательно и бесповоротно. |
Поток политического сознания и народное депутатство
правитьПознакомился я и с легендарной фигурой современности С. С. Аверинцевым — личностью загадочной и непредсказуемой. После одной очень нервозной и бурной схватки в районе президиума я, помню, бросился к нему за разъяснением лично его позиции, но он сказал так: |
Как режиссёр, очень зауважал его в момент его выхода из КПСС. |
В период съездов народных депутатов у Б. Н. Ельцина состоялись, по-моему, очень важные для его демократических намерений и плодотворные контакты с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. |
«Мистификация»
правитьПьесу сочинила очень странная, непредсказуемая и талантливая писательница Нина Садур. Её «Чудная баба» вместе с «Панночкой» обошли, по-моему, все российские театры. Это какая-то российская разновидность абсурдистского театра с особой, очень терпкой словесностью и тайной. |
… Шадрин — ошибка системы, грубый просчёт советской власти и Ленинского комсомола. Его долго готовили в руководящих комсомольских сферах к будущему государственному служению. Обмануло социальное обаяние. На вид вроде бы из народа и с огоньком. <…> |
Концерт в Софии — малоизвестная страница в моём творчестве. Совершенно неизученная. Я так и не увлёкся жанром торжественных заключительных концертов, меня больше увлёк Шадрин. В нём проснулась купеческая удаль с комсомольским размахом. Во мне он нашёл тогда своего верного товарища и единомышленника. Ему очень захотелось показать всю силу и международный масштаб своих комсомольских связей. Хорошо помню, как в фешенебельном, по тому времени, загородном ресторане он одобрительно похлопывал по плечам руководство братского комсомола и вёл себя как знаток болгарского молодёжного движения. С именами могу напутать, но разговор за столом помню хорошо: |
Заинтересовать зрителя сегодня могут на сцене вовсе не причинно-следственные связи некоторых событий, а только причинно-следственные изменения в мозгах действующих героев. В том числе, кстати, и изменения беспричинные. Точнее — такие, механизм которых сразу не опознаешь. Оставим сюжетные перипетии для последователей Агаты Кристи. Информацией о даже самых интересных историях мы сегодня сыты по горло. Лучше, полезнее предположить, что все драматургические сюжеты как таковые зрители знают изначально целиком и полностью. |
Примечания
править- ↑ М. А. Захаров. Суперпрофессия. — Вагриус, 2000. — (Мой XX век).